Спустя четверть часа двери неслышно отворились, и в комнату вошла невысокого роста полноватая дама с царственной осанкой. Иван склонился в низком поклоне перед вдовствующей императрицей.
— Здравствуйте, господин Тауберг, — тихим голосом с легким акцентом произнесла она. И ее голос кольнул его неясным воспоминанием.
— Баше величество, — еще раз склонился перед ней Иван, — к вашим услугам.
Мария Федоровна села в кресло и легким жестом указала на стул напротив.
— Присаживайтесь, господин Тауберг. Возможно, беседа наша будет долгой.
Иван опустился на стул и застыл в напряженной позе, боясь, что сейчас случится что-то непоправимое и страшное. Ибо каждый звук ее голоса, каждое слово вызывало в памяти воспоминания, как плуг пласт за пластом переворачивает землю, готовя ее к скорому севу. В этом странном разговоре молчания было больше, чем слов, а скрытого за ними более, чем высказанного.
Мария Федоровна некоторое время напряженно всматривалась в лицо Ивана, как будто искала в нем ответа на мучивший ее нелегкий вопрос. Тауберг же не смел прервать тревожной тишины, окутавшей комнату. Наконец императрица вздохнула и проговорила:
— Обстоятельства, господин Тауберг, вынудили меня напрямую обратиться к вам и потревожить ушедшие уже в небытие тени прошлого, коим, может быть, лучше было бы там и оставаться.
— Ваш покорный слуга, ваше величество, — склонил голову Иван, хотя внутри его все кричало, что не надо никаких душещипательных разговоров и теней минувшего.
— Не знаю, с чего и начать, — несколько смущенно произнесла Мария Федоровна. — Может, с дуэли или с вашей безрассудной игры с князем Голицыным? А может, с самого начала?
— Полагаю, — через силу ответил Иван, — удобнее с самого начала. Я узнал ваш голос, ваше величество, и хорошо помню даму под густой черной вуалью, к которой несколько раз меня привозили. Помню и последнюю нашу встречу после смерти моей матушки.
— Бедная Марта, — почти прошептала Мария Федоровна. — Она была хорошей матерью.
— Вы мне тогда тоже это сказали, — напомнил Иван.
— Да, сказала. — Она опять замолчала, потом с некоторым затруднением взглянула в его глаза. — Иван Федорович, ваша матушка рассказывала что-нибудь об обстоятельствах вашего рождения?
Иван вспыхнул и стремительно поднялся со стула. Мария Федоровна тут же замахала на него руками.
— Сидите, ради Бога! Я все поняла. Значит, все же рассказывала. Тогда не имеет смысла играть в кошки-мышки. — Она опечаленно вздохнула. — Ваша матушка, Марта Федерика Эрдман, рано осталась сиротой. Ее родители служили верой и правдой моим родителям в Монбельяре, после их смерти сестра прислала девочку ко мне. Мы жили то в Гатчине, то в Павловске, и я взяла ее на должность кофешенки. Юная, милая, смешливая, она так нас забавляла. Наша жизнь тогда была несколько. .. — она сделала небольшую паузу, — тягостной. Упокой Господь душу рабы твоей Екатерины.
Тауберг окаменел. «Не хочу ничего слышать!» — кричала его душа, но сам он молчал.
— Как это произошло — не знаю. Но Марта понесла от него.
— От кого? — каким-то бесцветным голосом отозвался Иван.
От мо… от Павла Петровича, — почти прошептала Мария Федоровна, и вдруг торопливо заговорила: — Не осуждайте его. Он обладал нравом мечтательным и пылким. Наследник огромной империи, он находился почти в изгнании и много пережил и перечувствовал, живой темперамент его жаждал деятельности и не находил себе простора и выхода. Он с ума сходил от всего этого. Мне на многое приходилось закрывать глаза — я любила его. А после его кончины мне вдвойне драгоценно все, что напоминает о нем.
Снова повисла тягостная тишина, и долгое время ни один из них не решался ее нарушить.
— Марта пришла ко мне в слезах и сказала, что беременна. Кроме меня, у нее никого здесь не было. Я нашла для нее подходящую партию — вашего отчима, человека пусть и не молодого, но спокойного и рассудительного, снабдила приданым, подарила усадебку в Москве. Как вы подросли, предоставила место в Московском Дворянском полку, да и за карьерой вашей старалась приглядывать…
— А… государь?
— От него мы скрыли и ее беременность, и ваше рождение. Мне трудно было со всем этим справиться, — тихо ответила Мария Федоровна, и в глазах ее задрожали непролитые слезы.
— Вы могли бы нас возненавидеть. И матушку, и меня, — глухо отозвался Иван.
— Не говорите так. Вы ни в чем не были виноваты. — Она помолчала. — Он тоже. Он был как большое дитя — выдумывал себе игры и очень серьезно играл в них, иногда, не со зла, ломая вместо игрушек судьбы людей…
Но вернемся к настоящему, Иван Федорович. Я знала вас тихим, вдумчивым мальчиком, — пока жива была Марта, она время от времени писала мне о вас. Сейчас вы стали серьезным, надежным мужчиной, и вдруг эти странные выходки — чужая жена, дуэль. Вы меня очень обеспокоили, хотя признаюсь, — она чуть улыбнулась, — чем-то вы напомнили мне его. Возможно, поэтому я решилась на беседу с вами. Уже без вуали. И, простите, но задам вопрос деликатного свойства. Что вас связывает с княгиней Голицыной?
