По лагерю уже ходит история, как вы одним кинжалом защитились от целой своры вооруженных слуг вашего братца, а самого Брайана изрезали чуть ли не на куски.
— Но это ложь, Роберт! — возмущенно воскликнула Джоселин. — Я только раз полоснула его по лицу и тотчас же бросилась удирать, как заяц.
Усмешка Роберта стала еще шире.
— Вот так и создаются легенды. Думаете, что все истории, которые рассказывают про меня, правдивы?
— Конечно! — ответила она с такой убежденностью, что Роберт расхохотался и заключил ее в объятия.
— Они все теперь называют тебя Львицей. Ты знаешь об этом? Они говорят, что именно поэтому я ношу на знамени двух львов вместо одного — льва и львицу. Они еще говорят, моя леди, что львы и львицы в браке счастливы и спариваются отлично! — Опять усмехнувшись, он покрепче прижал ее к себе. — С этим утверждением, мадам, я полностью согласен.
Джоселин не оставалось ничего другого, как сцепить кольцо своих рук вокруг его шеи.
— Если вы довольны мною, муж мой, то мне больше ничего не надо от жизни. А король и лорды его, и все прочие… пусть их хоть на виселицу отправят — мне все безразлично.
Роберт поцеловал ее в губы, потом обласкал своими губами ее прикрытые глаза и снова впился в ее нежный рот.
— Я чувствую сильное желание подтвердить еще раз то, что говорили о нас мои славные воины. Нельзя, чтобы вы подумали, мадам, что я не скучал по вас, когда мы были в разлуке.
Они раздели друг друга, сейчас не так порывисто, как накануне, и занялись любовью не сразу, а после продолжительной взаимной ласки.
И когда вновь иссяк их порыв и она лежала, неподвижно обессиленная, в объятиях супруга, настал момент полной искренности.
Джоселин решила, что если она не скажет ему всю правду сейчас, то после ей уже не хватит мужества разомкнуть уста.
— Я люблю вас, Роберт, и любила с первого мгновения, как вы появились в Белавуре. Может быть, моя любовь взвалила на вас излишнюю ношу, но я ничего не могу с собой поделать. Вам не надо притворяться, что вы любите меня так же сильно. Я ведь не забыла, что было сказано вами об отношении вашем к женщинам.
— Джоселин!
— Подождите! — Она коснулась пальцами его губ, требуя, чтобы он замолк и слушал ее не прерывая. — Мне есть что рассказать вам. И не только о моей схватке с Брайаном. То, что я скажу, страшнее, чем пролитая родственная кровь. Я не Монтегью… — начала она исповедь, ощущая, что вступила на скользкую опасную тропу. — Может быть, я зачата уэльским дворянином, который часто навещал Уорфорд вместе с моими дядьями. Рхис был добр к моей матери и… любил ее по-плотски, как утверждает Брайан. Я ответила ему ударом кинжала, но теперь… я растеряна… Если лорды наверху докажут, что Рхис мой отец, вы потеряете все земли. Брайан угрожал мне разоблачением, и он готов на все.
— Я люблю тебя, Джоселин!
Такого ответа она от Нормандского Льва не ждала, хотя очень надеялась услышать эти слова.
— Вы должны знать…
— Я люблю вас, мадам. Будь вы дочь Монтегью или трубочиста, я все равно любил бы вас. Для меня главное, что вы моя жена. Я слишком много упустил времени, прежде чем сказать вам об этом, леди Джоселин.
Она готова была залиться слезами радости, но горькая мысль ранила ее. «Почему только сейчас? Господь милосердный, что ему стоило сказать это раньше?»
— Вы, Роберт, вправе жениться снова, ибо я незаконнорожденная и лишаюсь приданого. Я не буду возражать. Я буду просить вас оставить меня при себе как любовницу, кормить меня и иногда одаривать любовью. У вас было много таких женщин. Почему я не могу стать одной из них? Только прошу вас, не показывайте мне своих наложниц. Я их загрызу, я ведь очень ревнива.
С ласковой улыбкой смотрел на нее Роберт.
— Ни одна женщина не осмелится приблизиться ко мне после того, что вы сотворили с той бедняжкой в Лейворсе.
Джоселин поморгала, стряхивая скопившиеся на ресницах слезы. Он опять удивил ее, как это часто бывало.
— Но ведь ваша дьявольская улыбка, милорд, так и заманивает их в вашу постель.
— Тогда я обязуюсь улыбаться только вам, миледи. Для остальных я стану мрачным рыцарем.
— Как будут страдать все женщины на нашей грешной земле!
— Хватит шуток! — воскликнул Роберт, нахмурившись, и она осеклась. — Нет женщины подобной тебе на свете.
Что могла ответить женщина, услышав подобное признание из уст мужа?
— Я хочу тебе исповедаться. Мне не нужна была эта девчонка из Лейворса. Я воображал, что обладаю тобой. Я мщу себе, за что, сам не знаю, употребляя это несчастное тело для своей естественной надобности.
— У женщин есть та же естественная надобность…
— О Боже! Что же за едкое жало!
— Брайан часто грозился его укоротить.
