Еще две лошади в панике поломали ноги, и их придется пристрелить, чтобы не мучались. Пять овец, испуганные темнотой, шумом и туманом, метнулись к воде и утонули. Любимец Бесс, пес Тан, был на издыхании из-за страшных ран.
Огороды были затоптаны. Кое-что на грядках, конечно, сохранилось, но многие посадки превратились просто в месиво, и восстановить их не удастся.
Не избежал разрушений и большой каменный дом. Огонь сильно повредил стены, окна были выбиты, рамы покорежены. Слугам удалось сдержать пламя, но если бы не утренний дождь, пожар разбушевался бы всерьез. Двоим пиратам удалось ночью прорваться внутрь. В большой гостиной они учинили настоящий погром, исполосовали картины, поломали мебель. Поживились они, правда, только столовым серебром и несколькими бутылками бренди. Третьего бандита прикончила, ко всеобщему удивлению, тринадцатилетняя горничная. Она подстерегла его на лестнице, оглушила тяжелым подсвечником, а потом проломила ему голову чугунным треножником.
Почти все пираты спешно погрузились на свой шлюп, который, как и предсказывал Кинкейд, чуть ли не сразу напоролся на мель; бандиты, как крысы, бросились с него врассыпную. Но на берегу их уже поджидали вооруженные отряды «Дара судьбы». Те мародеры, кто погнал стадо по берегу реки, разумеется, попали в болото. Один утонул в трясине, одному удалось сбежать, а двоих поймали и на рассвете повесили. К счастью, почти все стадо благополучно вернулось в поместье.
Бесс разрывалась от двойственного чувства. С одной стороны, она не могла простить Кинкейду «сотрудничество» с пиратами, с другой — была благодарна ему за хитрость, которая позволила сохранить скот и лишила банду возможности скрыться.
Бесс ни на секунду не забыла, как груб и бесцеремонен был с ней Кинкейд. Но она пока не давала волю обидам и негодованию. Слишком много было дел — дел неотложных и печальных. С Кинкейдом она расквитается позже.
О предстоящих расходах Бесс старалась не думать. Возрождение будет идти медленно. И потребует огромных средств. Многие землевладельцы на заливе поколениями жили, не вылезая из долгов: ремонт построек, покупка скотины, срочные работы в поле, да и только ли это.
— Опять надо начинать с самого начала, — задумчиво сказала Бесс, повторив любимое бабкино изречение.
Ночью Бесс терзали ярость и страх. Наутро ею овладело отчаяние.
— Ты знаешь, как поступить, — услышала она. Бесс оглянулась и увидела Кьюти, стоявшего в двух шагах. Индеец, как всегда, был одет в набедренную повязку и плетеные сандалии. Его иссиня-черные волосы блестящими прядями падали на плечи, на сильных мускулистых руках сверкали широкие золотые браслеты.
— Не думала, что ты здесь, — сказала Бесс.
На точеном смуглом лице мелькнула печальная улыбка. В раскосых, бездонно-темных глазах индейца светились сочувствие и боль.
— Где же мне еще быть? — усмехнулся Кьюти.
— Мог бы заранее предупредить меня о…
— Я для тебя делаю все, что в моих силах, — развел руками индеец. — И буду делать.
— Выходит, ты ненамного лучше Кинкейда, — буркнула Бесс.
— Он — тот самый человек. Избранный — для тебя.
— Он! Избранный! — с горькой насмешкой воскликнула девушка. — Я его ненавижу! Пусть вообще спасибо скажет, что его не повесили со всей остальной сворой.
— Ты и не могла сделать этого, — покачал головой Кьюти. — Ты поступаешь по велению сердца.
— Оглянись! — Бесс обвела взглядом разоренный двор. — Разве сейчас я могу бросить «Дар судьбы»?
— А остаться ты можешь?
— Это безумство. Как я могу рисковать ради этой сумасшедшей затеи?
