— Что я наделала! Что же я наделала! — повторяла она. Потом бессильно опустилась на песок и спрятала в ладонях лицо.
Она сама бесстыдно бросилась на мужика, терзалась Бесс. Она позволяла ему трогать ее везде, даже там, где сама себя не трогает. Она подставляла ему груди, чтобы он целовал их, она ласкала его, она была почти готова сдаться ему… Но почему?! Почему?! Что на нее накатило?
Бесс глянула на океан. Далеко в волнах мелькала его светлая грива. Что же он теперь думает о ней? Не успела выбраться из смертельной опасности, как дала волю своей похоти, будто она… будто она… Бесс подыскивала сравнение.
— Будто продажная шлюха, — пробормотала наконец девушка.
Злясь и досадуя на себя, Бесс ударила кулачками по песку. Она сама предлагала ему себя! А не распластана сейчас под ним только потому, что Кинкейд имеет о чести лучшее представление, чем она о скромности и морали.
Все как в первый раз.
Нет!
Бесс вскочила на ноги и бросилась бегом вдоль берега. Нет, совсем не так. Тогда Ричард просто изнасиловал ее. Она не хотела его ласк. Да, доверяла. Да, была влюблена. Но не собиралась поддаваться на его похоть. А с этим шотландцем все иначе…
Бесс бежала. Ее волосы развевались на ветру. Ноги утопали в сухом песке. Она жадно глотала прохладный сырой воздух и бежала, бежала все быстрее. Бежала от себя, от Кинкейда, от страшной мысли, что, скорее всего, она безвозвратно потеряла рассудок.
Наконец ноги отказали, а боль, острой иглой пронизывающая голову, стала нестерпимой. Бесс, еле двигаясь, забрела по колено в море. Место, где Кинкейд нашел ее, было уже далеко. Здесь нечего опасаться его горящих глаз. Здесь пусто. Только шумит океан да изредка кричат птицы.
Пусто. Птицы… …И Кьюти.
Бронзовая фигура индейца прямо на глазах выкристаллизовалась над сияющим океаном. С каждой секундой он становился все реальнее, бесплотная пелена исчезала. Сначала обозначилось лицо с черными глазами, через мгновение — иссиня-черные волосы, разбросанные по плечам. Невзирая на зной, Бесс поежилась. Сколько раз уже являлось ей это видение, но она все равно не могла избавиться от тревожно-благоговейного чувства, от которого мурашки бежали по коже.
На точеном лице индейца выделялся гордый прямой нос, под резко очерченными бровями сверкали глаза. Острые скулы были расписаны боевым орнаментом.
Кьюти нельзя было назвать великаном, но в сравнении с тонкой гибкой талией плечи его казались мощными и широкими. Длинные руки и ноги были мускулистыми и жилистыми, а кожа гладкой.
Костюм его был по-язычески пышным. Бесс сморщила нос. Ребенком она не понимала, что Кьюти был тщеславен, как лондонский денди, что он имел слабость к внешним эффектам, особенно если ему хотелось произвести впечатление. Теперь-то ее не проведешь…
В ремешки его сандалий были вплетены блестящие шнуры, унизанные драгоценными камнями. Набедренную повязку украшали разноцветные перья, пояс был скреплен огромной золотой пряжкой. Роскошное сине-зелено-красное оперение венчало голову. На шее висели ритуальные серебряные и золотые украшения. Круглые щитки на груди ослепительно блестели на солнце. В мочках ушей болтались на длинных цепочках золотые фигуры хищников. Запястья оплетали серебряные браслеты с изумрудами. В одной руке Кьюти держал серебряный томагавк, на рукоятке которого ощерился золотой ягуар, на запястье другой руки сидел желто-зеленый попугай.
— Я не расположена наслаждаться пышными зрелищами! — крикнула ему Бесс.
Она уже знала, что, являясь ей в таком великолепном одеянии, он непременно хочет добиться от нее повиновения.
