.. — Он поднял голову, чтобы вопросительно посмотреть на собеседника. — Ты веришь, что они сдержат слово?— Думаю, да. Они получили от нас все, что хотели. Мою и твою жизнь, после жизни Менезия. Конечно, они могут оказать нам небольшое одолжение.Сулла перекусил зубами веточку калины. Он только что решил, что с дюжиной бандитов, которые сидели в подвале смертников, он убьет всех львов и медведей, выставленных против них; надо было выжить и прожить долго, чтобы наказать Лацертия и других так же, как им был наказан сутенер Ихтиос.После того как он увидел в носилках тело Манчинии, в нем что-то сломалось. Он покорно дал префекту ночных стражей увести себя. Он почти уже был готов принять то, что с ним случилось, — и несправедливый суд, и устрашающее одиночество, в котором он сейчас находился.Но теперь все резко поменялось, и он встал, чтобы сразу идти искать среди осужденных пиратов и ловцов диких животных тех, которые составят его армию. * * * Шум тысяч голосов носился над трибунами, защищенными велумом, большим тентом из белой ткани, натянутым над амфитеатром, самым большим велумом, когда-либо тканным и шитым для самого большого из построенных цирков. В то время как львы, медведи и пантеры бродили по песку, сталкиваясь друг с другом, взрыкивая и угрожая оскаленными пастями, в центре арены медленно поднималась платформа с осужденными. Представление началось.На окруженной решетками платформе, остановившейся на уровне песчаного покрытия арены, среди тех, кто шел на смерть, стояли шесть бестиариев, вооруженные хлыстами и крюками. Опрокинув одну из боковых решеток, стражники, одетые в леопардовые шкуры, начали бить несчастных, заставляя их покинуть клетку, колоть крючьями тех, кто хватался за прутья решетки, хлестать женщин, которые падали на колени и цеплялись за их ноги, как будто было возможно разжалобить этих людей, дышавших запахом крови и бывших лишь ничего не значащими винтиками в огромной машине, предназначенной для убийств.Теперь с трибун начали доноситься и первые раскаты смеха, когда один осужденный побежал что было сил, пытаясь улизнуть от медленно и спокойно трусившего за ним льва, хорошо понимающего, за кем будет победа. Шум аплодисментов приветствовал двух медведей, которые спорили из-за мальчишки двенадцати лет, уже раненного лапой одного из них. Окровавленный мальчик пытался спастись, побежал, медведи успокоились и стали преследовать его вместе. Толпа была очарована этой животной сообразительностью, достойной пера баснописца.В императорской ложе, за перегородками, украшенными букетами цветов и лавровыми венками, обдуваемый плетеными панно, которые приводились в действие черными рабами, ритмично дергавшими за шелковые веревки, император Тит диктовал нескольким секретарям, сидевшим со скрещенными ногами у подножия его трона, держа на коленях дощечки для письма, почтовые материалы, относящиеся к государственным делам.Тит был известен той быстротой, с какой он сам умел стенографировать текст. В этом соревновании он опередил всех своих секретарей, хотя они были лучшими среди служащих романской администрации. Поэтому они служили ему самозабвенно, гордые оттого, что имеют подобного хозяина.Цезарь время от времени, между двумя фразами, произнесенными на элегантной латыни, бросал взгляд на арену, проявляя лишь вежливый интерес. Смерть осужденных в когтях зверей была для него больше юридическим актом, относящимся к карательной системе империи, чем представлением. И напротив, так как он сам был бесстрашным и удачливым воином легионов, то его необычайно привлекали схватки гладиаторов, среди которых больше всего ему нравились фракийцы, вооруженные маленькими щитами и длинными мечами, имевшими вид кривой сабли.Он знал по именам всех заслуживавших хоть какого-то внимания гладиаторов той народности и ни за что бы не пропустил ни одного из выступлений. Во время этих боев император Рима вставал в своей роскошной ложе, одновременно с теми из сидевших на простых скамейках, кто тоже держал сторону фракийцев, вместе с ними грозил кулаком и таким же громким голосом подбадривал бойцов. Эти проявления делали его очень популярным, хотя он никогда не переходил границ и, несмотря на природную эмоциональность, сохранял сдержанность, достойную цезаря.В тот момент, когда он заканчивал диктовать суровые указы, приговаривающие к кнуту, позорному столбу на Форуме и к высылке на далекие острова доносчиков, которые давно уже занимались в Риме распространением подлой клеветы и фальшивых изобличений, в боковом входе в императорскую ложу показалась его сестра Домитилла, за которой в шлейфе душистых запахов следовали красивые девушки.