— Твоя бабка рисковала всем и ради сокровищ отправилась на утлом суденышке по грозным морям. Она рисковала всем, отважившись освободить меня с сахародробилки.
— Госпожа Бесс… — неожиданно услышала девушка и, обернувшись, увидела Вернона, сына кузнеца.
Парнишка в недоумении смотрел на нее широко распахнутыми глазами. Бесс едва сдержала улыбку. Наверное, многие считают ее не от мира сего, раз она «сама с собой» разговаривает.
— Вернон, ну что, нашлась Мэрайа?
— Найти мы ее нашли, но она не в себе, — сказал он, нервно переминаясь с ноги на ногу. — Говорить не может. Только раскачивается и плачет, раскачивается и плачет.
— Пойду-ка взгляну, что с ней, — решила Бесс. Кьюти уже не было рядом. Он исчез, растворился в воздухе. Бесс прижала пальцы к глазам, стараясь унять резь. Ей не помешало бы сейчас как следует выспаться. Она выжата. Она на пределе. Но кругом были верные люди, которые ждали от нее помощи и готовы были помочь ей. И Бесс выпрямилась. Пора приниматься за неотложные дела.
Было уже далеко за полдень, когда у Бесс появилась возможность принять ванну и переодеться. После мытья уже не осталось сил ни есть, ни пить. Глотнув вина, она в изнеможении повалилась на кровать. Сон уже почти сморил ее, и тут в дверь постучалась Дженни, та самая горничная, которая спустила с лестницы дюжего разбойника.
— Мисс Бесс! — громко заговорила девочка. — Я ему говорила, что к вам нельзя, но…
Бесс приподнялась на постели. Дверной проем уже заняла могучая фигура Кинкейда, и Бесс вдруг заметила, что в стенах ее дома этот великан смотрится странно и неуместно, будто он случайно забрел сюда из другой эпохи — темной и жестокой.
Бесс внутренне вся напряглась. Раздражение и недовольство еще не покинули ее, но она знала, что в общении с мужчинами и животными лишние эмоции к хорошему не приводят.
— Ничего страшного, Дженни, — невозмутимо произнесла Бесс. — Я приму его.
— Договор мы заключали всерьез? — с ходу спросил Кинкейд, как только горничная закрыла двери.
Бесс села, подобрала ноги, потянулась.
— С моей стороны — да. Однако это было еще до того, как ты украл у меня вторую лошадь и до того, как ты навел на нас банду.
— Я ушел, чтобы отыскать чертову кобылу. Оказалось, что времени на это нужно больше, чем я думал.
Кинкейд быстро огляделся по сторонам, будто непременно желая знать, где запасной выход.
— Радуйся, что я не приказала вторично высечь тебя.
— Слушай, женщина, слушай меня внимательно, — сурово прищурился Кинкейд. Лицо его окаменело, было видно, что он с трудом сдерживается. — Я не лошадь, чтобы меня можно было взнуздать, оседлать, отхлестать. Я человек, который…
— А я человек, у которого есть имя, — перебила его Бесс. — Не стоит называть меня «женщина». Лучше — Бесс. К тому же если мы вдвоем отправляемся в Панаму, то церемонии в обращении ко мне могут вызвать подозрения.
— Да уж, если я берусь за это дело, то ни «госпожи» ты от меня не услышишь, ни поклонов твоей «светлости» не дождешься. Я согласился на твою затею, — продолжал он, — а теперь думаю, уж не зря ли. Какой же бабе придет в голову соваться в самое пекло драки? Будь у тебя хоть капля разума, ты бы сама сообразила это.
— Я не такая, как все остальные женщины.
— Точно. Именно это меня больше всего беспокоит. — Он грозно глянул на Бесс. — Ты можешь погубить и себя, и меня.
— Прежде всего, я могу ездить верхом и стрелять получше иных мужчин. Я могу весь день прошагать пешком, я могу из любого леса выбраться без солнца и звезд. Меня растили как мальчика, а не как девочку-неженку.