Кьюти хранил молчание. На губах его играла улыбка. Он выжидал с чисто индейским терпением. Бесс, может, и хотела улыбнуться ему в ответ, но была настолько расстроена и раздосадована, что не нашла в себе сил.
— Ничего не поможет! Что бы ты ни задумал, я на это не пойду. Тебя вообще нет — ни здесь, ни где-либо. Ты существуешь только в моем буйном воображении. Я сумасшедшая, понял? И я…
В ноги девушке толкнулась волна. Она наклонилась, ополоснула водой лицо.
— Я едва не утонула, — сказала Бесс, зажмурив глаза и подставляя солнцу лицо. — С этим шотландцем я оказалась на необитаемом острове. И вместо того чтобы бороться за жизнь, я похотливо бросилась в его объятия… Так что с меня достаточно — и приключений, и призраков. Уходи!
Она перевела дух и начала медленно считать до десяти. Когда она откроет глаза, видение исчезнет. Никакого индейца нет и быть не может. Он просто персонаж из легенд, которые бесконечно рассказывала ей бабушка.
А Бесс была очень впечатлительным ребенком. Сегодня она сама себе хозяйка.
— Десять… — сказала девушка и огляделась.
Ни в брызгах прибоя, ни на белом песке Кьюти не было, только чернели ворохи морских водорослей.
Бесс вздохнула с облегчением. Значит, она права. Значит, она безукоризненно владеет своим даром. Стоило ей пожелать, чтобы видение исчезло — и все: его нет. Может, она еще не совсем сошла с ума. Может…
— Бесс.
Девушка вздрогнула и резко обернулась. Кьюти стоял у нее за спиной. Совсем близко. Он будто парил над бурлящей пеной.
— Черт тебя побери, Кьюти.
Индеец вытянул руку с сидящей птицей и царственным жестом указал на берег.
— Выходи из воды, Женщина Звезд. Ты уже достаточно накупалась.
Молча и покорно девушка вышла на песок и опустилась на обломок дерева.
— Когда ты начала сомневаться в своем небесном даре? — резко спросил Кьюти.
— Я не понимаю, о чем… — начала она.
— Да, дитя мое, ты действительно не понимаешь. Почему ты отвергла его? Он тот, кого я жду много лет, тот самый мужчина, которому суждено быть твоим супругом и отцом твоих детей.
— У меня нет детей, — вспылила Бесс, — нет и не будет мужа. У меня есть «Дар судьбы», и я не собираюсь делить его с… каким-то охотником за богатством!
— А ты сама разве не вышла на Большую Охоту? Разве не ты охотишься за сокровищами наших предков?
— Это совершенно другое дело, — возразила она. — Ты сам — и никто другой — вынудил меня на это. Ты твердил, что золото принадлежит мне.
— Да. Это мои слова, — признал Кьюти. Неторопливым движением он воткнул топорик в песок и пересадил попугая на рукоятку. Попугай пронзительно закричал и куснул индейца за палец. Кьюти сморщился и слизнул выступившую каплю крови.
Бесс никогда не могла понять, почему он всюду таскает с собой эту дурацкую птицу.
Кьюти положил руку ей на плечо. Прикосновение было теплым, почти реальным.
— Ну почему, почему все так сложно? — вздохнула Бесс. — Почему другим призраки не являются? Почему все валится на меня?
Кьюти рассмеялся сухим шелестящим смехом, казалось, будто шуршат на ветру опавшие листья.
— У тебя дар великой силы. Ты видишь то, что недоступно другим. Ты слышишь то, что не услышит простак, глупец или невежда.
— Я вела себя мерзко, — призналась Бесс. — Тебе хорошо известно, что я не распутница, но Кинкейду я позволила… — Голос ее срывался. Во рту пересохло. Она подняла глаза. — Кьюти, я…
— Не вини себя. Это дело моих рук.