— Пусть оно жалит. В нем ведь нет яда?
— Для вас — нет, — прошептала Джоселин.
— Пусть эта ночь будет ночью признаний…
— И вы расскажете мне о Маргарет?
— Она была воплощением зла. Она обманывала всех — меня, своих любовников…
— Она родила вам сына…
— Адам жизнью расплатился за ее грехи.
— Я не такая, как Маргарет.
— Господь смилостивился и подарил мне тебя.
25
Всю весну Джоселин следовала за войском Стефана, наблюдая, как крепости сдаются или, наоборот, посылают Его Величество ко всем чертям. Ее свиту составляли женщины, такие же истосковавшиеся по мужьям жены, как и она сама.
Когда Роберт был с нею, краски всего окружающего мира менялись от серых до ярких, слепящих глаза. Но страшна была черная пелена, застилающая глаза женщин, когда выносили с поля боя тела убитых, разрубленных мечом или пораженных точно попавшей в цель стрелой. Ей пришлось утешать многих вдов и с трепетом выслушивать вместе с остальными женщинами хриплые выкрики герольда, зачитывающего список тех, кого уже нельзя излечить.
Круг союзников Стефана сужался с каждым днем, и все большая тяжесть давила на плечи Роберта де Ленгли, верного воина своего неудачливого короля.
Ужас, поселившийся в ее душе, Джоселин тщательно таила от мужа. В его присутствии она была неизменно бодра.
Обе враждебные армии кочевали по опустошенной Англии, но главные их силы, захватывая замки, съедая запасы и обрекая на голод смердов, как бы дразня друг друга, не вступали в главное сражение. Войско Анжу уступало силам короля, но было злее. Прошел слух, что король трусит. Истина была в том, что многие бароны, якобы верные ему, перешептывались между собой и посылали гонцов к Генри Анжу, ведя с ним тайные переговоры. Шпионы сновали по враждующим лагерям, и каждый воин был на подозрении.
Стефан гневался и все грозил противнику ответным ударом за позорное поражение при Малмесбюри, но его силы таяли, как снег под весенним солнцем.
А Джоселин, так любящей весну, приходилось терпеть всю эту муку.
— Мадам! Леди Джоселин!
Толпа женщин собралась у ее шатра в этот солнечный весенний день. Все леди и их служанки что-то хотели от нее. Может быть, до них дошли еще новые злостные сплетни?
— Что им надо?
Аймер был тут как тут. Он охранял ее шатер постоянно в отсутствие милорда.
— Они хотят знать, как долго продлится война?
— Что я могу сказать им на это? — удивилась Джоселин.
— На него может ответить ваш супруг.
— Разве он здесь?
— Он вернулся и сейчас разговаривает со Стефаном. Он просит вас прибыть в королевский шатер. Дела плохи, госпожа. Курьер привез неприятную новость. Графиня Гундрет Уорвик обещала открыть ворота всех своих крепостей воинам Генри Анжу.
— О Боже!
— Эрл Роджер, ваш друг, мадам, при этом известии тут же впал в беспамятство. Его до сих пор не могут привести в чувство. Милорд Роберт старается успокоить Его Величество, но это бесполезно, если вы, мадам, не убедите графиню Уорвик отказаться от своих слов.
Джоселин когда-то нравился муж Гундрет, владетельный граф Уорвик. Он был тогда парализован, не мог даже сесть на лошадь, но был желанным гостем в замке Монтегью и остроумным собеседником Джоселин. Его властная жена управляла им, но не до такой же степени, чтобы предать королевство. Ведь он клялся быть верным Стефану по гроб жизни.
Джоселин подбежала к шатру короля как раз вовремя. Он вышел и обратился к собравшимся не то с молитвой, не то с речью.
— Все покидают меня! Ты, Господь, превратил моих рыцарей в трусливых предательниц-женщин. Будет ли королевство управляться лживыми женщинами, ответь мне, Господь! В какой страшный тупик мы зашли? Нет больше ни чести, ни верности. Кругом лишь обман и предательство!
Джоселин огляделась, охваченная сомнениями. Стоит ли ей находиться здесь, в толпе, наблюдая зрелище, унизительное для каждого верноподданного? Но Роберт, заметив ее, приблизился и произнес с заметным облегчением:
— Слава Богу, вы пришли, мадам! Я уже собрался послать за вами герольда. Лорд Роджер ждет нас…
Де Ленгли взял ее за руку и провел в шатер, где за шелковым занавесом мучился на смертном ложе лорд Уорвик.
Джоселин опустилась на колени у постели умирающего. Его лицо было бледно как мел, пальцы скрючивались, а дыхание, хриплое, как у загнанного коня, сотрясало тонкие стены шатра.
— Я видела такое и раньше, — сказала Джоселин. — Иногда кто-то выживал, но чаще люди отдавали Богу душу. А если кто и выздоравливал, то лишался дара речи и был парализован. Я ничем не могу вам помочь, сэр.
Роберт стоял на коленях у постели больного бок о бок со своей женой, но при последних ее словах он вскочил.