Цезарь попросил своих секретарей на некоторое время удалиться и, усмехнувшись, добавил, что должен выслушать сплетни и пересуды Города, имеющие большее значение, чем самые страшные государственные тайны. Секретари, смеясь, собрали свитки и таблички и прошли в тот конец ложи, где в отведенном для них месте стояли их пюпитры; они располагались около маленькой дверцы, через которую входили гонцы, проносившие цезарю, проводившему долгие часы в амфитеатре, новости со всех концов и уносившие императорские приказы.Цирк и эти ужасные и одновременно пышные представления олицетворяли собой жестокую и действенную цивилизацию, покоряющую мир. И правильно было то, что стержень государства находился здесь: им был сам Рим. Никакой народ не был способен изобрести подобные сражения для собственного удовольствия и бесконечно проливать кровь, чтобы доказать, что его могущество основано на полном презрении к смерти и к человеческому страданию. В играх на цирковой арене римляне в праздничной атмосфере оживляли жесты и позы, несущие гибель, и это долго еще оставалось гимнастикой, укреплявшей могущество империи...Когда девушки из свиты Домитиллы помогали толстой молодой женщине устроиться в кресле возле ее брата, толпа вновь взорвалась криком: посреди арены появилась платформа с новой группой осужденных.На этот раз на ней находилось всего с дюжину мужчин. Тем не менее перекошенные яростью лица, копья, рогатины и мечи, которыми они были вооружены, ясно говорили, что они не были скотом, безропотно бредущим на бойню, как те, чьи кости еще хрустели в окровавленных пастях зверей. Эти собирались драться, у них была надежда выжить.Тысячи глаз устремились на небольшую группку людей. А на арене было более ста хищников... Сотни других диких зверей были собраны в подвалах и специальных загонах, сооруженных около ворот Пренесте. Надежда этих двенадцати представляла всего лишь тонкую натянутую нить, связывавшую их с жизнью. Толпа это знала, и от этого получаемое ею удовольствие лишь увеличивалось.Нестройный вопль сменился ритмичными выкрикиваниями, которые перекатывались от одного края амфитеатра до другого, как волна. Толпа скандировала имя, несущееся с тех скамеек, где сидели посвященные — держатели пари, страстные игроки, которые старались не упустить ничего, что происходило за кулисами цирка.— Что они кричат? — удивился Тит, поворачиваясь к своей сестре, сидевшей около него и поглощенной выбором шербета в богатом ассортименте, принесенном ей на золотом подносе рабыней с черными волосами, собранными в высокую прическу.— Как? Ты не знаешь? А вот этот, моя дорогая, с манго?После утвердительного ответа молодой девушки она взяла хрустальный кубок с лакомством.— Они выкрикивают имя Суллы, — продолжила сестра, взяв изящную ложечку.— Как? Имя этого галла? — воскликнул Тит, который сразу с неудовольствием вспомнил о Манчинии и о постигшем его разочаровании от того, что ему не удалось овладеть этой красотой, исчезнувшей таким необъяснимым образом.— Да, Суллы! Твоего соперника по любви, мой дорогой брат... Они кричат «Сулла» и «галл»!— Но почему, великие боги? — спросил Цезарь, наблюдая за фалангой, которая продвигалась размеренным шагом, будто отряд военных на поле боя. — Не хочешь ли ты сказать, что Сулла на арене?— Да, мой брат! Я могу сказать только это, потому что он проиграл свой процесс и был направлен сюда. И если зрение меня не подводит, то он лично руководит игрой с этими животными... Вон тот, в центре шеренги, в кожаной тунике, не очень крупный, с короткими волосами...— А как же прошение? — воскликнул Цезарь, внезапно вспомнив о свитке, который ему передал в прихожей императорского дворца тот маленький адвокат со смешным голосом. — Я так и не узнал, что было в том прошении!— И суд тоже, мой царственный брат, — подхватила Домитилла, заканчивая есть шербет, — так как адвокат галла накануне процесса странным образом исчез... — Ложка очищала внутренние стенки кубка, на которых еще оставалось замороженное манго. — И так как ни один другой адвокат не взял на себя защиту этого Суллы, несомненно, из-за того, что никто из законников не хотел исчезнуть так же, как и первый юрист, галл был изничтожен судьями...Император повернулся к секретарям и сделал им знак. Один из них заторопился к трону.— Луций! Где Руф? Если он здесь, то пусть тотчас подойдет!Секретарь пошел искать Руфа, который в тот день, когда Цезарь после пробуждения являлся на публике, собирал прошения и должен был за них отвечать.— Руф, ради богов! — сказал Цезарь. — Ты помнишь прошение, поданное нам две или три недели назад, об этом галле, обвиненном в незаконном получении наследства?— Конечно, Цезарь, я помню, особенно лицо этого адвоката, который сцепился с Лацертием по поводу Металлы...