— Я люблю ее, — с затруднением произнес Иван.
— Почему-то я так и предполагала, — удовлетворенно произнесла Мария Федоровна. — Очаровательная женщина. А каковы ее чувства?
— Полагаю, она отвечает мне взаимностью, — ответил Тауберг и почему-то вспомнил вчерашнюю сцену в спальне.
— Прекрасно. Лучше партии и я бы для вас не сыскала. К тому же она, кажется, свободна.
— Я не могу на ней жениться.
— Не можете? Почему?
Иван замялся, с трудом заставил себя посмотреть в недоумевающее лицо императрицы.
— Говорите же! — повысила голос Мария Федоровна.
— Мое происхождение… — презрительно дернув уголком губ, начал Тауберг.
— Замолчите! — перебила она его. — Не смейте говорить о себе в таком тоне! В ваших жилах течет императорская кровь! Неужели вы полагаете, что недостаточно хороши для княгини Голицыной? Друг мой, — уже мягче произнесла она, — конечно, я и сейчас не хотела бы, чтобы наш разговор вышел за стены этого кабинета. — Она твердо взглянула в лицо Тауберга, и Иван утвердительно кивнул в ответ на невысказанную просьбу. — Ни к чему эпатировать общество. Из нашей семьи только я, император Александр и вы знаем правду. Но вы можете рассказать о нашем разговоре княгине, ежели сочтете необходимым. Для нее это может оказаться важным.
— Скорее это важно для меня.
— Я понимаю. Гордиться обстоятельствами вашего рождения, возможно, трудно, но происхождение у вас самое что ни на есть отменное. Берите с благодарностью, что дает вам судьба. Не гневите Бога. И не тяните с венчанием, репутация княгини в глазах света уже достаточно скомпрометирована. Мой вам добрый совет, обручитесь на святках. — Она на секунду задумалась. — Новогодний бал в Зимнем — прекрасный повод показать, что императорская семья благосклонно отнесется к вашему будущему браку и будет покровительствовать ему. А после Крещения и свадьбу справите. Да, так и сделаем.
Вдовствующая императрица поднялась с кресел, встал и Иван. Он склонился перед ней. Мария Федоровна, чуть помедлив, опустила руку на его белокурую голову и поцеловала в макушку. Уже уходя, она обернулась к Таубергу.
— И перестаньте, друг мой, бодаться с князем Голицыным. Я переживаю за вас.
— Как прикажете, мадам, — покорно ответил Иван, снова склонившись в глубоком поклоне.
Когда Ромодановский через внутренние службы вывел его из дворца, к служебному подъезду, вздымая снежную пыль, подкатили сани с Волховским.
— Тевтон, садись ко мне, — окликнул он Тауберга.
Князь Ромодановский насмешливо приподнял брови и сказал:
— Ах, Борис Сергеевич, лихо вы берете на поворотах. Как бы не перевернуться.
— Колесо Фортуны, ваше сиятельство, на то и круглое: то вверх, то вниз, — весело отозвался Волховской. — А Господь либо выручит, либо выучит.
Когда Тауберг устроился рядом с другом, его била мелкая дрожь, зуб не попадал на зуб то ли от мороза, то ли от оглушающих откровений этого вечера. Борис с тревогой взглянул в потрясенное лицо Ивана.
— Что с тобой? Ты как будто не в себе. Случилось что? — вопрос за вопросом срывались с его губ.
— Даже не спрашивай, Борис, не отвечу. Не могу, слово дал. Одно скажу — Александру Аркадьевну я теперь не отпущу!
— Вон оно что, — довольно хохотнул Волховской. — Не можешь, так не говори. Только зацепка-то есть, а далее я и без тебя дознаюсь.
19
— Александра Аркадьевна, — начал Тауберг, глядя в. заплаканные глаза княгини, — я бы тоже хотел задать вам один очень важный вопрос, но прежде выслушайте меня. Возможно, после этого ваше отношение ко мне не останется прежним.
— Даже не надейся на это, — слегка улыбнулась Александра, но, увидев серьезное, даже несколько суровое выражение его лица, встревожилась. — Бог мой, ты женат? У тебя дети? Говори же скорее, не томи.
— Какое же у тебя, однако, богатое воображение, дорогая, — поддразнил ее Иван. — Не волнуйся, этих грехов за мной не водится.
— Так что же тогда?
— Ты имеешь право знать все обо мне и… о моем происхождении. — Иван с трудом подбирал нужные слова. — Моя матушка в пору юности жила в Гатчине и была кофешенкой у великой княгини, ныне вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Потом она вышла замуж за небогатого дворянина Федора Тауберга, они переехали в Москву. Там я и родился.
Иван замолчал, не решаясь сказать самое главное.
