Хорошую, зовущую на дело! Хочется петь!..
И Жаку показалось, что это высказали вслух его собственную мысль. Действительно, недоставало песни, зовущей на бой. Она была создана позднее и стала известна под названием «Марсельеза».
Друзья прислушивались к тому, что говорили кругом.
— А комендант-то выставил пушки. Глянь, торчат из всех бойниц!
И в самом деле, угрожающие жерла пушек на башнях крепости смотрели прямо на Сент-Антуанское предместье.
— Потеснитесь! Потеснитесь! Пропустите делегацию!
Это была уже не первая делегация. Их посылали различные округа столицы, требуя, чтобы комендант де Лоне снял пушки. Но комендант даже не принял представителей народа, не захотел внять их голосу. Однако отказаться принять делегацию Ратуши де Лоне не решился.
Ратуша требовала, чтобы комендант убрал с башен пушки, опустил подъемный мост, дал возможность делегатам пройти к нему в крепость. А главное требование заключалось в том, чтобы в войска, охраняющие Бастилию, были включены отряды милиции, подчиняющиеся непосредственно Ратуше. «Ибо, — говорилось в бумаге, которую бережно держал в руках один из делегатов, — в Париже не должно быть иной военной силы, кроме той, которая будет сосредоточена в руках Комитета парижской милиции».
Но комендант отнюдь не намеревался уступать, он только желал выиграть время. «Достаточно, чтобы один снаряд атакующих попал в погреб, где хранится порох, и мы все взлетим на воздух! — думал он. — Этого допустить нельзя. Но… и не такие простаки, как этот сброд, попадались на удочку хитрости». И тут же пригласил депутатов к столу позавтракать.
Депутаты охотно проследовали в апартаменты де Лоне. Но как только делегатов пропустили, подъемный мост вновь подняли, и делегаты оказались отрезанными глубоким рвом от тех, кто их послал.
— Слишком долго они там едят; может, оно так и полагается именитым особам, но нам не с руки, — произнес Леблан, высокий человек в рабочей блузе и картузе.
И все-таки народ продолжал ждать.
Де Лоне еще не решался вступить в открытую борьбу с народом. Узнав от своих дозорных, что люди всё прибывают к Бастилии, он отпустил делегатов, пообещав убрать пушки. Однако остальные требования выполнить отказался.
Между тем де Лоне отдал приказание не убрать пушки, а лишь отодвинуть их в глубь амбразур, чтобы успокоить осаждающих. Это давало ему возможность в любую минуту снова навести их на Сент-Антуанское предместье.
Пока велись переговоры, народ внизу роптал:
— Сдавай Бастилию! Этого хочет народ!
— Солдаты, спускайтесь вниз! Идите к нам!
— Тьфу ты, какое пекло! Наверное, в самой преисподней не так жарко, как в преддверии Бастилии! — сказал молодой подмастерье. Он пришел сюда прямехонько из сапожной мастерской в том виде, в каком сидел за своими колодками: в кожаном фартуке поверх рабочей блузы. — А самое плохое, что никто не предложит тебе стакана воды. Не то что на Сент-Антуанской улице.
— А что там? — поинтересовался Леблан.
— Да там какая-то красотка притащила на улицу большущий кувшин и кружку и всем, кто бежал сюда, предлагала: «Хотите свеженькой?» Вода и впрямь у нее такая свежая, что хоть мертвых ею оживляй, холодная, как из ключа! А сама-то как хороша! Глазищи у нее огромные, синие…
— Это Бабетта! — убежденно сказал Жак.
— Что еще за Бабетта? — удивился сапожник.
А Жак только переглянулся с Шарлем и ничего не ответил.
— Какой толк от всех этих переговоров! Нам бы только справиться с подъемным мостом, и никакая сила нас тогда не остановит, — задумчиво сказал человек с топором в руках.
— Но за первым мостом есть еще и второй, — сказал сапожник.
— Ты думаешь, достаточно первого? — обратился Жак к человеку с топором, не спуская глаз с его инструмента. А у самого уже зрел в голове план. — Дай мне топор! — вдруг повелительно сказал он.
Владелец топора, бывший солдат Боннемер недоверчиво скосил на него глаза.
— Тебе зачем?
— Увидишь! — И такая уверенность зазвучала в голосе Жака, что Боннемер протянул ему топор.
— За мной! — бросил Жак Шарлю.
Шарля не надо было просить дважды — он так верил в своего друга, что повиновался беспрекословно.
Жак, а за ним Шарль быстро взобрались на крышу дома, принадлежавшего парикмахеру Жерому. Жаку хорошо был знаком этот домик. Он примыкал к крепостной стене. И друзья без труда перебрались с крыши на стену, по которой пролегала так называемая дорога ночного дозора. Со стены они перелезли на крышу гауптвахты, а оттуда спрыгнули вниз.
