..— Как это? — воскликнул Котий, которого это начало уже смешить. — Что ты такое несешь? Ты хочешь отправиться в Рим, если я хорошо тебя понял, и желаешь, чтобы мы тебя туда отвезли? Ты что-нибудь соображаешь, старуха, или нет?— Мне не нужен Рим, так же как и я не нужна Риму. Наша дорога пройдет в стороне от Рима, и это верно, так как она это говорит, — заключила старуха, указывая головой на небесное светило.Котий продолжал иронизировать:— Смотри-ка! Надеюсь только на то, что ты не предвидишь, как мы идем в Африку?..— Э, — бросила она, — если бы она тебе это сказала, то ты бы туда и пошел! Разве у нее на лице нет глаз? Так вот, эти глаза видят большую гору с огнем, горящим внутри, а у подножия этой горы — море. Оттуда вы пришли, и туда вы должны без промедления отправиться...— Гора с огнем внутри? — удивился Котий, который стал поддаваться колдовским чарам старухи.Он сам и его товарищи действительно, возвращаясь из Берберии, проезжали через сицилийские Сиракузы, где им показали Этну. Потом они из Сицилии попали в Кампанию Кампания — область на западе Италии.

и видели Везувий. Это были две горы с внутренним огнем, расположенные на берегу моря... Правда ли, что старуха уже предвидела все это?— А зачем нам туда возвращаться, к этой горе? — спросил он уже более мягким тоном.— Потому что там тебя ждет хозяин, который нуждается в тебе и остальных.Ну, на этот раз прорицательница, доившая коров, просто бредила. Котию стало жалко эту несчастную, у которой судьба в конце жизни отняла разум. В трудную минуту жизни она встретила хозяина, пожалевшего ее, он перекупил старуху у другого, чтобы избавить от ужасной смерти, подобной гибели животного на живодерне; и вот внезапная смерть этого хозяина привела ее к такому жалкому концу.— Хозяин? — сказал Котий, стараясь говорить ласковым голосом. — Бедная старуха, его больше нет! Он был несправедливо осужден в Риме и потерял все: и свое богатство, и свою жизнь... Вот поэтому мои товарищи и я решили перекупить эту фер...Она со смехом прервала его:— Жизнь? Бедный солдат, жизни в этом мужчине больше, чем в моем теле. Лев его ел, тигр ел, он потерял кровь, почти все потерял, но с тем немногим, что ему осталось, он еще лучше устроит свою жизнь!Нет, нет, — продолжила она, покачивая головой. — Он там, где я тебе сказала, живой, его стерегут солдаты. Но вы же тоже солдаты, и он ждет, что вы придете за ним с копьями и луками в руках!Котий начал испытывать беспокойство. Он чувствовал, что на него подействовали бессвязные слова этой карлицы со странным лицом состарившейся куклы, которая говорила то вдохновенно, то насмешливо. Тем не менее эти слова были лишены смысла. Осужденных, не погибших на арене, могли отправить на рудники, это Котий знал. Но Сулла был мертв.Ветеран почувствовал что-то необычное. А что, если Сулла не умер, что, если старуха знала об этом? Она увидела Везувий, она увидела Этну. Есть ли рудники около этих двух вулканов или хотя бы у одного? На руднике может работать Сулла, в этом случае действительно ветераны и персы с фермы могли бы туда отправиться, напасть на рудник и освободить Суллу, как и предсказывала старуха. Если предприятие не удастся или их схватят, ветераны, восставшие против власти, будут распяты на крестах вместе с Суллой... Но с другой стороны, оба вулкана находятся рядом с морем, и оттуда, несомненно, можно уплыть на корабле, похитив бывшего офицера. Котий был уже захвачен этим планом, созданным военным умом солдата, двадцать лет попадавшего с оружием в руках в приключения. Да и Сулла, как офицер, много раз руководил подобными и даже более сложными операциями.— Так что? — услышал он голос старухи, который вернул его к действительности. — Ты решился готовить своих лошадей к походу?— Подожди... Эта гора, с огнем, не знаешь ли ты ее названия?Он рассчитывал на то, что она обрадуется, убедив ветерана, и постарается ответить немного любезнее.— Если ты не можешь найти гору до неба, которая выплевывает огонь и которую можно обойти кругом, так как же ты тогда служил в легионах? — тут же съязвила она. — Ты знаешь запах серы, солдат?— Запах серы? Конечно, я уже вдыхал серу.— Так вот, когда ты почувствуешь запах серы, то знай, что недалеко от этой дымящейся горы мы и остановимся...Котий с пересохшим горлом смотрел на эту старую куклу, испытывая нечто похожее на страх, и понимал: ему так хотелось, чтобы Сулла не умер, что он даже начал верить в ее пророчества.— Ты сказала «мы», старуха? — продолжил он. — Так ты хочешь туда отправиться?— Конечно! У меня тоже назначена встреча с огнем и серой...— И ты сможешь шагать два месяца? Дорога долгая.