Они, а вместе с ним и Буза с Константианом под клятвой подтвердили, что ничего Герман не скрыл от них но этому делу, но передал им все так, как я только что рассказал. Тотчас все сенаторы освободили от обвинения его и его сына, как не совершивших никакого преступления против государственного строя. Когда все явились во внутренние покои императора, то сам император был очень разгневан; он негодовал и особенно был раздражен против Германа, ставя ему в вину задержку осведомления. Какие-то двое начальников, подслуживаясь к нему, подтвердили его мысли и вместе с ним делали вид негодующих. Этим они еще больше усилили гнев императора, стараясь на чужих несчастьях заслужить у него себе милость. Все остальные молчали, подавленные страхом и своим непротивлением предоставляя свободу проявлению его воли. Один только Марцелл своей прямой и открытой речью мог спасти этого человека. Беря вину на себя, он настойчиво заявлял, что Герман давно и усиленно предлагал сообщить императору об этом факте, но он, Марцелл, очень тщательно разбирался во всех мелочах и поэтому так медлил с сообщением. Этим он утешил гнев императора. За это Марцелл получил великую славу среди всего народа, так как он в минуту, [304] самую трудную для Германа, проявил всю свою душевную доблесть. Император Юстиниан отрешил Артабана от занимаемой им должности, не сделав ему, помимо этого, ничего дурного, а равно и всем остальным, если не считать того, что всех их держал под арестом, но без бесчестия, во дворце, а не в обычной тюрьме.
33 . За это время войны варвары стали владыками всего запада. Для римлян эта война с готами, хотя вначале они одержали ряд блестящих побед, как я об этом уже сказал раньше, принесла, тот результат, что они не только без всякой пользы для себя погубили много и людей и истратили денег, но сверх того потеряли всю Италию и должны были видеть, как Иллирия и Фракия подвергаются грабежу и уничтожению без всякого сожаления со стороны варваров, поскольку они были соседями этих стран. Произошло это следующим образом. В начале этой войны все те части Галлии, которые были им подвластны, готы отдали германцам, полагая, что у них не будет сил одновременно бороться на два фронта — и с римлянами и с германцами. Обо всем этом я уже рассказывал в предыдущих книгах. (V [I], гл. 13, § 24, 28). Этому факту римляне не только не могли помешать, но император Юстиниан сам подтвердил, закрепив его в их пользу для того, чтобы не встретить со стороны этих воинственных варваров какого-либо враждебного противодействия, в случае если и они будут вовлечены в эту войну. Ведь франки не считали свое обладание Галлией надежным, если к этому делу не приложит своей печати самодержавный император. С этого времени короли франков получили в свои руки Массилию, бывшую фокейскую колонию, и все приморские местности и владели морем в этих местах. Они стали председателями на конных состязаниях в Арелате, они стали чеканить золотую монету из металлов, бывших в Галлии, выбивая на этом статере образ не римского самодержца, как это было в обычае, но собственно свое, франкских королей, изображение. Правда, серебряную монету уже давно стал чеканить персидский царь, как он хотел [305] , но на золотых статерах ставить свой образ не считал себя вправе ни он, ни какой-либо другой из всех варварских государей, хотя бы при этом он был владельцем большого количества золота, так как такую монету они не могли ввести в обращение, с ведущими с ними торговые дела, хотя бы торговцами были даже сами варвары. Таково было положение у франков.
Когда дела готов и Тотилы оказались лучше, чем у римлян, то франки без всякого труда присвоили себе большую часть Венетской области, так как ни римляне не могли им сопротивляться, ни готы не были в состоянии вести войну против них обоих. С своей стороны и гепиды захватили и держали в своей власти город Сирмий к большую часть Дакии, после того как император Юстиниан отнял эти места у готов. Они обратили в рабство живших там римлян и, идя все дальше и дальше, грабили и совершали насилия над римской империей. Поэтому-то император перестал давать, жалованье, которое они издавна привыкли получать от римлян. Что касается лангобардов, то император Юстиниан одарил их городом Норикой, крепостями в Паннонии и многими другими местностями, сверх того, дал им огромные суммы денег. Поэтому лангобарды переселились из наследственных владений и осели на этом берегу Истра, недалеко от гепидов. Они в свою очередь грабили Далмацию и Иллирию вплоть до пределов Эпидамна и обратили в рабство жителей. Когда же некоторые из их пленных сумели бежать и вернуться на родину, то варвары, проходя по всей Римской империи как союзники римлян; если опознавали здесь кого-нибудь из бежавших, захватывали их как своих личных беглых рабов и, оторвав от родителей, уводили к себе домой, так как никто им в этом не препятствовал. Затем с соизволения императора другие места Дакии, около города Сингидона, заняли эрулы — они и ныне живут там; и они также делали набеги на Иллирию к местности, прилегающие к Фракии, и на широкое пространство опустошали их. Некоторое из них стали римскими солдатами и были зачислены [306] в войска под именем «федератов» (союзников). И всякий раз, когда отправляются послы эрулов в Византию, они без большого труда получают от императора жалованье для тех людей, которые грабят римских подданных и затем спокойно удаляются.
