– Ты прямо-таки незаменима. Наша газета приобретет нового постоянного сотрудника, и я спокойно могу поехать на Змеиное болото.
Редактируя уездную газету, Валентина в то же время сотрудничала в республиканской печати и давала очерки в один из журналов. Она не старалась блеснуть сенсацией, не сгущала краски и не прикрашивала факты вымыслом; то, что являла сама жизнь, было интереснее и прекраснее всех выдумок. Артур говорил в шутку, что Валентине опасно показывать все, что происходит в уезде, – она в своих очерках и корреспонденциях не замалчивала недостатки и называла собственным именем то или иное неприятное явление, не щадя ответственных работников. Случалось, что после этого некоторые товарищи по нескольку недель ходили насупившись и недружелюбно посматривали на Валентину, но ее не смущали такие мелочи.
На следующее утро Ян Лидум, Анна, Валентина и Артур уехали в Пурвайскую волость, а Ильза, взяв с собой внука, отправилась на вокзал встретить гостей. В ожидании великого события в детском доме отсчитывали минуты и с нетерпением наблюдали за дорогой: не покажется ли «газик» тети Ильзы?
…Выдался солнечный жаркий день, так что шофер опустил тент. Почти на каждом километре машина останавливалась, так как Ян Лидум не мог равнодушно миновать ни одной новостройки, ни одного большого поля или сада. Артур хорошо знал свой уезд и давал пояснения.
– Этот Народный дом кончили строить только весной. На обратном пути заедем его посмотреть. Знатоки утверждают, что зрительный зал обладает превосходной акустикой, даже шепот на сцене слышен в самом дальнем углу зала.
А через десять минут ему приходилось объяснять еще что-нибудь.
– Вот в этом стаде есть корова Магоне, которая дала за прошлый год пять тысяч литров молока, в этом году надеются увеличить удой еще на пятьсот литров. Доярка награждена орденом Трудового Красного Знамени. Посмотри туда, на новый коровник. Он принадлежит колхозу «Память Ильича». Там все механизировано, даже доение. У них свое электричество от воздушного ротора. Дрова и то не пилят вручную.
– Гм, да… – проговорил довольный Лидум. – Как видно, над твоей докторской диссертацией работает много народу. А ты еще сомневаешься – вряд ли что выйдет?!
На одном перекрестке Ян Лидум вышел из машины и прочел многочисленные указатели на столбе:
– «Борьба», «Коммунар», «Будущее», «Путь Ильича», «Золотая нива», «Дзирнупе», «Первое мая», «Сельскохозяйственная артель имени Ленина»… Куда теперь девались все эти Кална-Бренчи, Дундури и Путринькалны?
– Туда же, куда и серые бароны, – они остались лишь в горькой памяти народа, – сказала Анна. После двух лет отсутствия она на каждом шагу замечала что-нибудь новое, а чем ближе подъезжали к Пурвайской волости, тем больше было поводов для удивления.
В одном месте пришлось свернуть с большака и по объездному пути подъехать к временному мосту. Метров на двести ниже по течению, где раньше был железобетонный мост, оба берега реки были сильно изрыты; видны были штабеля стройматериалов, какие-то механизмы начатого строения.
– На это стоит поглядеть, – сказал Артур.
Машину остановили и пешком направились к месту стройки.
– Будущая гидроэлектростанция, верно? – спросил Ян Лидум.
– Да, здесь будет электростанция, – ответил Артур, и глаза его заблестели. – Хотим будущей весной к Первомаю сдать в эксплуатацию. Двенадцать колхозов получат свет и электроэнергию для всех своих нужд.
– Конец керосиновым лампам и прочим коптилкам, похоронный гимн старым утюгам и примусам! – воскликнула Валентина.
– А пурвайцам что-нибудь достанется от этого? – спросила Анна.
– В том-то и штука, что они заберут почти половину энергии, – ответил Артур. – Но это будет честно заработано: до сих пор большую часть рабочих и возчиков для строительства давали колхозы Пурвайской волости.
– Беспокойный народ, – шутливо заметил Ян Лидум. – Если будут все так работать, быстро достигнут коммунизма.
Через несколько километров они снова были вынуждены остановиться. На огромном ржаном поле колхоза «Ленинский путь» они увидели комбайн.
– Вот это я понимаю! – сказал Лидум. – Комбайн на полях Латвии! Чувствуете, друзья, – комбайн!
Да, действительно, это был самоходный комбайн «С-4», прекрасный подарок братских советских республик. Подобно кораблю, спокойно плыла по золотистым волнам могучая машина, оставляя за собой через ровные промежутки кучки обмолоченной соломы и широкую полосу коротко остриженной стерни. Сверкали на солнце светлые крылья хедера, гудел молотильный барабан, и струя обмолоченного зерна равномерно текла в зерно-приемник.
Когда комбайн приблизился к большаку, Анна узнала в комбайнере своего брата Жана. Достигнув края поля, он повернул машину параллельно большаку, сошел с нее и подошел к «Победе». Лицо его изменилось, маленькие темные усики делали его старше и мужественнее.