— Что ж, они убили его наконец! Гундрет и Лестер. Это дело их рук. Молодой Робин радуется теперь, но я заткну ему в глотку эту радость! Сделайте что возможно, мадам. Прошу вас! Стефан вне себя, и я должен оградить его от дальнейшего безумства.
Джоселин провела несколько часов рядом с ложем эрла, но он так и не пришел в сознание. Его слуги осторожно перенесли тело хозяина в ближний шатер, и она последовала за ними.
Роберт, словно дежурный солдат, встретил ее у выхода из шатра, с вином и блюдом нарезанного на тонкие куски бекона. Он накрыл стол прямо на ветру.
— Ты голодна, моя милая.
— Спасибо. Но я боюсь, что не оправдаю ваших ожиданий, милорд.
— Он плох? Скажи мне правду, моя врачевательница.
— Его жизнь на волоске… В руках Господних.
— Как и наша с вами, мадам.
— Стефан по-прежнему в ярости? — спросила Джоселин.
— Нет. Теперь он в полном упадке. Я предпочитаю говорить с ним, когда он зол, а не плачет, как неразумное дитя. Он стал бормотать что-то о покойной королеве и о том, что церковь не признает Юстаса его наследным принцем. Тяжело выслушивать все это. Тут уж никакая армия не поможет.
А Джоселин не помогло и вино, которое она выпила.
— Неужели дела так плохи? Откройте мне правду, милорд.
— У нас больше войск, чем у анжуйцев. Мы удерживаем большую часть страны, и больше владетельных лордов пока поддерживают нас. Но солдаты желают, чтобы им платили, а денег у Стефана — ни гроша. Для наемников самый лучший полководец тот, кто богат. Но тебе нечего бояться, любимая.
— Но я чувствую тревогу в твоем голосе. Не скрывай от меня истину. Твою ношу я хочу разделить с тобой.
Он сжал в пальцах ее руку, потом отпустил ее.
— Из многих дорог нам с вами, мадам, надо выбрать одну… Земля шатается под Стефаном, и пока весна не растопила болотную трясину, все стараются выбраться на сухое место. Никто не знает, кто такой Генри Анжу. Они думают, что раз ему всего двадцать лет с небольшим, он еще невинный младенец. А я видел, как он правил в Анжуйском графстве и в Нормандии — не только железной, но и раскаленной на огне рукавицей.
— Но почему тогда многие переходят в его лагерь? Даже такой умудренный муж, как Лестер?
— Потому что страна, разорванная на клочья, устала от войны. Стефан постарел и не уверен, что за наследным принцем Юстасом народ потянется воевать и дальше. Церковники, прищурившись и пряча глаза от стыда, как им и подобает, смотрят на Генри как на законного наследника.
— А Лестер? Почему он изменил? — робко спросила Джоселин.
— Все потому же! Разве может дурень Юстас спасти страну, когда молодой голодный волк Генри Анжу тычется мордой в дверь дома и разгрызает доски клыками?
— А при чем здесь эрл Роджер Уорвик? Как связана измена Лестера с Уорвиком?
— Гундрет — кузина Лестера. Не сомневаюсь, что он ее уговорил переметнуться к Генри. Уорвик уже в возрасте, и детей у него от Гундрет нет. Генри во всеуслышание объявил, что он сохранит владения и привилегии всем тем, кто сейчас придет к нему по доброй воле. Таким образом, Гундрет схватит после смерти Уорвика жирный кусок пирога. Отцы выступают с оружием против сыновей. Сыновья и дочери — против отцов. Теперь я уж готов благодарить небеса, что у меня нет наследника.
Джоселин отрезала в этот момент кусок сыра. Вздрогнув, она выронила нож.
— Что будет, Роберт, если случится самое худшее? Если Генри возьмет верх? — С трепетной надеждой в голосе она продолжила: — …Может ли он, оценив ваше ратное искусство, предложить вам…
— Нет, мадам, он так не поступит. Слишком многое пролегло между нами, а Генри Анжу ничего не забывает.
Джоселин заледенела при этих словах. Ни есть, ни пить она больше не могла. Роберт нагнулся, положил свои сильные руки ей на плечи. Ее удрученный вид неожиданно вызвал в нем новый приступ плотского желания. Может быть, любовная страсть избавит ее от дурных предчувствий?
— Я напугал тебя, милая. На самом деле все не так плохо. Наша армия превосходит тот сброд, что собрал Генри, а за нашей спиной все еще большая часть королевской…
Джоселин часто моргала, стряхивая с ресниц слезинки. «О, если б Генри Анжу умер! Если б он сдох, проклятый!»
— Ляжем в постель и забудем о Генри и Лестере. В постели мы обойдемся без них, не так ли, моя дорогая?
Эрл Уорвик метался между жизнью и смертью долгую неделю. Весь лагерь пребывал в мрачном настроении, ожидая его неминуемой кончины. Даже те, кому удавалось раздобыть эль и напиться, потом бродили среди шатров в молчании без пьяных выкриков и песен.
Джоселин присутствовала при последнем вздохе Уорвика.
Стефан явился тотчас же после кончины своего друга, извещенный герольдом. Много дурного говорилось о Стефане Блуа, но тех, кого он любил, он никогда не предавал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51