— Это и есть твоя страшная тайна? — в недоумении посмотрела на него Александра. — Никак не могу понять, к чему ты ведешь?
Иван вздохнул.
— Моим отцом был не господин Тауберг, венчание с ним лишь прикрыло грех матушки. — Теперь уже Иван с тревогой всматривался в ее лицо, боясь прочесть на нем презрение или негодование.
Княгиня изумленно распахнула глаза, щеки ее порозовели.
— Не из-за этого ли ты тут мне недавно твердил, что недостоин меня, — воскликнула она. — Глупый ты человек! Понапрасну только меня мучил. Что мне за дело до твоего происхождения!
— Погоди негодовать, — остановил ее Иван, — поставь себя на мое место. Как я мог с таким пятном мечтать о том, чтобы соединить свою судьбу с твоей, завести детей.
— Нашим детям хватит и моих предков, если для тебя это так важно. Оставим пустые разговоры. Переходи, пожалуйста, к главному.
— К главному? — замялся Иван, не решаясь произнести имя своего отца.
— Да, к главному, — настойчиво повторила княгиня и подсказала — к предложению.
— К какому? — искренне удивился Тауберг.
— Руки и сердца. Или ты не собираешься его делать? — подозрительно взглянула на него княгиня.
— А я разве еще не сделал этого? — уже шутливо отозвался Иван и получил легкий тычок в бок. — Сдаюсь, помилосердствуй. — Он взял ее руки в свои, прижал чуть вздрогнувшие пальцы к губам и уже серьезно проговорил: — Александра Аркадьевна, окажите мне честь, будьте моей женой. Без вас моя жизнь пуста и бессмысленна. Я всей душой люблю вас.
Глаза Александры вновь наполнились слезами, только на сей раз радостными.
— Да, — ответила она, — я согласна.
Он наклонился и нежно поцеловал ее губы, обещавшие в будущем так много. Неясный шум за дверью привлек внимание Ивана и заставил его оторваться от Александры.
— Пашка! — раздраженно крикнул он. — Опять подслушиваешь, личарда!
В дверях показалась смущенная физиономия камердинера.
— Как можно, ваше благородие, — укоризненно произнес он, — да ни в жисть. Окромя того, гуторите вы уж совсем тихохонько, разе тут что услышишь.
— И что же ты успел разобрать?
— Да навроде, свадьба намечается? — вопросительно посмотрел на барина Пашка.
— Намечается. Александра Аркадьевна согласилась составить мое счастье и стать моей женой. Тебе первому, как своему доверенному человеку, сообщаю, — с улыбкой произнес Тауберг.
— Виват! — заорал вдруг Пашка, сунулся назад за дверь и после долгой возни и пыхтения втолкнул в комнату смущенную Нениллу.
— Барин-батюшка и ты барыня-матушка, — горячо заговорил он и вдруг снопом упал в ноги Ивана и Александры. — На радости такой окажите милость вашим преданным слугам.
— Ой! — вырвался у княгини испуганный возглас, когда рядом с Пашкой с грохотом упавшей башни рухнула на колени Ненилла. — Что случилось-то?
— Не оставьте своим радением и нас сирых, — увлеченно продолжал Пашка. — Несравненная Ненилла Хрисанфовна остановила свой благосклонный взор на мне недостойном и соизволила дать согласие на то… — он напряженно пошарил глазами по потолку, будто что-то вспоминая, — чтобы составить счастье моей жизни. Не мыслю длить далее свое существование в сей земной юдоли без ее нежного присутствия. Окажите и вы, радетели наши, благодеяние: дозвольте обвенчаться, — закончил он прочувствованную речь и скромно опустил очи долу.
Княгиня с насмешливой укоризной взглянула на Ивана:
— Какой штиль! Его предложение прозвучало гораздо поэтичнее твоего. Мне трудно отказать в столь горячей мольбе.
— В уговорах ему нет равных, — ухмыльнулся Иван, поднимаясь с дивана, и обратился к Пашке с Нениллой: — Примите наше согласие и пожелания счастия.
Ненилла радостно всхлипнула и прижала суженого к могучей груди так, что у того хрустнули позвонки.
— Благодарствуйте, — прошептала она, не в силах сдержать блаженной улыбки, которая, как масло на горячем блине, растекалась по ее лицу.
— Благодарствуйте, — полузадушенно вторил ей Пашка.
— Все хлопоты отложим на завтра. — Александра встала, взглянула на каминные часы, что показывали далеко заполночь. — Час поздний, надо бы и отдохнуть.
Она обернулась к Таубергу.
— Разреши проводить тебя до спальни, — тихо проговорил он.
— Но… — неуверенно начала она.
— Только до порога, — быстро шепнул Иван. — Хотя сколько я еще эту пытку выдержу, не знаю.
В молчании они шли по притихшему дому в неверном трепете редких свечей, будто боясь расплескать полную чашу своего счастья и стараясь запомнить эти минуты: тепло руки, звук шагов, шелест одежды.
У дверей спальни Александра взглянула в умиротворенное, чуть усталое лицо Ивана.
— Когда ты хочешь, чтобы мы обвенчались?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12