прохаживались, широко расставляя ноги, будто при морской качке, английские матросы в жестких робах и беретах с помпонами; мерно вышагивали римские легионеры в коротких тогах и с панцирями на грудях; дефилировали с настроением ипохондриков Гамлеты в арбузных штанах.
— Эй, каспадын манах! — услышала голос с явно татарским акцентом Александра Аркадьевна. — Айдэ, паэдим! Лошадкэ якши, шибка быстра ехать будим!
Она обернулась и увидела, что к Ненилле пристает и хватает ее за руки ямщик-татарин в стеганом бешмете и малахае.
— Ну, паэдим, каспатын манах! Ни пажалеиш…
Наконец монах не выдержал и что-то сказал ямщику на ухо. Татарин на мгновение застыл, верно переваривая малознакомые ему русские слова, затем молча стал удаляться, время от времени поглядывая на монаха.
— Что вы все время оглядываетесь, сударыня? — спросил Ринальдо приятным голосом, показавшимся княгине немного знакомым. — Вы ищете вашу спутницу?
— Какую спутницу? — игриво спросила Александра Аркадьевна.
— Ту богатырку, что вырядилась доминиканским монахом, — с усмешкой произнес разбойник. — Она что, ваш телохранитель?
Отчего вы так думаете? И нужно ли меня охранять от столь приятного кавалера? — спросила Голицина, но ответа не дождалась, ибо Ринальдо, она это вдруг почувствовала, был уже не с ней, а с прелестной турчанкой в шелковых одеждах, не сводившей с него жгучего взгляда. «Ого, какие тут, однако, бешеные страсти», — подумала Александра Аркадьевна с некоторой завистью и легкой обидой на то, что благородный разбойник предпочитает ей, первой красавице первопрестольной столицы, маленькую хрупкую турчанку.
— Вы манкируете мной, господин разбойник, — с капризинкой в голосе произнесла Офелия и вытянула свою руку из-под руки Ринальдо. — У вас совершенно отсутствует всякая деликатность в обращении с дамами.
— Что? — машинально спросил разбойник.
— Ничего, прощайте, — холодно ответила Офелия и двинулась прочь от невоспитанного разбойника. Но тот в ответ даже не повернул головы.
Александра Аркадьевна отыскала в толпе взглядом тевтонского рыцаря в длинном плаще с рыцарским крестом. Тут как тут оказался и татарин, затянувший свою уже надоевшую песню:
— Каспадин. Эй, каспадин немис! Паэдим! Якши лошадкэ…
— Пошел вон, — голосом Тауберга произнес рыцарь, отошел от надоедливого инородца и повернул железную голову. Проследив за ним Александра Аркадьевича посмотрела туда же, куда смотрел через решетку забрала Иван Федорович. И уперлась взглядом в миниатюрную турчанку, подле которой уже крутился татарин-ямщик, не уставая зазывать желающих покататься, на его «якши лошадкэ», коих, впрочем, поблизости не наблюдалось.
— Похоже, инородец тоже с ними, — вслух сказала Офелия, бросая взоры то на рыцаря, то на Ринальдо, явно присматривавших за турчанкой. Голицына уже догадывалась: неделикатный разбойник — это не кто иной, как князь Сергей Всеволожский, а маленькая турчанка есть та самая девица Сеславина, на которой вздумал жениться взбалмошный князь. И ловушка на убивца, как выразилась в разговоре с ней Ненилла, расставлена. Роль же ловца душегуба, вероятно, отводилась ее Таубергу.
Александра Аркадьевна не сразу поняла, почему эта мысль привела ее в замешательство. Что она испытывает за Тауберга тревогу, это понятно: они знакомы, и ощущать беспокойство за известного тебе человека, подвергающегося, возможно, смертельной опасности, нормальное проявление простых человеческих чувств. Но почему они, этот несносный Всеволожский и кто там еще, скрывающийся под личиной татарина, избрали на роль изловителя убийцы именно Ивана Федоровича? Разве это правильно поручать кому-то, а не себе смертельно опасное предприятие? Почему его должен выполнять ее Тауберг, а не сам Всеволожский, ведь, в конце концов, покушаться будут на его невесту! При чем тут ее Иван Федорович?
