Десяток вооруженных мужчин склонились над столом и рассматривали грубо набросанный чертеж замка.
Она подалась обратно, спрятавшись за каменный свод. Ее остановил возглас одного из соратников де Ленгли.
— Опять здесь эта ведьма. Милорд, неужели нет никаких засовов, чтоб от нее укрыться?
Де Ленгли отнесся спокойно к возгласу молодого соратника.
— Что вас привело сюда, Джоселин? — спросил он.
— Я хочу побеседовать с вами, сэр, наедине.
— Наедине? А как же мои товарищи по оружию? Если мы с вами начнем шептаться в стороне от них, то они подумают, что я задумал измену… Не рассчитывайте, что я слаб душой и телом. Нам не о чем разговаривать.
Его резкость не испугала Джоселин. Она переступила порог и шагнула в комнату, запретную для женщин.
— Я пришла сюда, чтобы высказать вам благодарность за вашу доброту. Вы вознаградили меня полной мерой за оказанные вам услуги. Сэр Аймер Брайвел остался жив, потому что я ухаживала за ним. И ваш замок обеспечен едой не в малой степени благодаря мне. Неужели такой хороший хозяин и благородный рыцарь откажется заплатить долг бедной просительнице?
Она жгла его презрением, и если не чувствовал этого он, то его воины были унижены.
— Я уважу вашу просьбу. Оставьте нас! Суровым движением бровей он заставил своих приближенных удалиться, и они покинули комнату. Последний из уходивших плотно затворил за собой дверь.
Джоселин приготовилась к встрече с чудовищем. Она была готова отдать свою девственность прямо здесь или там, где захочет милорд. Все равно она была обречена… неважно как и где… на позор и унижение. Ей нечего бояться своей участи. За ее грех ответит он.
— Ну так что, мадам?
Почему-то ее сердце бешено билось в груди, хотя ей казалось, что она готова ко всему.
— Я хотела… поговорить. Я стала предметом сделки…
— Конечно, — прервал он ее. — Сделки между вашим отцом и мною. Мне нужны земли, которые мне принадлежат по праву. Очень жаль, что две девушки оказались замешаны в эту недостойную свару. Вся вина лежит на вашем папаше, а отнюдь не на мне.
Она вся напряглась, но не опустила высоко поднятую голову и не отвела глаз.
— Я ненавижу вашего отца, леди Джоселин. — Эти тихие слова были произнесены со всей зловещей искренностью.
— Так возьмите меня и удовлетворите свое чувство мести, сэр де Ленгли. Только не трогайте Аделизу. Я готова заменить ее…
11
Роберт сумел сдержать себя и со стороны выглядел вполне спокойным и рассудительным, хотя все внутри его кипело от возмущения. Как несправедлива к нему жизнь! Ничего, кроме презрительной подачки, он не получил за победу на поле брани.
— Нет! — воскликнул он так резко, что девушка отшатнулась. Опомнившись, он произнес уже спокойно: — Вашему отцу предстоит сделать выбор…
Ее глаза своим изменчивым цветом напомнили ему витражи в соборе, где он побывал однажды, навестив французскую столицу. Там тоже все переливалось, искрилось и колдовски менялось, когда солнце заглядывало в окна сквозь бегущие по небу облака.
— Нет, — повторил он. — Не будем терять надежду, что ваш отец образумится…
— Не сомневаюсь, — подтвердила она. — Торгашу известна цена любого товара и то, сколько можно нажить прибыли, если продавать его поштучно. Но неужели вы, сэр, согласитесь купить залежалый товар?
— Сначала я удостоверюсь, что он не подпорчен.
— Однако я хочу быть уверена, что торг состоится. Иначе…
Де Ленгли прервал ее речь, будто взмахнув мечом, отсекая ей все пути назад.
— Вы, наверное, сошли с ума, мадам, что вздумали со мной торговаться. Вы и ваша милая сестра Аделиза находитесь в моих руках. Условия, которые я выдвинул вашему отцу, весьма обычны для наших суровых времен. Могу просветить вас насчет деталей подобного торга.
— Лучше не надо. Я предпочитаю получать уроки не выслушивая грубые слова, а на практике. Тем более что все, что вы можете предложить, мне известно.
Он вопросительно вскинул брови.
— Нечему тут удивляться, милорд. Я деревенская девушка и знаю, как самцы покрывают самок, когда им это требуется. У легендарного рыцаря детородный орган не длиннее, чем у хряка, что мы обрезаем на холодец. А вот бедненькой Аделизе пережить подобное унижение будет невмоготу. Она умрет, если это действо не будет освящено капелланом.
Его изумлению не было границ. Роберт бы тотчас же разразился хохотом, если б ее прямая, стройная фигурка не казалась бы копьем, направленным вражьими силами ему в сердце.
— Что вы себе позволяете, мадам, оскверняя уста подобными словами!
