Она скрывала это от юной дочери, и Джоселин сейчас укоряла себя в том, что в детстве не проявляла к матери достаточно сочувствия.
Брак Аделизы, несомненно, будет складываться совершенно по-другому. Джоселин жалела сестру, когда та лила слезы, но была уверена, что все это долго не продлится. В Англии не найти мужчину, более привлекательного, чем Роберт де Ленгли, да и в целом мире тоже. Так сказал Стефан, и Джоселин ему верила. Аделиза скоро избавится от страха и обнаружит, что очень приятно быть его супругой, и будет жить в любви и богатстве.
Джоселин желала этого Аделизе. Она искренне хотела бы порадоваться счастью сестры. Но вернуться в комнату, которую она делила с сестрой, Джоселин не могла. Может быть, позже, но только не сейчас.
По правде говоря, Джоселин настолько потеряла голову, что готова была отдать все оставшиеся годы своей жизни за один год, чтобы прожить его в облике Аделизы. Один лишь год побыть красавицей, такой, чтобы все мужчины оборачивались ей вслед, а их сердца замирали. Стать на один год женой Роберта де Ленгли.
Скрестив руки на груди, Джоселин медленно проследовала вдоль крепостной стены, при свете звезд увидела ступени лестницы, и они увлекли ее наверх. В ночь, подобную этой, амбразуры пустовали. Лишь меж несколькими зубцами маячили окоченевшие часовые. Никто не окликнул Джоселин, не спросил пароля. Наверху ветер свирепствовал вовсю, завывал в бойницах, прорывался в пространство между каменными зубцами. Джоселин укрылась за одним из них.
Пусть здесь царят холод и тьма, но зато ей не надо ни от кого прятать охватившее ее отчаяние. Ее страстная натура, постоянно подавляемая, жаждала свободы, и только здесь она ее получала.
— Вам давно следует лежать в теплой постели, мадам.
Тень, еще чернее, чем окружающий мрак, отделилась от стены, как будто ожил камень.
— Очень неразумно бродить в одиночестве в такой поздний час.
Джоселин быстро оправилась от испуга.
— Вам тоже не следует рисковать, милорд де Ленгли. Слишком многих людей в этой крепости обрадует поутру известие, что вас прикончили ночью.
— Конечно, но у меня есть при себе меч и кинжал, и я умею с ними обращаться. А вот как вы можете оправдать совершаемую вами глупость? Что послужило тому причиной?
Джоселин отвернулась. Ее взгляд уперся в темноту, словно в стену. Он был причиной, но как она могла признаться ему в этом.
— У меня нет оправданий. А причина проста — мне не сидится взаперти.
— Так же, как и мне.
Роберт де Ленгли подошел поближе, оперся о каменный зубец и тоже стал вглядываться в темное пространство впереди себя. Он стоял так близко, и ей показалось, что она чувствует исходящее от его руки тепло.
Господи! Если б Роберт уже раз не держал ее в своих объятиях, как легко было бы у нее сейчас на душе. Зачем он дал ей тогда ощутить, хоть на краткий миг, что значит быть желанной? И как глупа она, что опять хочет повторения той же сцены и тех же ощущений.
— Как ваша сестра? Хотя зачем спрашивать. Я и так догадываюсь.
— Ей очень плохо, — искренне ответила Джоселин. — Обручение повергло ее в шок.
— Как и всех нас. — Де Ленгли издал короткий невеселый смешок. — Знайте, мадам, что я поклялся… торжественно поклялся никогда больше не связывать себя узами брака. Предшествующего опыта для меня достаточно.
Джоселин не могла разглядеть выражения его лица, но в голосе его было столько неподдельной горечи, что она удивилась.
— Как же тогда король решился настоять на обручении? — спросила она. — Всем известно, что он с уважением относится к подобным торжественным обетам.
— Освободить от обета очень легко. Его брат — епископ Винчестерский. К концу недели мы получим святое благословение. Сам Господь не поможет человеку, которому Стефан Блуа решил оказать милость.
Джоселин вздрогнула и поморщилась от произнесенного при ней богохульства. Но она не винила де Ленгли, во всем был виноват король. Ведь это он вынудил мужчину нарушить обет, хотя тот стремился сохранить верность умершей любимой женщине. Как же он любил свою жену и как же, наверное, горько ему сейчас! О, Святая Мария, Матерь Божья! Какое счастье быть любимой таким человеком.