— Твоих? — Бесс вскочила. — Так это ты заставил меня…
Кьюти покачал головой.
— Было очень просто сподвигнуть тебя на то, что давно подсказывало тебе собственное сердце.
— Значит, ты попробовал на мне свое колдовство?
Индеец снова покачал головой, подняв в ритуальном жесте руки.
— Это что еще за речи? — строго спросил он. — Разве я и твоя бабка не учили тебя, что знатной англичанке не подобает верить в колдовство? Ты огорчаешь меня. Я сожалею, что…
— Ты еще не о том будешь жалеть, если затеешь нечто подобное снова. Я за себя не ручаюсь. Я уподобилась грязной трактирной шлюхе. Я позволила ему…
— …То, что женщина принимает от своего мужа без смущения и с радостью, — закончил Кьюти.
— Он мне не муж! Твой Кинкейд — преступник. Беглый каторжник. Жестокий наемник. Я бы не взяла такого в мужья, даже если…
— Он будет твоим мужем.
— Не будет. Никогда!
— Он хранитель, посланный тебе судьбой. И всегда был им.
— Нет. Нет, Кьюти. Правда за мной. И ты не заговоришь меня. Кинкейд грубый, надменный… он… он…
— Он спас твою жизнь во время жестокой бури.
— Спас, — согласилась Бесс. — Верно. Я даже не думала, что в нем столько отваги, но…
— Пришло твое время выходить замуж, дитя мое. Ты бесконечно дорога мне, но я не имею права лукавить. Тебе предстоит зачать, выносить и родить ребенка, который продолжит нашу древнюю ветвь. Благородная кровь должна жить вечно. Пока род Женщины Звезд ходит по земле, мои предки живы. А разорвется эта священная цепь, все, кого я любил, кем дорожил, кем гордился, канут в небытие.
— Меня не удастся толкнуть на брак. Я не желаю жить под властью мужчины. Я люблю «Дар судьбы» И в чужие руки я свое детище не отдам.
— А как же ребенок, дитя мое? Ты одна разве сможешь иметь ребенка — продолжателя рода?
— Мой отец еще не стар. У него будет жена. Будут и дети.
— Ты носительница священного огня древнего народа! Все линии судьбы сходятся на тебе. Ты — Женщина Звезд.
— Я за Кинкейда замуж не выйду. Ни сейчас, ни когда-либо.
Губы индейца побелели и сжались в тонкую нить, глаза сверкнули бесноватым огнем и сузились.
— Не говори того, о чем будешь жалеть всю жизнь.
— Повторяю, я не пойду за него! — выкрикнула Бесс.
— Женщина!
Услышав голос Кинкейда, Бесс обернулась. Глаза ее расширились, когда она увидела его, стоявшего в двух шагах. Уперев руки в боки, он с вызовом смотрел на девушку. Черты лица, казалось, окаменели, вместо улыбки замерла суровая гримаса.
— В своем ли ты уме, раз беседуешь со старым бревном? — саркастически спросил шотландец. — Впрочем, изменил тебе рассудок, нет ли, за все время наш брак не упоминался ни словом. Тут и размышлять нечего. Этому не бывать.
Бесс с опаской окинула глазами его фигуру. К ее облегчению, Кинкейд был одет.
— Вот что, красотка, я требую от тебя объяснений. Немедленно. Ждать я не намерен.
12
Бесс в отчаянии озиралась, надеясь на поддержку Кьюти. Но она уже знала, что он исчез. Исчез, нарочно оставив ее наедине с Кинкейдом. Взывая к своей гордости, отваге и разуму, Бесс расправила плечи, смело подняла голову, стараясь выглядеть в глазах этого рассерженного мужчины надменной и собранной.
— Во всем только моя вина, — молвила она. — То, что я сделала, непростительно. В свое оправдание могу сказать одно: я чудом выжила, чуть не утонула. Возможно, это временно повлияло на мой рассудок. Прости, Кинкейд. Понимаю, что ты чувствуешь и думаешь, но я…
— Нет, — перебил он ее, — о том, что я чувствую, ты даже представления не имеешь. Знаешь, как называется женщина, которая распаляет мужика, а затем бежит?
