Мне казалось, да и сейчас кажется, что одного слова вполне достаточно,
чтобы определить человека. Летчик. Физик. Врач. Писатель. Учитель...
Это существительные, отражающие, как им и положено, существо дела.
Всякие же звания - суть прилагательные, или эпитеты, указывающие на ка-
чество предмета. Хороший летчик - это полковник. Плохой - лейтенант. Хо-
роший физик -академик, физик так себе - младший научный сотрудник.
Если бы это всегда было так!
Мой отец по отзывам сослуживцев был отличным летчиком еще в звании
лейтенанта. Когда он стал полковником, то прекратил летать по возрасту,
ибо наступила эра реактивной авиации.
Знаете ли вы, что такое запах аэродрома?
На аэродромах росла редкая желтая трава. Земля была в крупных масля-
ных пятнах. Взлетные полосы были грунтовыми, а иногда набирались из фи-
гурных железных полос с отверстиями, из которых торчала все так же колю-
чая трава.
Бортмеханик брался за узкую лопасть винта и поворачивал его на полто-
ра-два оборота. Летчик кричал из кабины: "От винта!" - и бортмеханик от-
бегал назад, забирался по железной лесенке в самолет, а затем втягивал
лесенку за собой и захлопывал дверцу.
Пропеллер начинал вращаться. За самолетом возникало желтое облако пы-
ли, в котором струилась аэродромная трава. Гром раскатывался вокруг. Са-
молет выруливал на полосу. Он ехал, мягко покачиваясь на дутиках и на
ходу шевеля элеронами, как бы разминая мышцы перед полетом. Потом он
взлетал, втыкаясь в небо с упрямым ревом.
В детстве я летал с отцом на многих марках военных бомбардировщиков и
транспортных самолетов. До сих пор названия "бостон", "Ту-4", "Ли-2",
"каталина" - волнуют мой слух. "Каталиной" назывался огромный гидросамо-
лет, который взлетал и садился на воду. Его пропеллеры были вынесены вы-
соко над плоскостями, чтобы не задевать воды. От этого "каталина" казал-
ся удивленным самолетом, у которого глаза вылезли на лоб.
Я стал физиком и знаю принцип реактивного движения. Но я не люблю ре-
активных самолетов и стараюсь на них не летать. В душе я не понимаю, как
может лететь самолет с дырками вместо пропеллеров. Действительность не
убеждает меня. Меня убеждает детство, от которого осталось в ладони ощу-
щение острой и теплой лопасти пропеллера.
Отец стал летчиком в те годы, когда зарождалась советская авиация. Он
учился на летчика в Севастополе и летал на фанерных самолетах, которые
вывозились из ангара лошадьми. На боку каждой лошади был написан номер,
соответствующий номеру самолета. Самолеты часто разбивались. У отца в
альбоме я видел групповую фотографию курсантов. Около трети группы были
помечены крестиками. Эти курсанты погибли еще до войны.
Отец тоже чуть не погиб до войны, но по другой причине. В тридцать
седьмом году его арестовали и объявили врагом народа. Два года он сидел
в тюрьме. Отец оказался врагом многомиллионного народа. Потом Ежова сме-
нили на Берию, в связи с чем отца выпустили и восстановили в звании и
должности. Те два года знакомые обходили маму стороной, и ей было никак
не устроиться на работу.
Если бы отца не выпустили, я мог бы не родится вообще, хотя мне в это
не верится. Мне кажется, что все, кто должен родиться, непременно рожда-
ются. Более того, если они рождаются, чтобы выполнить какое-нибудь дело
- они его выполняют несмотря ни на что.
Отец не любил вспоминать тридцать седьмой год. Об этом периоде я уз-
нал, когда мне было шестнадцать лет, то есть после Двадцатого съезда.
Дальше его судьба складывалась более или менее удачно. Он воевал,
имел много наград, дослужился до высоких званий и командовал разными
авиационными соединениями. Потом он вышел в отставку и вскоре умер от
инфаркта.
Ни я, ни брат не пошли по стопам отца.
И опять раздвоение души. Детство и юность прошли у меня в обстановке
военных городков, среди людей в форме, приказов и воинской субординации.
Я любил летчиков. Даже сейчас, встречая человека в военной форме, я гля-
жу на его погоны и радуюсь, замечая голубую окантовку. Мне кажется, что
летчики вылеплены из особого теста. Их спокойный и добродушный фатализм
восхищал меня. Обстановка в авиации в смысле воинской дисциплины и чино-
почитания всегда считалась и в действительности была более демократич-
ной, чем в других родах войск. Может быть, исключая флот.
И все же я с детства не взлюбил армию как систему. Я еще ничего не
понимал в жизни, а лишь ощущал огромный и точный в мелочах организм ар-
мии, остающийся бестолковым по самой своей сути.