34 . Так поделили между собой варвары Римскую империю. Позднее гепиды и лангобарды, как живущие по соседству друг с другом, воспылали друг к другу жестокой враждой. Желая всеми силами души войны друг с другом, они страстно хотели вступить с врагами в открытый бой и уже назначили определенный срок для столкновения. Но лангобарды, полагая, что в войне один на один они не будут равносильны гепидам (они были по численности слабее своих противников), решили привлечь к союзу с собой римлян. Отправив к императору Юстиниану послов, они просили его прислать к ним войско. Когда об этом узнали гепиды, (В некоторых рукописях читаем: «гепиды же, будучи союзниками римлян, решили, что им надо просить римлян или вместе с ними поднять оружие для этой войны и требовать, чтобы они совместно с ними вели эту войну, или не мешали ни тем, ни другим и не оказывать помощи ни одному из этих племен». ) то и они в свою очередь с той же просьбой отправляют послов в Византию. Во главе гепидов в это время стоял Торизин, а во главе лангобардов Авдуин. Император решил выслушать речи и тех и других, но не вместе, а допустив каждого из них к себе отдельно. Первыми из них предстали перед императором лангобарды и сказали следующее: «Нам, государь, приходится поражаться наглости гепидов, которые столько раз и столь ужасно нарушали права вашей империи, теперь явились сюда к вам с тем чтобы нанести вам величайшее оскорбление. Они единственные, которые в сношениях со своими соседями позволяют себе крайне оскорбительное отношение; считая их крайне глупыми, так что их можно всегда обманывать, они, думая воспользоваться добротой и легковерием ими же обиженных, приходят к ним. Мы просим вас посмотреть только на то, [307] каково отношение гепидов к дружбе. Этим путем вы можете совершенно точно вывести заключение, которое послужит на пользу Римской империи, если вообще люди могут с полным вероятием предугадывать будущее, основываясь на примерах прошлого. Если бы случилось, что племя гепидов проявило свою наглую неблагодарность только в сношении с кем-либо другим, то нам потребовалось бы и много слов, и много времени, и посторонние свидетельства, если бы мы захотели уличить образ действия и характер этих людей. Но теперь пример того, как они поступают, вы можете найти тут же, испытав на себе. Смотрите: когда готы в прежнее время держали в своей власти Дакию, которая им платила подати, то все гепиды, как и искони, жили на том берегу Истра и настолько трепетали перед силою готов, что никогда не решались даже пытаться когда-либо перейти через реку. Тогда они считали себя союзниками и крепкими друзьями римлян и под предлогом этой дружбы каждый год получали большие дары от бывших раньше императоров и не в меньшей степени и от тебя. Я охотно спросил бы этих лиц, что хорошего сделали они римлянам за все это? Ведь они не могли бы сказать на это ни слова. До тех пор пока они не могли наносить вам обиды, не по какому-либо сознательному решению, но принужденные к этому в силу своего безвыходного положения, они оставались спокойными. Вы уже не считали для себя нужным предъявлять претензии на земли по ту сторону Истра, а явиться на эту сторону Истра им мешал страх к готам. Кто же назовет сознательным добрым отношением просто невозможность для них насилия. Разве можно назвать твердой дружбой ту, нарушить которую не представляется возможным? Не так это, государь, совсем не так! Природный характер человека выясняется только при наличии для него возможности свободно действовать, а эта свобода выявляет его характер тем, что позволяет ему действовать, как он найдет нужным. Смотри же: как только гепиды увидали, что готы изгнаны из всей Дакии, а вы очень заняты другими войнами, эти преступные люди тотчас [308] же решились повсюду перейти в ваши земли. Кто мог бы словами выразить недопустимость такого поступка! Разве этим они не выразили своего презрения к Римской империи? Разве не нарушили святости установления клятв и союзных договоров? Разве не проявили наглого поведения против тех, против кого они менее всего могли его проявлять? Разве они не проявили насилия над вашей империей, именем рабов которой они так хвалились, в то время когда у вас была свобода действий, чтобы двинуться против них? Гепиды, государь, владеют Сирмием и обращают в рабство римлян и