Она пожала плечами:— Я столько ходила, что пройду на два месяца больше. Глава 34Гонорий убеждает Сенат Сенат романского народа, знаменитый ареопаг, сердце обширной империи, головой которой являлся Цезарь, в полном составе занял свои места на скамьях. Когда Гонорий подошел к трибуне, амфитеатр, видевший за три века столько ошеломляющих или драматических сцен, замер.Он поклонился величественному месту, откуда раздавались самые значительные голоса в истории Рима, от Катона до Цицерона, произносивших здесь свои памятные всем речи, потом медленно повернулся к сенаторам, и они с некоторым любопытством разглядывали этого молодого человека, непривлекательного физически и неясного происхождения, который тем не менее, благодаря как своему упорству, так и неистовству, получил разрешение на появление в столь уважаемом месте, собрав в результате долгих изысканий все материалы, необходимые для пересмотра процесса над галлом Суллой, наследником патриция Менезия, отданным на растерзание диким зверям во время празднеств, посвященных открытию Колизея.— Уважаемые сенаторы, — прокричал он, стараясь привлечь внимание ко всем имевшимся у него доказательствам, но голос его внезапно сорвался, — мудрецы, которые с начала основания республики направляют несравненную судьбу единственного в мире народа! Правдолюбцы, которые снесли столько голов тех, кто посягал на могущество и целостность Рима! Вы, кто покрыл неувядаемой славой почтенное звание сенатора и сохранил его для будущих веков... Я смиренно предстал перед вами, после того как провел тщательное расследование как в военных лагерях, где еще находятся на военной службе товарищи бывшего офицера Суллы, так и на улицах Города, где завязываются темные дела, и, повторяю, я предстал перед вами и с гордостью сообщаю, что завершил наконец распутывать клубок интриг, в результате которых патриций Менезий и его товарищ по оружию, галл Сулла, погибли: первый от яда, а второй от острых тигриных зубов, а фактически в результате козней, цинично подстроенных нечистоплотными людьми, жаждущими власти и нарушающими волю Цезаря, который еще в начале своего счастливого правления стремился избавиться от преступлений и клеветы как во дворце, так и на форумах, где решаются государственные дела...Тут рука Гонория, которую он выбросил вперед, упала, он сжал кулаки.— Да! — громко провозгласил он. — Я собрал необходимые доказательства, я заслушал свидетелей. Я постарался добыть из колодцев забвения правду и представить ее вам!Он немного помолчал, прежде чем продолжить, но его голос теперь звучал печально:— Ах! Почтенные сенаторы! Голая правда ведь некрасива... Сколько низостей предстанет сейчас перед вашими глазами! Сколько грязи разольется под вашими ногами! Но то, что я смогу наконец отомстить за смерть того, кто был патрицием, похожим на вас, что я смогу обелить память безупречного солдата легионов, который вместе с ним и с большинством из вас сражался под теми же знаменами во имя величия Рима, наполняет меня грустной радостью...Гонорий закончил эту фразу в молчании, паузой он как бы хотел подчеркнуть величие Рима, потом он сделал несколько шагов перед трибуной, делая вид, что размышляет на ходу.— Но будьте спокойны, — продолжил он, резко подняв голову. — Я не буду больше утомлять вас своим красноречием... Факты будут говорить сами за себя, а совсем не скучный и неловкий Гонорий!Он подошел к ивовой корзине, которую еще до начала заседания поставил на один из пюпитров, где сидели писцы, которые должны были записывать наиболее существенные моменты выступлений ораторов. Он взял из корзины пергаментный свиток и несколько табличек и поднял их над головой так, чтобы все могли их видеть.— Сначала посмотрим на то, что написано в этом свитке: это свидетельство консула Руфа Вецилия Страбона, полученное из его собственных уст в военном лагере в Батавии, где он находился еще месяц назад, а также свидетельские показания трех всадников, которые присутствовали при том, как во дворе галльской фермы Суллы ему в руки была передана табличка, в которой патриций Менезий просил своего товарища поспешить к нему в Рим, чтобы обеспечить его безопасность, так как чувствовал, что его жизни что-то угрожает. Послушайте, что нам говорит консул. "Менезий не скрыл от меня, — читал Гонорий, — что его жизни угрожают и что только присутствие Суллы в Риме могло бы его успокоить и позволить ему продолжить борьбу за должность трибуна... Конечно, я не читал табличку, врученную мне, — продолжает консул, — но, так как она писалась на моих глазах самим Менезием и я помнил наши с ним разговоры, смысл послания был мне ясен... " Но вы можете сказать, — продолжал Гонорий, кладя свиток в корзину с вещественными доказательствами, — что это заявление не является неоспоримым доводом... Что