Гарнизон Бастилии, состоявший главным образом из инвалидов, и караульные привыкли сторожить безоружных заключенных. И сейчас неожиданное для них вторжение народа, пусть плохо вооруженного, привело их в полное смятение. Даже караульный бросил свой пост. Все внимание гарнизона было сейчас устремлено на ворота крепости, и это дало возможность юношам беспрепятственно пройти прямо в караульню. Они надеялись найти там ключи от подъемного моста, но надежды их не оправдались — ключей не было.
Тогда Жак с помощью топора стал выворачивать петли я задвижки с моста. Шарль не отставал от него.
— Не попробовать ли еще это? — крикнул вдруг Жак и, к большому удовольствию Шарля, вытащил из кармана кинжал и пустил его в ход, чтобы отвернуть петли. Не только ножны, но и рукоять кинжала были украшены драгоценными камнями; к такой грубой работе он был не приспособлен, и поэтому из оправы выпало несколько камней. На мгновение у Шарля мелькнула мысль подобрать их. Слишком уж он привык ценить в мастерской Бажона эти блестящие игрушки. Но он тотчас устыдился своего неуместного порыва. Боясь, чтобы Жак не прочел по его лицу, как он чуть было не поддался искушению, он с новым жаром принялся помогать Жаку. Когда караульные наконец опомнились, мост уже был опущен при радостных кликах толпы, в беспорядке устремившейся по нему в первый двор.
В общей суматохе многие из осаждавших не поняли, что происходит, и решили, что это комендант, одумавшись, велел опустить мост.
— Что это за молодец? — спросил Леблан Боннемера, указывая на Жака.
— А кто его знает! Мне известно только, что он привел в негодность не только мост, но и мой топор, — ответил, смеясь, Боннемер.
Леблан опустил тяжелую руку на плечо Жака.
— Кто ты такой? Как тебя звать?
— Разрушитель Бастилии! — с гордостью ответил Жак.
— Это я вижу. А имя? Должно же у тебя быть имя?
— Зовите Жаком, если вы не против.
— Жаков много. Ты вполне заслужил, чтобы тебя отличали от других Жаков и звали Жаком Отважным.
На этот раз не только уши, но и щеки Жака залила густая краска. Пот и без того градом катился с его лица, а сейчас он впервые за день почувствовал, как нестерпим июльский зной.
— Видишь, слава идет за тобой по пятам! — восторженно прошептал Шарль. И на добром его лице не отразилось ни тени зависти. Жак успел это заметить, хотя думал лишь об одном — как пробиться вперед.
Глава двадцать восьмая
БАСТИЛИИ БОЛЬШЕ НЕТ!
А толпы все прибывали. И тот людской поток, в котором оказалась Эжени, вплотную подошел к Бастилии.
Эжени очутилась в одном ряду со стариком рабочим и молодым человеком; оба подбодряли ее шутками и острыми словцами, столь свойственными парижанам. Да Эжени и не думала унывать. Время от времени она обращалась с какими-то восклицаниями к своей Габи. Та, видимо, ее понимала, так как отвечала такими же короткими звуками, понятными только ее хозяйке.
— Как тебя зовут? — обратился юноша к своей соседке.
— Эжени. А тебя?
— Меня зовут Фелисьен, я бондарь, — словоохотливо ответил юноша.
Эжени только собралась ответить, что она белошвейка и большая мастерица, но тут загремело орудие.
Де Лоне, решив, что пора кончать с мятежниками, дал команду:
— Залп!
Залп вызвал смятение. Ряды сразу поредели. Упали первые раненые.
В общем шуме Фелисьену показалось, что он расслышал слабый стон где-то совсем рядом. Он тревожно оглянулся. Эжени рухнула наземь.
— Она ранена! — крикнул Фелисьен старику.
Взвалив на плечи обессиленное, сразу ставшее тяжелым тело Эжени, Фелисьен, пробиваясь сквозь поредевшую толпу, с помощью старика отнес ее и опустил у крыльца какого-то дома. Она была мертва. Убитую тем же выстрелом сороку не заметили, и она осталась лежать на мостовой.
— Ну что же, — сказал старик, — мы ведь даже не знаем, ни кто эта женщина, ни как ее звали. И как она жила, тоже неизвестно, но умерла она хорошо, достойно. Вечная ей память! А нам надо вперед!
И он указал на толпу, которая понемногу снова собралась, готовая продолжать штурм Бастилии.
Увидев мертвую Эжени, молодой человек в красном кирасирском колете вскочил на камень и, простирая руки к крепости, откуда прогремел выстрел, поразивший Эжени, закричал во весь голос:
— Кто бы ни был ты, обагривший руки этой первой кровью, если ты унизил себя до того, что убил беззащитную женщину, ты недостоин считаться французом! Погибель тебе! Вперед!..
Все ринулись за человеком в колете и влились в толпу, штурмовавшую Бастилию.
Между тем другие толпы непрерывно шли на Гревскую площадь, к Ратуше. Народ ждал от городских властей помощи. Купеческий старшина де Флессель должен заставить коменданта Бастилии сдать неприступную крепость городской милиции.
И хотя за последние два дня де Флессель не раз бессовестно обманывал народ, всем казалось, что уж теперь он не может пойти на предательство.