Открытие, которое Александра Аркадьевна вдруг сделала, поразило ее. «Ее Тауберг, ее Иван Федорович». Вот откуда необъяснимое замешательство, она в своих мыслях уже назвала Тауберга своим! Черт возьми, что происходит?!
Княгиня посмотрела в зал: ее Тауберг танцевал с турчанкой.
— Ступай за мной на галереи, — приказала она Ненилле. — Оттуда лучше видно.
Вся бальная зала была как на ладони. Кроме того, интересующие княгиню персонажи были словно привязаны друг к другу, и все вместе — к турчанке, так что держать в поле зрения всех фигурантов не представляло особого труда.
Когда капельмейстер на хорах взмахнул своей палочкой, дабы начать мазурку, являющуюся с ее пречудными прискоками и танцевальными кунштюками мужчин кульминацией всех балов, в зале появился фельдъегерь с пакетом в руке, и княгиня услышала в гуле голосов громкий баритон военного посланца:
— Господину майору Таубергу срочный пакет из штаба армии.
— Я Тауберг, — снял железный шлем Иван Федорович.
— Господин майор, — передавая пакет, возвестил на всю залу фельдъегерь. — Приказано прочесть немедля.
Иван Федорович снял железные перчатки с крагами, вскрыл конверт.
— На словах велено передать, что вам предписывается тотчас отправиться к месту вашего назначения.
Иван Федорович кивнул и тяжелой походкой пошел к выходу из залы.
— Боже, да что же это такое? — всполошилась Офелия, беспомощно посмотрев на монаха за спиной.
— Дык, это Ивана Федоровича на службу призывают, — пробасил растерянно монах.
Заиграла мазурка. Кавалеры запрыгали петушками вокруг своих дам, — веселье продолжалось. Но двум дамам на сем празднике жизни было уже не до танцев.
Одна, в белоснежном парике, зеленом плаще, расшитом изящными полевыми цветами, и кружевной маске, бегом спустившись в зал, спешила к выходу, умело лавируя между танцующими парами. За ней следовал, не разбирая дороги, огромный монах в широком плаще и надвинутом на голову капюшоне, и от него мячиками отскакивали танцующие.
Пробившись к выходу и переведя дух, Александра Аркадьевна быстрым шагом миновала анфиладу комнат, спустилась по ступенькам и выбежала на крыльцо. За ней, по-бабьи поддернув подол плаща, неотступно следовал монах.
— Вот он! — воскликнула Ненилла, протянув мощную длань в сторону усадебных ворот, освещаемых плошками с деревянным маслом. — Вон, у коляски стоит.
Он что, уезжает? Оставляет меня? — со страхом спросила Голицина. Плохо соображая, что она делает, а главное, зачем, Александра Аркадьевна бросилась к воротам. Она уже приготовилась крикнуть: «Иван Федорович, погодите!» — как вдруг услышала спокойный говорок Тауберга:
— …в наилучшем виде. Не беспокойся, капитан, все последствия я беру на себя.
Княгиня остановилась за широким воротным столбом с мраморным львом наверху и осторожно выглянула. У ворот стояла крытая коляска, а спиной к ней — Тауберг.
— Ну, я поеду, — сказал фельдъегерь, усаживаясь в коляску. — Удачи тебе, Иван Федорович.
— Еще раз благодарю, Петр Васильевич, — протянул ему руку Тауберг. — Матушке и Зинаиде Васильевне мои поклоны.