— А вы оскверняете себя подлыми действиями, милорд де Ленгли. Предлагаю вам сделку. Если ваш друг Аймер останется жив, вы сохраните невинность мою и Аделизы. Я ведь немало сделала, чтобы спасти его жизнь. Многие женщины ложились под вас как подстилки, не требуя платы за удовольствие. А я не продаюсь задешево — жизнь Аймера за невинность моей сестры и мою. Все-таки у женщин есть какая-то ценность, которую они могут выставить на торгах, где властвуют бессовестные мужчины.
Она бросила камень в лицо Роберта… конечно, только в воображении, но вкус теплой крови из расквашенного носа он ощущал будто наяву.
Роберт поспешил ей ответить:
— Ваша вполне справедливая речь не годится для наших жестоких времен, мадам. Какое дело вам до вашей хорошенькой сестрицы? Она предаст вас, как только окажется под крылышком у своего папаши.
Почему он так печется о ней?
Разве могла Джоселин рассказать ему о корыстном желании, побудившем рыцаря Монтегью, потомка нормандских варваров, взять в жены девушку с приданым в Уэльсе, в краю, куда еще не ступила нога завоевателя? Рыцари в стальных панцирях, пришедшие из-за Пролива, разгромили на поле боя рать короля саксов, но их сил не хватило, чтобы покорить еще кельтов Уэльса.
Почти сто лет минуло со дня битвы при Гастингсе, и норманны благополучно правили завоеванной ими частью благодатного острова, сохраняли «призрачный» мир с кельтами, терпели от них разбойничьи набеги, и все шло хорошо, пока Господь не наказал нормандскую знать за грехи, наслав на них бедствия междоусобной войны.
Но никакие испытания не могли сбить спесь с нормандских баронов, гордившихся своим происхождением от древних викингов и презирающих местных коренных жителей. Поэтому заданный им вопрос показался ей наивным до глупости.
— Чем ты в глазах отца хуже Аделизы?
Джоселин не стала одергивать его за то, что после чаши доброго вина он говорит с ней так фамильярно.
— А чем медное пенни хуже серебряного? — ответила она вопросом на вопрос, а так как он промолчал, продолжила: — За двенадцать медных монет дают одну серебряную. Хоть мешочек и тяжел, да стоит дешево. Только медь не подделывают, а на серебре тебя легко обманут фальшивомонетчики. Отец это понял, когда женился вторым браком на моей матери. Он пожелал обезопасить границу своих владений и расширить их — пусть не серебро, но надежная медь. Но кельтская кровь — пусть даже кровь принцев королевского дома Уэльса — почему-то стала ему противна. Он зачал меня. За это я его благодарю… и проклинаю… но…
Девушка опустила глаза и увидела, что на дне ее чаши остались лишь последние капли. Она не решилась попросить снова наполнить ее.
— Но зато он меня обучил хорошим манерам. Ведь мы, уэльсцы, дикари!
— Он дурак, твой отец, — заявил Роберт. — Полный идиот. Глупый, напыщенный петух.
— Хоть ваши слова и унижают достоинство моего родителя, но это истинная правда. — Раскрасневшаяся Джоселин сделала реверанс. — Благодарю за меткое словцо!
Его не очень трезвая похвала стоила не меньше, чем поцелуй, если б он посмел коснуться ее губ. А ему так этого хотелось. Но Роберт повел себя отменно вежливо. Он подлил себе и ей вина и поднял чашу в тосте.
— Пью за тех из семейства Монтегью, чьи зубы не ядовиты, а во рту не прячется змеиное жало.
Роберт смотрел, как она пьет, и сам настолько размягчился, что пожелал стать этим вином, чтобы только коснуться ее губ. Тепло от камина и вино согревали его, а тишина убаюкивала.
Господи! Какие-то жалкие пол-ярда отделяют его губы от ее губ. Почему бы ему не впиться в них поцелуем? Скольких женщин он целовал, ощущая податливую мягкость их губ? Сначала возбуждающий трепет, а потом пылающий жар, он не ждал иных ощущений, если овладеет Джоселин… А, может быть, они будут иными?
Ее густые темные волосы были такими же, как в ночь их первой встречи, но что-то в их цвете изменилось. И все время менялось, лишь только стоило ему обратить свой взгляд на ее головку — то упрямо вздернутую, то устало поникшую… Он представил себе, как ее чудная головка, увенчанная пышными волосами, упадет в бессилии на подушку…
— Незачем вам меня так разглядывать, сэр. Ее решительный голос вернул Роберта с небес на землю. Лорд де Ленгли чертыхнулся и плеснул себе в чашу вина.
Девушка тут же поспешила развеять миражи, сгустившиеся в темной комнате.
— Несмотря на все слухи, распространяемые обо мне, я не ведьма, и вам нечего меня бояться.
Он не расслышал, а потому переспросил:
— Кто вы? Я не понял…
— Не ведьма. Прочистите свои уши, чтобы я впредь не повторяла одно и то же дюжину раз. Если я и обладаю колдовской силой, то, поверьте, не премину ею воспользоваться по назначению. Кстати, ваша милость, я вылечила вашего возлюбленного Аймера. Как вы будете расплачиваться со мной?
Чтобы несколько прочистить мозги, Роберту потребовалось отхлебнуть еще добрый глоток вина.
— Мы вроде бы начали беседу о ведьмах?