– Что ты делаешь, голубчик, что ты делаешь! – Лидум покачал головой. – Пока другие в церкви молятся, ты хочешь один скосить и обмолотить все озимые. Оставь что-нибудь и другим.
Жан широко улыбнулся.
– А где они, эти богомольцы, товарищ Лидум? Кроме матушки Гандрис, Рейнхарт на своих проповедях никого из наших не видит.
– Давно ты плаваешь на этом корабле? – спросила Анна.
– Позавчера впервые выехал в поле. Еще два-три дня, и озимые «Ленинского пути» будут скошены и обмолочены.
– А зерно не слишком влажно? – поинтересовался Артур.
– Как раз впору, что надо. Прямо с комбайна можно везти на заготовительный пункт и сдавать государству. Поглядели бы вы, что здесь творилось позавчера…
– А что? – спросил Лидум; сорвав колос, он растер его на ладони и, когда высыпались зерна, попробовал на зуб. – Да, ждать нельзя, надо скорее убирать, иначе начнет осыпаться.
А Жан, улыбаясь, сказал:
– Когда комбайн впервые выехал в поле, дома, наверно, не осталось ни одного человека. Большие и малые, старые и молодые – все высыпали поглядеть, как работает эта «чертова машина». Именно так прозвали ее раньше женщины. Старая Гандриене даже поплакала, теперь, мол, наступит голод – половина зерна останется в колосьях, а у соломы скосят только верхушку. Когда комбайн тронулся, большая толпа шагала следом, люди мерили стерню и щупали обмолоченные колосья, старались найти в них зерна. Хотя бы одно попалось им за все их труды! Теперь комбайн не будут называть «чертовой машиной». Теперь даже старая Гандриене день и ночь хвалит того умного человека, который выдумал такое устройство.
Лидум от души рассмеялся.
– Быстрая капитуляция. Тебе повезло, Жан, что при первом выезде попалось такое хорошее поле. Попадись поле с сорняками или где хлеб еще не совсем дозрел, тогда бы так дешево не отделался.
– Что правда, то правда – комбайн не терпит сорняков, – ответил Жан. Надо поля держать чистыми, вот и все.
– Ты сегодня долго будешь работать? – осведомилась Анна.
– Если не будет дождя, то еще несколько часов.
– Значит, вечером встретимся.
Жан вернулся к комбайну, сел за штурвал, и корабль полей снова уверенно отправился в плавание.
Возле правления колхоза прибывших встретили Регут, Бригис и Айвар. С час как приехал Индрик Регут с женой.
– Батюшки, вот дорогие гости! – крикнул издали старый Регут. – Милости просим, товарищи! Как раз вовремя приехали. Только-только успеете закусить с дороги, осмотреть, что у нас нового, и – на собрание.
– У вас сегодня собрание? – удивилась Анна.
– И еще какое, милая, если б ты знала! – отозвался Регут. – Такого еще не было с тех пор, как мы здесь живем. Как хорошо, что ты опять дома. Люди обрадуются, когда увидят тебя. Не могут дождаться, когда вернешься.
Все пошли за Регутом в комнату, где было приготовлено угощение, только Анна взяла под руку Айвара, и они направились в большой фруктовый сад. Здесь два года назад колхозники, собравшись отпраздновать Янову ночь, боролись с бандитами; здесь впервые слетело с губ Айвара робкое признание, и все, что было связано с этим признанием, казалось им обоим бесконечно дорогим.
3
В доме правления колхоза гости долго не задержались. Познакомившись с некоторыми данными о посевной площади, о поголовье скота, о видах на урожай, о предполагаемых доходах, поинтересовавшись таблицей, где отмечались выработанные каждым колхозником трудодни, они вместе с Регутом и Бригисом обошли и объездили главные достопримечательности колхоза. Айвару все было хорошо известно, он как свой человек ходил по фермам, теплицам, опытным площадкам, мичуринской лаборатории и многое сам объяснял приезжим.
Регут недавно купил машину «Москвич» и сам правил им – хотя и не так виртуозно, как профессиональный шофер, но достаточно смело и уверенно; труднее было только с обратным ходом.
– Для чего нам учиться отступать? – шутил Регут. – Мы ведь всегда будем двигаться только вперед.
Он очень гордился колхозным клубом, устроенным в жилом доме бежавшего с немцами кулака. В библиотеке насчитывалось тысячи полторы книг, там было почти все, что издали в Латвии после войны по вопросам социалистического земледелия. Во втором этаже была лаборатория мичуринцев, читальня, красный уголок, комната отдыха с разными играми и мощным радиоприемником.
– Каковы ваши успехи по новым культурам? – поинтересовалась Валентина, когда Айвар показал лабораторию мичуринцев.