Свое появление на балконе Ратуши, вокруг которой волновалось море голов, де Флессель обставил крайне торжественно. Под звуки трубы он появился в парадном костюме, со свитком бумаги в руке.
В наступившей тишине купеческий старшина начал читать заранее составленную им успокоительную речь, обращенную к населению Парижа. Он объявлял, что у коменданта Бастилии самые мирные намерения и что он никогда не пустит в ход оружия против народа.
Едва только де Флессель произнес эти слова, как раздался зловещий гул пушечного выстрела, того самого выстрела, от которого погибла Эжени. Это выстрелила пушка Бастилии.
Послышались крики: «Измена! Измена!»
И в ту же секунду раздался ответный выстрел, уже из ружья. Де Флессель был убит наповал рукой неизвестного мстителя.
Большинство собравшихся на Гревской площади, полные решимости сломить сопротивление де Лоне, бросились теперь к Бастилии.
Сюда поминутно подходили подкрепления. Вот отряд ремесленников, им руководят краснодеревцы братья Кабер; вот еще отряд, его ведет шестидесятилетний старик с военной выправкой. Он старый, испытанный в боях воин, теперь в отставке. А вот и отряды французской регулярной армии, перешедшие на сторону восставших.
Теперь перед осаждавшими стояла задача пробиться ко второму подъемному мосту. Они намеревались поступить с ним так же, как и с первым. Но неожиданно раздавшийся из крепости залп вызвал суматоху среди нападающих, которые в большинстве были неопытными воинами и сражались впервые в жизни. Они отпрянули назад, пытаясь укрыться кто под сводами, кто во дворе. Однако вскоре паника прошла, и все, кто имел ружья, стали в ответ стрелять в солдат, расположившихся вдоль по валу.
— Шагайте вперед, мальчики! — бодро крикнул Леблан, заметив минутное колебание друзей. — Только не отступать! — И он подал пример, бросившись навстречу картечи.
Жак и Шарль не отставали от него.
Рядом с Шарлем упал навзничь человек средних лет. Кровь окрасила серые плиты двора.
— Мне страшно! — прошептал Шарль, схватив Жака за руку.
— Мне тоже! — выдохнул Жак. На минуту он представил себе, как пуля попадает в него, причиняет ему невыносимые страдания, на него наступают, по нему идут… А еще страшнее, если пуля попадет в Шарля… Нет, нет, думать не надо! Долой страх!
Жак наклонился над раненым. Кто-то уже отодвинул его в сторону от толпы. Впервые Жаку пришлось увидеть, как умирают люди под пулями.
А раненый еле слышно прошептал:
— Не уничтожайте этих камней!
Жак подумал было, что человек бредит, и, желая чем-нибудь ему помочь, может быть, сообщить его родным, спросил:
— Кто вы? Как ваше имя?
— Пьер Фонтэн, художник… Я… — Человек передохнул и, собравшись с силами, добавил более внятно: — Камни Бастилии… Пусть их топчут, попирают ноги прохожих, людей всей Франции…
Человек замолк. Перестал дышать. Жак понял, что помочь ему невозможно, но бросить его казалось ему жестоким.
— Дорогу, дорогу! — услышал он чей-то знакомый голос.
Обернувшись, он увидел, что двое — мужчина и женщина — несут раненого. Мужчина держал его за плечи и голову, женщина поддерживала ноги. Платье женщины было все в пятнах крови и уличной грязи.
Жак мгновенно узнал цирюльника Жерома и его сестру. Ее лицо и взгляд, такой спокойный тогда, когда она шла между двух жандармов, теперь были полны скорби.
— Куда вы? — спросил Жак, бросившись к ним.
— Ко мне в цирюльню, — ответил Жером. — Уже многих мы там положили, целый госпиталь… А тут еще и еще…
— Возьмите и этого! — взмолился Жак.
Жером только взглянул на лежащего человека и покачал головой.
— Нет, с этим уже всё! Нас ждут другие… Дорогу! Дорогу!..
Жак проследил глазами, пока брат и сестра не скрылись из виду со своей ношей. Тогда он снова присоединился к своим.
— Беда! — произнес кто-то. — Ведь пушечные ядра с Бастилии могут попасть в город, обрушиться на мирных людей. Что нам делать?
Неожиданно появились городские пожарные. Они притащили с собой пожарные трубы и направили струи воды на галереи Бастилии, рассчитывая, что мокрые пушки станут непригодны для боя, но, увидев, что их усилия бесполезны, пожарные побросали свои трубы и сами взялись за оружие.
На выстрелы с Бастилии теперь отвечали пули осаждающих — солдат французской гвардии и городской милиции.
Отставной драгунский офицер Эли стал вдохновителем атаки и добровольно взял на себя обязанности военачальника.
Несколько раз осаждающие бросались к подходу на второй мост. Но каждый раз выстрелы с вала останавливали их, покрывая землю убитыми и ранеными.
— Без пушек нам не справиться! — сказал с досадой Эли. — Только пушечные ядра могут заставить крепость сдаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27