Вероятно, я чего-то не усвоил, но сознание того, что миллионы людей
на земном шаре заняты тем, что учатся убивать друг друга все более эф-
фективно, - не умещается в моей голове. Если таковы исторические законы
развития, то я отказываюсь принимать глупость таких исторических зако-
нов.
На этом можно поставить точку в главе об отце.
Мой отец был хорошим летчиком и мудрым человеком. Он понимал больше,
чем я. Он отдал армии всю жизнь, и не его вина, что сын стал пацифистом.
Новое местожительство
Мы уехали из Москвы.
Мы ехали долго, через всю страну, и оказались во Владивостоке. Дальше
ехать было некуда. Там наша семья стала жить. Местожительство заслужива-
ет описания.
Это был специальный дом для воинских начальников. Он стоял на склоне
берега Амурского залива, а вернее, бухты Золотой рог. На центральную
улицу выходил лишь верхний третий этаж. Остальные этажи смотрели окнами
во двор, куда с улицы вели железная дверь и каменная лестница. Двор был
окружен железным зеленым забором.
За этим забором прошла моя юность.
Во дворе дома всегда стоял матрос-часовой с карабином. В полупод-
вальном помещении жила караульная команда во главе с мичманом. Матросы,
которые нас караулили, дружили с детьми воинских начальников, играли с
ними в футбол и другие игры. Служба не слишком их обременяла. Во дворе
жила также сторожевая овчарка.
Слева от подъезда, выходившего во двор, стояли гаражи, заполненные
черными машинами марки "ЗИМ", а справа росли деревья, и были площадки
для игр и забав детей. В доме насчитывалось около десятка детей разных
возрастов.
Дети не стеснялись своего происхождения. Они запросто обращались с
часовыми. Мичман заискивал перед детьми, опасаясь, что они могут пожало-
ваться отцам. Мои детские переживания значительно усилились в доме за
железным забором. Новые школьные товарищи определенно опасались заходить
ко мне. Правда, были среди них и такие, которым нравилась избранность, и
они, вероятно, гордились знакомством с высокопоставленными детьми. Но
они не нравились мне.
Только через год или два я привык к часовым, и меня перестало удру-
чать наше житье.
Любимым развлечением мальчишек двора было следующее. Вечерами мы
прокрадывались за гаражи к забору. Нашим главарем был десятиклассник
Витька, сын адмирала. В этом месте забор был деревянным, с узкими щелями
между досок. Он отгораживал двор от матросского клуба, где по субботам и
воскресеньям были танцы. Прильнув к щелям, мы наблюдали за темными алле-
ями и кустами, примыкавшими к забору. На аллеях стояли скамейки. В кус-
тах и на скамейках мы видели матросов в белых бескозырках. Матросы обни-
мали подруг. Когда какой-нибудь матрос, осмелев от темноты и дыхания
подруги, предпринимал решительные действия, Витька, а за ним и мы, начи-
нали свистеть и улюлюкать. Подруга вскакивала со скамейки, поспешно, оп-
равляя юбку, а злой матрос с ругательствами подбегал к забору, желая
вступить с нами в непосредственный контакт. Мы не убегали, потому что
забор был высоким, генералы и адмиралы были еще выше забора и часовой с
карабином охранял наши игры.
Покрутившись у забора и высказав все, что он о нас думает, матрос
бросался искать убежавшую подругу.
Наши действия казались нам остроумными.
Эти забавы увлекали меня в восьмом классе. Уже в девятом я ушел с ад-
миральского двора в народ.
Красный охотник
Но сначала о радиолюбительстве
В первое лето на Дальнем Востоке мы жили на казенной даче. Я еще не
определился в школу и занимался на даче техническими поделками. Я выпи-
ливал лобзиком фигурные палочки из фанеры. Работа требовала терпения, но
не удовлетворяла результатами. Что-то было в этом несерьезное.
Рядом с дачным поселком стояла авиационная часть. Она входила в под-
чинение отцу. Я побывал там и зашел в мастерские. Обилие инструментов,
приборов и деталей поразило меня. Мне страшно захотелось заниматься ра-
диолюбительством. В те годы оно было популярно.
Я обложился журналами "Радио" и брошюрами типа "Как самому сделать
радиоприемник". Между прочим, радиоприемник у меня был. Но оказалось,
что радиоприемник, сделанный своими руками, отличается от купленного в
магазине так же, как собственный глаз от вставного.
Теорию я усвоил сносно, но практика давалась сложнее. Нужно было нау-
читься паять, гнуть железо, сверлить, наматывать катушки, дроссели и
трасформаторы, клеить каркасы, производить монтаж - и еще многому друго-
му.
Отец попросил старшину из мастерских приходить к нам на дачу и обу-
чать меня практическому радиолюбительству.