Коляска тронулась. Тауберг, проводив ее взглядом, вошел в ворота и направился по тропинке к зимней беседке в глубине усадьбы. Он прошел мимо вжавшейся в столб Голициной буквально в нескольких дюймах, и если бы повернул голову, то, несомненно, увидел бы ее. Он увидел бы и могучего монаха в черном плаще, застывшего истуканом на нижних ступеньках крыльца. Но Иван шел, уперев взор в землю, и думы его, похоже, были далеко.
Александра Аркадьевна, конечно, уже поняла, что приезд фельдъегеря, отзыв Тауберга в армию, его уход с маскарада есть не что иное, как фарс, разыгрываемый перед публикой, в коей присутствовал человек, замышлявший зло. Часть их плана.
Когда Тауберг отошел на приличное расстояние, княгиня, кивнув Ненилле, двинулась за ним. А Тауберг, дойдя до беседки, толкнул дверь и вошел в нее, будто к себе домой.
— Давай, Пашка, будем разоблачаться, — услышала Александра Аркадьевна голос Ивана Федоровича. — Если б ты знал, братец, как мне надоели эти доспехи…
Ну, так, дело известное, барин, — узнала Голицына голос Пашки, а подошедшая в это время Ненилла даже охнула, — кому же охота на себе железы таскать. Никита, под-могни-ка.
Александра осторожно прильнула к окнам беседки. Там, внутри, жарко горел английский очаг, и двое мужчин раздевали третьего.
— О-о-о, — выдохнула Голицына, не сводя глаз с Ивана, что стоял теперь в одной распахнутой рубашке, чулках и коротких манчестерских панталонах. Несколько мгновений она, почти не дыша, смотрела в окно, но, когда Ненилла попыталась сделать то же, княгиня выдавила из себя:
— Не смотри.
— Что? — не поняла титанида.
— Не смотри, говорю тебе, — прошептала Александра Аркадьевна.
— Как прикажете, барыня, — проворчала Ненилла и демонстративно отвернулась от окон беседки.
А там происходило нечто. Тауберг продолжал разоблачаться, и Александра замерла, не в силах оторвать взгляд от мощного разворота плеч, игры теней а рельефе выпуклых мышц, всего этого большого, сильного тела. Затем, как ей показалось, Тауберг пошел прямо на нее, и его внушительных размеров достоинство мерно раскачивалось в такт шагам, подобно маятнику напольных часов.
— Боже мой, — прошептала Александра и слегка отпрянула от окна. Но отворачиваться не собиралась. А Иван Федорович, повернувшись к ней боком, громко сказал: «Давай», и тут Пашка стал поливать его из ковша водой. Ополоснувшись, Тауберг вытерся и проделал уже обратный путь в середину беседки, продемонстрировав Александре, сам того не ведая, уже тыльную сакральную часть своего тела, аккуратную и упругую, к которой ей страсть как захотелось прикоснуться. Дальше было не интересно: Иван Федорович надел свежую рубаху, исподники и стал облачаться в стрелецкое платье времен Иоанна Грозного.
— Ну что там происходит? — спросила трубным шепотом Ненилла.
— Ничего достойного внимания, — поспешно ответила княгиня. — Вернемся в залу, займем свои ложи и будем наблюдать. Похоже, развязка близка.
Когда они поднялись на галереи и заняли позицию, танцевали котильон. Татарин-ямщик исчез, зато вскоре в залу вошли два бравых стрельца в шишаках и масках. Простояв с минуту и оглядев зал, они стали обходить танцующие пары. В их движениях сквозила явная тревога, которая передалась и Александре. Она вскочила с кресел и стала осматривать залу. Турчанки нигде не было.
Тем временем стрельцы подошли к Ринальдини-Всеволожскому. Состоялся короткий разговор, после чего Ринальдо скорым шагом двинулся в гущу танцующих и довольно невежливо оторвал от пухленькой Дианы одноглазого пирата в ботфортах. Отведя его в сторону, он стал о чем-то спрашивать пирата. Разговаривали они довольно бурно. Один раз княгине показалось, что вот сейчас разбойник ударит пирата, а оба стрельца с удовольствием добавят. Однако вместо этого вся четверка вдруг бросилась вон из залы.