На его лице мелькнула гримаса брезгливого отвращения. Бесс передернуло от стыда.
— Я не распутница, — только и смогла сказать она.
— Однако ты и не девица, — оборвал ее Кинкейд. Бесс будто ушатом ледяной воды окатили.
— Почему ты так решил? — тихо спросила она.
— А почему я должен был решить иначе? — пожал плечами шотландец.
Бесс смутилась и вспыхнула так, что, казалось, она сейчас расплачется. В душе у Кинкейда шевельнулась жалость. Взгляд девушки был беззащитным, почти затравленным, как у бездомного щенка. Да, ему пришлось признать, что он почти потерял над собой контроль. Разве Бесс Беннет женщина для развлечений? О небо! Оп готов был овладеть женщиной, слишком изможденной и напуганной, чтобы управлять собой и разбираться, где благодарность, а где чувственное желание.
— Ты прав, — глухо отозвалась Бесс. — Я не девственница, но клянусь, я не по своей воле лишилась невинности. — По ее щеке покатилась слеза. — Я… меня изнасиловал человек, которому я доверяла.
— Совершенно необязательно выворачивать передо мной душу, — буркнул Кинкейд.
— Я просто пытаюсь все объяснить, — торопливо сказала она. — Я была наивная шестнадцатилетняя дурочка. И во многом виновата сама. Я не подозревала, что для меня это так страшно кончится. — Лицо ее побелело. — Это больше не повторится.
— Значит, ты никогда не любила, никогда не была с мужчиной?
Бесс покачала головой.
— То, что произошло между нами… — Она запнулась. — В общем, я солгу, если скажу, что это не доставило мне удовольствия.
Кинкейд молчал. Гордая англичанка нашла в себе силы признаться. Да, в самообладании ей не откажешь.
— Тогда почему ты вырвалась от меня? — наконец спросил Кинкейд. — Какой же смысл запирать ворота, после того как…
— Я женщина. Я в одиночку несу ответственность за огромную плантацию, — сказала Бесс, понемногу обретая уверенность в себе. — Я не собираюсь поступаться своей независимостью и быть игрушкой в руках мужа. Он может унижать меня, продавать мои земли, выгонять старых слуг, проматывать мое состояние за карточным столом, бить меня, он может даже разлучить меня с моими же детьми, если они будут. По его прихоти меня можно упрятать в сумасшедший дом, можно отправить в чужие края на верную гибель.
— Но для женщины неестественно остаться без семьи.
— Нет. Для меня неестественно поступиться своим образованием и умением вести дела ради сомнительных супружеских радостей.
— Ты ведь не будешь отрицать, что у тебя, как у всякой нормальной женщины, есть потребность в мужчине?
Бесс закусила губу.
— Отвечай! — потребовал Кинкейд.
— Да, есть, — коротко бросила она.
Звук ее низкого, с хрипотцой голоса как кинжалом полоснул его чувства. В висках застучала кровь.
— Ты рождена для любви, — медленно произнес он, ощущая возбуждающую тяжесть в чреслах. — Я не встречал еще такой пылкой женщины.
Неожиданно для него Бесс вся подобралась, исчезли мягкость, беззащитность, которые так шли ей.
— Я никогда не выйду замуж, — отчеканила она. — Никогда. Если отец желает иметь наследников, он может заводить собственных детей.
— Может — если он жив.
— Он жив. Я знаю.
— Знать и хотеть — не всегда одно и то же, Бесс.
— Мой отец жив, — повторила она, — и он вернется домой.
— Он, может, и вернется, а вот мы вряд ли, если не позаботимся сейчас о пресной воде и еде. — Кинкейд глянул на запад, где опять собирались тучи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34