у нас нет самой таблички! Увы! Уважаемые сенаторы, враги Суллы и Менезия многочисленны, и у них нет совести. Когда Сулла, через несколько часов после отравления патриция, показал эту табличку префекту ночных стражей Кассию Лонгину Цепио, префект забрал ее под тем предлогом, что она является вещественным доказательством. Попросите Кассия Лонгина предстать перед вами и предъявить табличку! Если он согласится, то конечно же заявит, что, к сожалению, та была утеряна. И вы, уважаемые сенаторы, обязательно поверите словам такого высокопоставленного чиновника... Так вот, позволю себе заметить, что это будет проявлением слабости с вашей стороны, а со стороны слишком любопытного префекта ночных стражей это будет ложью! Так как эта табличка никогда не терялась. Она была спрятана. «Спрятана? Незатейливо придумано! — возразите вы тогда. — Этот Гонорий, после того как пообещал представить доказательства, показывает лишь фокусы». Ну нет, сенаторы! Гонорий не собирался представать перед вашим знаменитым ареопагом как фокусник или фигляр!Бросив это замечание, молодой адвокат снова подошел к корзине с вещественными доказательствами. И вынул оттуда еще одну табличку, которую, сделав круг, показал всем, а затем отдал в руки одному из сенаторов, сидевшему в первом ряду, затем он заговорил в полный голос:— Вот конфискованная и спрятанная табличка! Вы узнаете печать Менезия? Как я ее раздобыл? Я читаю этот вопрос в ваших глазах, сенаторы! А ответ — прост, хотя суть его омерзительна... Когда имеешь дело со злоумышленниками, то есть с людьми, для которых золото — все, а честь — ничто, надо выкладывать перед ними миллионы сестерциев, и тут же, незамедлительно, один из мошенников станет предавать других... Именно таким образом я и поступил, заплатив свои последние сто тысяч сестерциев за эту табличку одному из служащих секретариата префекта ночных стражей, который сбежал из Рима с этими деньгами, как только добыл из личного сейфа Кассия Лонгина ту табличку, которая, как он уверял, исчезла... Этот служащий боялся, что однажды ему придется отвечать за преступления, в которых он выступал свидетелем и одновременно сообщником исполнителей, и он предпочел, получив от меня денежное вознаграждение, скрыться... Таким образом, благодаря этой гнусной сделке — а ничего другого предпринять было невозможно — табличка вернулась туда, где и должна была быть, то есть попала в корзину с вещественными доказательствами, предназначенную для того процесса. Который Сулла, увы, проиграл перед тем, как потерял жизнь... А я только вернул ее на место!Гонорий взял табличку из рук одного из сенаторов, сидевшего в первом ряду и прочитавшего текст последним, и положил ее в корзину.Он опять прошелся перед трибуной, делая вид, что размышляет, давая тем самым сенаторам возможность ослабить внимание и обменяться мнениями, а в амфитеатре уже стоял гул, сквозь который пробивались отдельные голоса.Потом молодой адвокат снова заговорил:— Но теперь вы скажете, что этот Гонорий обвиняет префекта ночных стражей в том, что он скрывал правду о смерти Менезия? Страшное обвинение против одного из самых высокопоставленных людей Города! Да! — сказал Гонорий с разочарованием в голосе. — Тот, кто должен обеспечивать безопасность граждан, является одним из участников этого преступного деяния. Это он охраняет ту грязную лужу, в которой копошатся заговорщики... В этой луже мы и поймали первую рыбку, добрались до ее внутренностей и, как гаруспики Гаруспик — член этрусской коллегии жрецов, предсказывавший будущее главным образом по внутренностям жертвенных животных.

, по неблагоприятным знакам прочли, каким образом был отравлен патриций Менезий. Я сознательно употребил слово «рыбка», почтенные сенаторы, так как речь идет о человеке по имени Ихтиос, что по-гречески означает «рыба», он занимался сводничеством и содержал заведение с молодыми людьми, которых сдавал на время или покупал. Это именно он, Ихтиос, рассказал Сулле и тем, кто ему помогал раскрыть истину, о деталях интриги, которая привела к тому, что патрицию поднесли отравленный кубок...Гонорий, не переставая говорить, снова подошел к корзине с доказательствами и, вытащив оттуда еще один пергамент, развернул его.— Вот, — сказал он, — описание сцены признания сутенера Ихтиоса, при которой присутствовали ветераны Котий Исидор, Вентиллий Мелиа, Коллодий Цицио и, наконец, бывший легионер из Бельгийской Галлии Иможен. Они вместе подписали это признание, заверенное по моей просьбе нотариусом в той колонии, где они сейчас устраиваются и куда я выезжал, чтобы выслушать их показания о том, что им рассказал сутенер Ихтиос после разоблачения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74