— То-то в тебе ничего женского нет, — слукавил Кинкейд.
Черт возьми, но эта бабенка взяла его за живое. Ее округлые формы были так женственны и привлекательны. Ее походка, движения, копна роскошных рыжих волос… Что скрывать, баб он на своем веку повидал, но едва ли не две-три из них обладали красотой, способной свести мужика в могилу.
— Я готов рисковать жизнью ради богатства, но не ради чьей-то глупой прихоти, — продолжал Кинкейд. — Короче, если у тебя есть карта, давай ее сюда. Посмотрим, где твои сокровища.
Бесс, подняв голову, уставилась ему прямо в глаза. В горле у Кинкейда все клокотало, как обычно бывало перед опасным поединком. Видит Бог, ну и штучка ему попалась! Не всякий мужик выдерживает его взгляд…
— Ты думаешь, что вчера оказал мне огромное одолжение, схватив в охапку и спрятав в лесу? — как ни в чем не бывало сказала Бесс. — Предупреждаю, если ты посмеешь еще раз распустить руки подобным образом, я тебя убью — клянусь небом.
— Это я предупреждаю тебя, англичанка по имени Бесс. Я в убийствах разбираюсь побольше твоего. Ладно, — сложив руки на груди, сказал Кинкейд, — покажи лучше, какие у тебя есть доказательства того, что клад существует.
Бесс подошла к очагу, отодвинула потайной камень в кладке и вытащила потрепанную тетрадь и шкатулку.
— Это дневник моего деда, — объяснила она. — Он плавал на кораблях Генри Моргана, сражался с испанцами. Его клад — часть сокровищ, которые Морган и команда нашли во время своего небезызвестного панамского похода. Тогда они смогли вывезти только часть золота.
— И кто же верховодил в команде твоего благородного предка? — спросил он.
— Капитаном был Мэтью Кэй.
— Я слышал об этом человеке, — кивнул Кинкейд. — Но вроде бы он не был пиратским капитаном.
Не назначался ли он королевским губернатором одной из английских колоний?
— Не знаю. Дед никогда не рассказывал о нем, да и вообще не распространялся о том, как жил до приезда в Мэриленд.
— Ага, — протянул Кинкейд. Это похоже на правду. Разумный человек молчит о прошлом, если нынешнее его состояние добыто с помощью ружья и сабли. — Покажи, как в дневнике описано место захоронения клада.
Бесс засмеялась.
— Ты действительно держишь меня за дуру? С этими сведениями в руках я тебе уже не понадоблюсь.
Она протянула ему раскрытую тетрадь. Несколько страниц было выдрано. Запись обрывалась словами: «Попав в столь затруднительное положение, учитывая, что мы лишились большей половины носильщиков и почти всех мулов, я решил спрятать значительную часть клада. Место для тайника выбрано исключительное — всего в ста ярдах от водопада, прямо…»
Кинкейд взглянул на Бесс.
— А где недостающие страницы?
— Сожгла.
Он не сдержался — и крепко выругался.
— Я запомнила их наизусть, а затем сожгла, — продолжала Бесс. — Так что единственная карта существует теперь только в моей голове.
— Чтоб тебя… — хотел снова выругаться Кинкейд, но осекся. — Отличная работа, — усмехнулся он. — Я сделал бы то же самое. Ей Богу, ты редкая женщина. — Он вернул дневник. — Наверное, у тебя есть более весомое доказательство, чем эта драная тетрадка?
Вместо ответа Бесс вытряхнула содержимое кожаной шкатулки. На ее ладони засверкала золотая фигурка хищника с бирюзовыми глазами. Кинкейд взял статуэтку, проверил ее на вес, затем на зуб. Мягкий металл несомненно был драгоценным.