Тогда я не подумал, что просьба начальника - это приказ. Мне показа-
лось естественным, что по вечерам к нам на дачу стал приходить усатый
старшина-сверхсрочник, который знал все о радио.
Впрочем, он сам, кажется, был доволен таким оборотом дела. Отец в
скором времени помог ему с жильем. У старшины была семья.
Я до сих пор не знаю, как относиться к взаимным услугам. Казалось бы,
это естественнейшая вещь. Люди, по-доброму относящиеся друг к другу, де-
лают то, что в их силах. В силах старшины было обучить сына начальника
техническим навыкам. В силах начальника было дать старшине жилплощадь.
Я уверен, что мой добрый старшина ни о чем не просил. Отец сделал
сам.
От старшины я узнал массу интересных и полезных вещей. Мы собирали
приемник прямого усиления. Списанные детали приносил старшина. Однако
почти все, включая шасси и силовой трансформатор, я сделал своими рука-
ми. Целую неделю я мотал трансформатор, считая витки и перекладывая об-
мотки слоями тонкой конденсаторной бумаги.
Мой первый "силовик" сгорел. Из него пошел дым. Я взялся за второй.
Старшина научил меня залуживать провода, крепить детали, чертить монтаж-
ные схемы, распаивать панельки радиоламп. От него я узнал волшебную фра-
зу: "Каждый красный охотник желает знать, сколько фазанов село в боло-
те".
Вы, наверное, ее не знаете. А я знаю.
Эта фраза давала ключ к цветной маркировке конденсаторов и сопротив-
лений. Такая маркировка давно отменена, но тогда на деталях, в особен-
ности на американских, можно было видеть цветные пояски и точки, обозна-
чавшие величину емкости или сопротивления.
Начальные буквы слов фразы обозначали цвета и соответствовали цифрам
от единицы до девятки. Коричневый, красный, оранжевый, желтый, зеленый,
синий, фиолетовый, серый, белый.
И я ощущал себя красным охотником, желающим знать, сколько фазанов
село в болоте.
Друг
Увлечение помогло найти мне друга. Не знаю, сошлись бы мы без радио.
Мы начали дружить, меняясь деталями.
Его звали Толян. Он был очень высоким, под два метра, черным, худым и
в очках. Когда Толян повзрослел, стали говорить, что он похож на Збигне-
ва Цыбульского. Но тогда мы о Цыбульском не знали.
Его невозможно было звать Толей, Толькой или Толиком. Он был Толян.
Он рано развился физически и в восьмом классе уже брился. Отец у Толяна
был бурят, а мать русская. Когда Толян получил паспорт, мы узнали, что
он тоже бурят. Вообще же, в школе мы совершенно не интересовались нацио-
нальностями друг друга.
Толян был младше меня на месяц. Но и тогда, и теперь я относился к
нему как с старшему.
До этого у меня уже был друг в Москве. Мы и теперь поддерживаем отно-
шения и по привычке называемся друзьями. Но сейчас мы уже не друзья.
После Толяна я приобрел еще двух-трех друзей в институте. И все. Я не
знаю, сколько положено иметь друзей. Хорошо, что они есть. Хорошо, что я
встретил Толяна.
Мне трудно о нем писать. Любая правда выглядит подозрительной. Он был
взрослый и застенчивый. Он стеснялся своего роста и бритого подбородка.
Иногда на него "находило", и Толян начинал молотить классную доску сери-
ями боксерских ударов. В классе жила легенда о том, как Толян занял пер-
вое место в городе по боксу. Это было в четвертом классе. Толян оказался
единственным в своей возрастно-весовой категории. Физрук выставил его и
не промахнулся. Наверное, он был уникальным чемпионом по боксу, который
никого никогда не ударил.
Его любили и уважали. Он был бессменным старостой нашего класса. До-
вольно быстро мы перешли от обмена деталями к совместной работе. Каждый
наш проект назывался "утопией" и имел порядковый номер. Некоторые из
утопий осуществлялись. Например, мы радиофицировали школу и обслуживали
школьные танцы, сидя в радиорубке. Наши экспонаты регулярно выставлялись
на технических конкурсах.
Учительница физики Глория Федоровна гордилась нами и просила очеред-
ной экспонат перед каждой городской выставкой. Снабжать нас деталями
Глории Федоровне не приходило в голову, несмотря на то, что физический
кабинет был набит списанной с флота техникой.
Детали приходилось красть.
Честность Толяна была изумительной. Тем не менее он шел на операции в
интересах дела. Мы оставались в физическом кабинете после уроков. Толян
как наиболее честный из нас беседовал с Глорией Федоровной об очередном
физическом законе. Это радовало физичку, и они совместно обсуждали тон-
кости. Я делал вид, что ждал друга. На самом деле я выполнял черновую
техническую работу.
1 2 3 4 5 6 7 8