– У них большие успехи, – ответил за Регута Айвар. – Нынешней осенью уберут первый гектар ветвистой пшеницы и, таким образом, полностью разрешат вопрос о семенах – и себе хватит и с соседями можно поделиться. Они уже начали опыты с соей, чумизой, а Регут – он ведь большой сластена – мечтает о винограде и арбузах. Про апельсины и мандарины еще не слышно, но не ручаюсь, что не начнут ломать голову и над ними.
– Он так рассказывает, будто кто-то другой выдумал эти вещи, – усмехнулся Регут. – А сам главный зачинщик. Как приедет к нам, начитавшись всякой премудрости, так обязательно начинаются разные новшества. Наши ребята и девочки ходят за ним табунчиками и верят каждому слову больше, чем старушки – пасторской проповеди.
– Совсем не так обстоит дело, но молодежь эти вещи интересуют, – заметил Айвар.
На конеферме они встретились с Антоном Пацеплисом и Петером Гандрисом. На груди Петера красовался орден Трудового Красного Знамени, а когда он водил гостей по конюшне, Регут шепнул Анне и Яну Лидуму, что Петер Гандрис сейчас кандидат на звание Героя Социалистического Труда: от двадцати кобыл вырастил двадцать жеребят.
– Ага, что вы на это скажете – свой собственный Герой? – улыбнулся он. – К будущему году обязательно будет, как пить дать.
– Если человек заработал, пусть получает, что заслужил… – сказал Лидум.
– Ведь он днюет и ночует на конюшне, домой ходит только раз в неделю, чтоб попариться в бане. Что же тут удивительного.
Анна подошла к отцу.
– Как тебе живется, отец? – спросила она.
– А чего мне не хватает… – усмехнулся Пацеплис. – Лошадки хорошие, сыт по горло, трудодней хватает.
Какой я был хозяин, когда всю жизнь не знал, как свести концы с концами?… А как ты?
– Теперь опять буду работать здесь, на машинно-тракторной станции, вместо Финогенова.
– А как же вы с Айваром думаете жить? Врозь, что ли? Что это за жизнь?
– Может, и не придется жить врозь. Иначе я не приехала бы сюда на работу.
– Значит, и он будет работать здесь?
– Возможно. Ты на собрании будешь?
– Придется пойти послушать, – Пацеплис неожиданно засмеялся. – Ну и обработали вы свое дело, так тихо, что и воды не замутили, а я-то надеялся на твоей свадьбе водочки отведать. Не взыщи, дочка, если я когда-нибудь отплачу тебе тем же. Ты меня на своем веку достаточно расстраивала. Невесту я уже облюбовал, а про день свадьбы не скажу ни слова. Как аукнется, так и откликнется!
– Ты думаешь… опять жениться? – Анна растерянно посмотрела на отца.
– А позволь узнать, почему бы мне не жениться? Я еще не такой старый. Мне еще жить да жить.
– Да, конечно… – ответила задумчиво Анна.
Но когда она присоединилась к остальным, Пацеплис лукаво усмехнулся и покачал головой:
– Эх, напугал. Наверно, поверила. Не хочет получать еще одну мачеху. Ну, обойдемся, обойдемся без женитьбы. На семейном кладбище не хватит места для четвертой жены, только для меня и осталось.
На молочнотоварной ферме царила тишина, как обычно в летнее время, когда скот на пастбище, поэтому Регут после осмотра конефермы повез гостей прямо на Змеиное болото. Маленький «Москвич», управляемый новичком, и «Победа» Яна Лидума не спеша проехали мимо МТС и того места, где когда-то стояли покосившиеся постройки усадьбы Сурумы. Теперь только несколько кустов сирени и две старые яблони показывали, что здесь когда-то жили люди: все постройки были разобраны, старый колодец засыпан, и до самого бывшего двора расстилалось картофельное поле колхоза. Анна посмотрела в тy сторону, но ни одна грустная мысль не шевельнулась в голове, не забилось в тревоге сердце. Она стала смотреть на большое болото, к которому сейчас подъезжала машина. Неподалеку от бывших Сурумов, слева от большака, проходил новый проселок. Регут, сбавив газ, медленно повернул «москвич» влево и спокойно, будто это было обычным делом, въехал на болото – туда, где несколько лет назад не могла ступить нога человека. «Победа» последовала за ним. Анну охватила горячая волна радости и счастья. Она схватила руку Айвара и, глубоко взволнованная и сияющая, посмотрела ему в глаза.
Айвар понял ее без слов и, не желая развеять чудесное чувство, которое дано испытать только победившему в тяжелой борьбе человеку, улыбнулся и молча кивнул головой.
А перед ними лежало огромное, зеленое, чистое от кустарников, кочек и пней поле, дальний конец которого сливался с темнеющим бором. На длинных стожарах сушился скошенный клевер, везде виднелись большие стога сена. Проехав еще километр, они увидели большое стадо коров бурой масти, которое мирно паслось на новых пастбищах.
Посреди болота высился какой-то длинный, еще не достроенный корпус с венком над белыми стропилами, и возле него полукругом стояли другие незаконченные постройки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86