— Да, чистое золото, — сказал он. — Но есть ли у тебя средства для такого путешествия? Придется платить за судно, нанимать людей для…
— Кошечку эту мы продадим, — заявила Бесс. — Наличных у меня сейчас нет, но есть кое-какие побрякушки.
— Нужны хорошие пистолеты, — сказал Кинкейд. — И сабля.
— Пистолеты найдутся для нас обоих. С саблей мне трудно управляться, но кортиком я прекрасно владею. Этому меня научил Кьюти — индеец из племени инков, он был большим другом моей бабки.
— Полагаю, не лишним будет и ружье, если, конечно, у тебя достаточно пороха и дроби. И не вздумай тащить с собой горы барахла. Если мы едем, то только налегке.
— Хорошо, — согласилась Бесс.
— И ты будешь играть роль моей любовницы. Лицо девушки окаменело.
— Я наняла тебя только как помощника и телохранителя, — холодно молвила она.
— Я сказал: ты будешь играть роль. Твои ледяные прелести, англичанка, меня совершенно не волнуют.
Это ложь. Кинкейд слукавил. Ему безумно хотелось уложить эту женщину в постель, но… такая змея легко не дастся, да и заплатить ему за эту вольность придется дороговато. Он однажды проявил слабость и до смерти будет помнить об этом. К тому же он не из тех мужиков, которых похоть лишает разума. Рядом с ним Бесс Беннет будет в безопасности.
— Смотри, Кинкейд, — вся, пылая, сказала она, — если ты будешь распускать руки, я зарежу тебя. Я не распутница. Ищи утех в другом месте.
— Опять пошла болтать! — сокрушенно воскликнул Кинкейд. — Пойми, в нашем братстве по клинку все друг друга знают вдоль и поперек. Странствующий наемник и его милка не вызовут подозрений. Только немногим это покажется странным, и уж совсем немногим захочется посягнуть на то, что принадлежит мне, будь то моя жизнь, мой пистолет или моя женщина.
— Высоко ты себя ценишь.
— Есть на то основания.
— Я говорю не в упрек, — молвила Бесс. — Я сама себя ценю высоко.
— Это я успел заметить.
Она отложила тетрадь и достала из своего столика какой-то документ.
— Вот наш договор. В нем я письменно обязуюсь дать тебе вольную сразу по возвращении из Панамы. Дату и свою подпись я уже поставила.
— Когда же ты успела?
— Я написала это несколько недель назад, еще до твоего побега. Готова зачитать договор, если хочешь.
— Не надо.
— Тогда ставь свой знак вот здесь, ниже моей подписи.
— Думаешь, я не умею ни читать, ни писать? — усмехнулся он, пробежал глазами текст договора, затем опустил перо в чернила и крупным, размашистым почерком подмахнул «Кинкейд» над словами «Элизабет Беннет». — В моих краях мужчина всегда стоит на первом месте, — заметил он.
— Тогда ты, скорее всего, родом из захолустья, — поддела его Бесс. — В Мэриленде женщин уважают и чтят. Любой благородный и порядочный человек…
— А я не порядочный. И не благородный, — перебил Кинкейд. — Сомневаюсь, что ты вообще найдешь благородного, который согласится…
— Госпожа Бесс! Госпожа Бесс!
Кинкейд выглянул за дверь и увидел, как по лестнице спешно поднимается взволнованный пожилой человек.
— Это наш повар, — сказала Бесс. — Глухой Дональд. При нем говори медленно — он будет читать по губам. Что случилось, Дональд?
— Сам шериф прибыл, хозяйка. С ним сын Уильяма Майерса. Они еще на пристани. Видать, приехали получать по закладной. Вот-вот в доме будут…
— Спасибо, Дональд, — поблагодарила Бесс. — Я ненадолго уезжаю, но вернусь непременно. И тогда у нас все будет хорошо. Понял, Дональд?
— Да, хозяйка, — ответил повар сдавленным голосом, которым говорит человек, давно потерявший слух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34