— Итак! Где это прошение? Ты, по крайней мере, его прочел?— Конечно, Цезарь. В прошении того адвоката говорилось, что названный Сулла был жертвой махинации, что таблички, на которых было построено обвинение, были поддельными и что галлу просто пытались помешать выяснить, кто отравил Менезия, его товарища по оружию...— А почему я сам не читал этой бумаги?Руф немного замешкался.— Твой августейший брат пришел к нам в тот же день, как мне кажется, — секретарь говорил с сожалением, — и попросил это прошение, чтобы взглянуть.— А потом? — спросил Тит.— А потом, — спокойным голосом отрезала Домитилла, беря с подноса у черноволосой девушки вторую порцию шербета, — наш младший брат не вернул прошения, потому что галл бросает тень на его друга Лацертия и ему нужно, чтобы ты знал только об обвинении, но не о защите....— Это невероятно, — пробормотал Цезарь.— Почему же! Ты повторял нашему брату, что хочешь, чтобы он участвовал во всех государственных делах, вот он и читает бумаги! Впрочем, — заключила она, отвернувшись в сторону, чтобы окинуть взором всю императорскую ложу, — вот и виновник. Ты можешь сам расспросить его. Дай мне стакан свежей воды, моя дорогая, — добавила она, обращаясь к молодой девушке, которая не спускала глаз с сестры Цезаря, готовая предупредить любые ее капризы. — Мы погибнем под этим велумом. Эти опахала не гонят воздуха. Тот, кто это придумал, осел!— Если ты будешь есть меньше сладостей, то перестанешь страдать от жары, — проворчал Тит, расстроенный этой историей с прошением.Изменится ли когда-нибудь Домициан? Сможет ли он когда-нибудь искренне помогать своему брату в управлении империей, вместо того чтобы без конца интриговать? Это приносит ему удовольствие? Или что-то иное?Цезарь сделал знак одному из мажордомов, который стоял в доступном отдалении от императорского трона:— Поставь кресло для моего брата, вот тут, справа, Порий, и побыстрее!Император сам повернулся к Домициану, который шел по центральному проходу, между рядами скамеек, обитых роскошными тканями, обмениваясь приветствиями с приглашенными. Тит первым помахал ему рукой, а потом пригласил жестом в только что принесенное кресло. Демонстрируя в ответ улыбку, Домициан, дойдя до императорского трона, встал на колено и сжал в ладонях две протянутые Титом руки. Тот его тотчас поднял, и два брата несколько раз обнялись.— Прошу тебя, это твое место, в первом ряду, — уважительно произнес Цезарь.Домициан долго не выпускал рук своего брата, но потом повиновался, они оба повернулись и стали смотреть на арену. Зрители в этот момент затаили дыхание. Был слышен лишь неясный шум и приглушенные голоса зрителей, обсуждавших тактику Суллы и его людей. Одни из них оттеснили несколько медведей в сторону, в то время как группа из трех человек пыталась навязать бой такому же количеству самых сильных львов. Звери до сих пор встречались только с напуганной и покорной плотью. Решительное и точно рассчитанное нападение охотников ошеломило их. Когда остальные звери, в основном пантеры, попытались напасть на эти группки людей, пустивших в ход железо против львов, последняя тройка, состоявшая из самых ловких бойцов, постаралась отвлечь на себя внимание пантер.Толпа бесновалась, восхищенная тем, как была организована фаланга. Количество сторонников Суллы резко возросло. Двенадцать человек против ста хищников! Выиграет ли галл эту партию?— Это Сулла! — бросил Тит своему брату. — Похоже, что он разбирается в своем деле... Я и не знал, что его осудили. Кстати, что говорилось в этом прошении, составленном его адвокатом?Крик разочарования вырвался из тысячи глоток. Мощным, непредугаданным броском один из львов придавил к земле самого могучего пирата, разорвав ему грудь лапами и раздавив своим весом. Два его товарища проткнули зверю оба глаза точными ударами своих копий, но они опоздали: их товарищ захлебывался потоком крови, лившимся изо рта и груди. Ослепленный лев, воя от боли и злобы, не мог больше напасть на людей. Царь зверей катался по песку, поднося лапы к глазам, как кошка, мучаясь от боли, пока один из пиратов под аплодисменты публики не воткнул ему прямо в сердце короткое копье.— Я говорил тебе о прошении адвоката галла, — продолжил Тит, который сам на минуту был захвачен этим зрелищем. — Руф сказал мне, что ты его читал. Почему ты мне об этом не сказал? Что там содержалось?— Руф... — Домициан издал неопределенный звук, сопроводив его неясным жестом. — Ничего интересного. Там говорилось, что Сулла является жертвой махинации, что таблички-черновики поддельного завещания были фальшивыми, но написаны они были не обвиняемым, а другими людьми, целью которых является несправедливый приговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74