хвалятся, что овладели всей Дакией. Какую же войну они выиграли когда-либо за вас, или вместе с вами, или против вас самих? Или за какое состязание они присвоили себе эту страну в качестве награды? И при этом они действовали так не раз, будучи вами оплачиваемыми, вашими наемниками; и, как говорят, не знаю с какого времени получая с вас деньги. Но никогда еще не было поступка более позорного, чем вот это посольство. Когда они увидали, что мы горим желанием вступить с ними в войну, они дерзнули явиться в Византию и предстать перед лицом императора, столько раз оскорбляемого ими. Может быть, в безграничности своего бесстыдства они будут приглашать вас к союзу против нас, с такой серьезностью и заботливостью относящихся к вам Лаже если они явились сюда, чтобы вернуть то, во владение тем они вступили, не имея на это никакого права, то римляне должны считать, что именно лангобарды являются главными виновниками полученной вами от этого пользы: принужденные страхом к нам гепиды хоть и так поздно надевают на себя против воли личину доброго расположения к вам. Обычно бывает, что тот, кто получил услугу, будет чувствовать расположение к тому, кто создал для его врага такую необходимость быть уступчивым. Если же они и теперь не хотят отказаться от того, чем незаконно владеют, то что же может быть выше подобного злонравия? Вот что да будет сказано с варварской простотой нами, не умеющими говорить длинных речей и вовсе не соответствующих важности [309] данных обстоятельств. Ты же, государь, рассмотри то, что недостаточно, чем это нужно было бы, нами сказано, и сделай то, что будет полезно и для римлян и для твоих лангобардов, приняв сверх всего остального в соображение еще и то, что по всей справедливости римляне будут стоять в одних рядах с нами, исповедующими с самого начала одну с ними религию, и уже тем самым пойдут против тех, которые являются арианами».
Так сказали лангобарды. На другой день допущенные к императору в свою очередь послы гепидов сказали следующее:
«Справедливо, государь, тех, которые приходят к своим соседям с просьбой о союзе, прежде всего спросить, справедливо ли то, о чем они собираются просить и полезно ли для обоих будущих союзников и так выступать со своими речами по вопросу, ради которого они присланы послами. Что лангобарды несправедливо поступают с нами, ясно уже из того, что мы прилагаем старания прекратить наши распри третейским судом; а для тех, которые будто бы стремятся действовать насильственно, предлагать судебное разбирательство совсем не подходит. Зачем разводить длинные речи перед теми, кто и так знает, о том, что гепиды численностью населения и доблестью намного превосходят лангобардов? А чтобы идти на борьбу в союзе с более слабыми и тем ввергнуть себя в неизбежную беду, хотя можно было бы, став в один ряд с более сильными, без всякой опасности добиться победы, этого, мы думаем, не захотят себе люди даже и мало разумные. Так что и в дальнейшем, если вы пойдете на кого-либо войною, гепиды будут вместе с вами, во-первых, обязанные вам благодарностью за содеянное, а во-вторых, избытком своих сил доставляя вам, что и естественно, возможность одолеть врагов. К тому же вам следует обратить внимание еще вот па что. Лангобарды только что стали друзьями римлян, гепидам же с незапамятных времен пришлось быть вашими союзниками и знакомцами. А дружбу, закрепленную долгим временем, не так-то легко разорвать. Так что вы приобретете союзников не только могущественных, но и постоянных. Таковы те законные [310] основания, которые должны привести вас к союзу с нами. Посмотрите же теперь, каковы лангобарды по своему характеру: они ни в коем случае не желают разрешить наши споры судебным разбирательством, хотя мы много раз приглашали их к этому, но они одержимы бессмысленной дерзостью. Теперь же, когда война, можно сказать, у них на носу, они пятятся назад перед нею в сознании собственной своей слабости и обращаются к вам, требуя чтобы римляне приняли их сторону в этой борьбе. Конечно, эти воры выставляют, что основанием для вас к этой войне с нами является Сирмий и другие места Дакии. Но ведь в твоей империи остается еще столько городов и столько стран, что надо искать людей, которым бы ты мог дать некоторую их часть для поселения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86