— Да. И обо мне, в частности. Ваши люди болтают неизвестно что… будто я заставляю ленивых работать в полную силу и исцеляю раненых…
— Но ведь это правда! Неужто здесь нет изрядной доли колдовства? Почему на вас падают подозрения?
— Все из-за моих глаз и густых бровей. О Господи, если б мои глаза погасли, а брови поредели! Тогда, став обычной женщиной, я бы понравилась вам, милорд?
Джоселин попыталась склонить голову ему на колени, но он отстранился.
— Вот опять! Вы боитесь меня?
Роберт пьяно ухмыльнулся.
— Мне не страшны ведьмы. Побывав на костре, я очистился от всякой скверны.
— Но я не ведьма! — вскрикнула Джоселин.
Она вскочила и встала перед ним, а он, рыцарь, многократно встречавший смерть лицом к лицу, вдруг оробел.
— Не пугайтесь меня! Я не так страшна.
Бдительный ангел-хранитель, не оставивший Роберта в трудную минуту, подсказал ему, что пора протрезветь.
— Я вам верю, миледи. Вы — не ведьма.
— Но вы смотрите на меня так странно…
— А разве раньше мужчины не оглядывали вас подобными взглядами?
— Нет!
— Или вы, мадам, незрячи, или они слепцы. — Роберт полностью овладел собой и смог даже улыбнуться. — Могу вас заверить, мадам, что я настолько храбр, что могу дотронуться до вас…
— Попробуйте… если не боитесь, что ваш родовой замок тут же вспыхнет и обратится в дымящиеся развалины.
Он ничего не ответил и, обойдя стол, схватил ее за талию и впился поцелуем в ее пахнущие вином, приоткрытые навстречу ему, такие нежные, отзывчивые губы.
«Это всего лишь проба сил, — убеждал он сам себя, — репетиция балаганной пьесы, где сюжетом является овладение пленницей… И пусть сгорит этот чертов замок дотла, если она в самом деле способна вызвать пожар».
Джоселин так резко вырвалась из его объятий, что он с дурацким видом чмокнул губами, целуя пустой воздух. Самый искусный фехтовальщик не смог бы так ловко увернуться от его целенаправленного удара. Но то были схватки на мечах, а губы!.. Неужто он промахнулся?
С ее лицом творилось нечто странное, и это невероятно рассмешило его. Роберт просто давился от смеха. Одна половина ее лица улыбалась, вторая была ужас как серьезна. Словно перед ним предстала раздвоенная шутовская маска.
— Если вы надеетесь, сэр, напугать меня, как мою сестру, то глубоко заблуждаетесь. И зря тратите время — и мое и ваше, — произнесла серьезная половина лица.
Он тоже попытался разделить свое лицо пополам. С одной стороны непроницаемая суровость, с другой — веселый кавалер.
— Мне ваши колдовские чары нипочем! Хочу — сожгу вас на костре или прикажу забросать каменьями, а захочу — уложу в мягкую постельку.
— Ах, какой храбрец лорд Белавур! — Джоселин еще дальше отодвинулась от него.
Если бы он мог ощутить, как бешено колотится ее сердце, какой беспомощной она себя чувствует в его присутствии. Даже не как ягненок в пасти льва, а скорее как жалкий крольчонок, пожираемый лисицей.
Но подбородок ее гордо вскинулся вверх, а взгляд расширенных от выпитого вина глаз обжег его колдовским пламенем.
— Может быть, хватит нам беседовать обо мне? Поговорим лучше об Аделизе.
— Об Аделизе, хоть она и прекрасна, мне не хочется говорить…
Его глаза показались Джоселин невероятно большими. Она отражалась в них, как в двух темных зеркалах. Они манили ее, звали окунуться в это запредельное пространство. Когда Роберт протянул руку и обхватил ее стан, она уже больше не противилась. И мысль, что своей покорностью она платит за отцовские земли, ее не тревожила.
Джоселин приникла к сильной мужской груди, почувствовала, как его пальцы гладят ее спину, пробуждая в ее теле чувственный трепет. Ее рука, в последнем, бессознательно защитном жесте попыталась оттолкнуть его, но бессильно повисла… Сопротивляться ему было бесполезно.
Она ощутила, как его крепкие бедра касаются ее бедер, как его отвердевшая мужская плоть упирается настойчиво в ее живот. Жар его тела будто растапливал, расплавлял ее. Роберт казался ей громадным и всемогущим, его мужская сила лишила ее всякой воли к сопротивлению.
Никогда прежде Джоселин не чувствовала себя такой маленькой, слабой, податливой. Впервые ей пришла на ум мысль, что женское тело, будучи так непохоже на мужское, однако идеально соответствует ему, что тела созданы для того, чтобы слиться в объятии и заполнить щемящую пустоту, разделяющую их.
Рука де Ленгли вновь приподнялась, погладила ее щеку, подбородок, прошлась по изгибам ее губ. Его нежность была для нее неожиданной. Совсем иначе описывала его ласки плаксивая Аделиза.
Джоселин смотрела на него глазами, расширенными от удивления и томительного ожидания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51