— Скорее! — крикнула Ненилле Голицына и вновь, как давеча, полетела мимо дремлющих старушек, лакеев и танцующих пар. Из передней, едва накинув на плечи манто, она пулей вылетела на крыльцо, Ненилла с трудом поспевала за ней. Через несколько мгновений они были уже у ворот, но все равно увидели лишь фонарь кареты князя Всеволожского.
— За той каретой, живо! — приказала она своему кучеру, дремавшему на облучке, и, как только Ненилла ввалилась, рухнув на кожаный диван, карета тронулась.
Ехали они быстро. Москва, довольно освещенная в центре, с иллюминированными домами и улицами, едва они въехали в Земляной город, стала казаться унылой и мрачной. Серпуховская часть, по коей, следуя за каретой князя Всеволожского, они ехали, и вовсе была черной, как лицо мавра. Остовы домов смотрели в мир пустыми глазницами, и темнота в них была темнее ночи. Чуть поодаль виднелась церковь Ярославских чудотворцев с дырявыми куполами и разрушенной колокольней. Это было место, куда еще не добрались после пожара восемьсот двенадцатого года чаяния городской Управы.
— Куда они пошли? — шепотом спросила Александра Аркадьевна, с трудом различая в кромешной тьме даже Нениллу, находившуюся рядом.
— Вон туда, в церкву, — кивнула в сторону храма титанида.
— Пойдем, — приказала княгиня.
— Так, не видать же ни лешего, — попробовала урезонить свою барыню Ненилла. — А тут еще камень битый, железы, мусор всякий. Ноги переломаем.
— Пошли, — с нехорошими нотками в голосе сказала княгиня. — Пошли, я тебе говорю.
— Воля ваша, — подчеркнуто равнодушно сказала Ненилла. — За руку мою держитесь ал и хоть за подол.
Княгиня предпочла руку. Так они с превеликим трудом — а одна из них была в бальных туфельках — добрались до церкви. И услышали голос. Под закоптелыми сводами мертвого храма он казался зловещим и исходил будто из самых глубин преисподни.
— Из-под земли, верно, идет, — фальцетом произнесла Ненилла. — Христом Богом молю, барыня, пошли отседова, я покойников боюсь.
— Нет, — отрезала Голицына. — Представление еще не кончилось.
Она пошла на голос, и теперь уже титанида держалась за ее руку, как дите, коего против его воли ведут, к примеру, к зубному врачевателю. Голос исходил со стороны алтаря, и, подойдя к нему, Александра Аркадьевна увидела сбоку небольшую нишу со ступенями, уводившими вниз.
— Свят, свят, свят, — прошептала Ненилла, вглядываясь в закопченные лики святых на стенах. Они там, — посмотрела на титаниду княгиня.
— Нешто мы туда пойдем? — с дрожью в голосе спросила Ненилла. — Ну, барынька, ну, миленькая, давайте вернемся, а?
— Вернемся, вернемся, — возбужденно произнесла Голицына, увлекая конфидентку с собой вниз по ступеням. — Вот глянем одним глазком, что там делается, — и вернемся.
Ступени кончились и, повернув за угол, Александра Аркадьевна едва не уткнулась лицом в мужскую спину, обтянутую малиновым стрелецким кафтаном. Она отпрянула, успев заметить за поворотом мрачный склеп с низкими сводами, турчанку в порванных шальварах и задранной рубашке, сидящую прямо на земляном полу, и склоненный над ней хищной птицей темный силуэт.
А потом раздался смех. Такой, что по спине Александры Аркадьевны побежали мурашки, а Ненилла, охнув, медленно сползла по стене на ступеньки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12