— Я сожалею, что с вами так поступили!
— Я тоже сожалею. Сожалею, что меня силой принуждают жениться на невероятно красивой и до неприличия богатой девушке. Правитель Нормандии от имени Стефана, верховный судья, намекнул, что я на самом деле паяц, кукла, которую дергают за ниточки… Вы знаете, о ком я говорю?
Его внезапный вопрос озадачил Джоселин.
— Не имею ни малейшего представления.
— О, какая вы дипломатка!.. Ричард де Люси. Я знаю, что он уже успел вас обаять. Он считает, что я сошел с ума, что мое пребывание в царстве мертвых лишило меня разума. Так думает и мой старый друг Робин Лестер.
Роберт снова рассмеялся, но теперь уже злорадно.
— Может, они и правы. Когда сложат в один мешок все мои обиды, все трупы убитых вашим отцом моих родственников и друзей, а ваша сестрица завяжет его своими нежными пальчиками и утопит где-нибудь поблизости, то, конечно, я смолкну. Кляп будет уже у меня во рту. К тому же земли, лежащие по соседству, достанутся мне как приданое Аделизы. Я буду сам их охранять, лелеять и пестовать, пока я жив. А потом они разделят накопленное за год-два мирной жизни богатство. Меня обрекли на заклание… Им не придется тратить сил и энергии, чтобы уложить меня на жертвенный камень.
Он ухватил Джоселин за плечи, повернул к себе и заговорил, обжигая горячим дыханием ее лицо:
— Как бы она ни была красива и богата, я не хочу иметь жену, которая боится меня. Я бы предпочел вас, мадам! Ведь вы не будете падать мне под ноги в обмороке, лишь только я нахмурю брови.
Де Ленгли ждал от нее ответа.
«Таковы мужчины, — подумала она. — Их желание — закон для женщины, но, подчиняясь безропотно этому закону, женщина унижает себя в глазах мужчины».
— Ведь король, я так понимаю, желал вознаградить вас за страдания и за верную службу. Неизвестно, чем закончатся дела в Нормандии, но у нас в Англии в цене невесты с приданым, а если у девушки есть лишь сундук с застиранным бельем, то ей не на что рассчитывать.
— Мне не нужно приданое, орошенное слезами.
— Вы напугали мою сестру, но не сомневаюсь, что вы сможете очень быстро развеять этот испуг и доказать, что вы способны быть ласковым… Женщине и в мечтах не грезится такой достойный супруг, как вы, милорд де Ленгли.
Она подождала некоторое время, что он ответит. Но он молчал. Как ей еще помочь Аделизе? Джоселин решилась продолжить свою речь.
— Милорд! Аделиза выросла, как нежное растение, в домашнем кругу, где ее все любили. Если вы пообещаете мне, что станете для нее надежным щитом от бурь и бедствий, я буду счастлива. Она немного капризна, не буду скрывать. Но отец и брат всегда угождали ей. Они тому виной, а она — невинное создание. Они ее только портили, но в ней сохранились доброта и чувство справедливости. В наше жестокое время вы получите в жены ангела. Не презирайте ее за слабость и обмороки, милорд. Она встретит храбро лицом к лицу любую опасность и пожертвует собой, если это спасет любимого ею человека. Так заставьте ее полюбить себя. Я молюсь о том, чтобы это случилось. Своей добротой она не раз спасала меня от греха самоубийства, и я ей вечно благодарна.
— И подобные мысли выгнали вас на крепостную стену в эту холодную ночь? — поинтересовался Роберт.
— Да, милорд, — солгала она ему в первый раз. — Я люблю Аделизу и готова все сделать для нее.
— Стоит ли она такого самопожертвования? Я думаю, что нет.
— Вы сомневаетесь, потому что не знаете ее. Когда вы станете близки…
Джоселин не стала продолжать. Это было бы грубой бестактностью с ее стороны. Ведь он так любил свою покойную жену и так горевал о скончавшемся в малолетстве сыне. Джоселин лишь смогла обратиться к нему с пожеланием.
— Будьте нежны с Аделизой. Будьте терпеливы, и она раскроется перед вами… словно бутон розы навстречу вашей ласке.
Роберт расхохотался так громко, что, казалось, сотряслись стены замка, построенного на века.
— Достойна ли она вашего сочувствия, столь жертвенного, как мне кажется? Зачем вы убеждаете меня в том, во что сами не верите, и уста ваши оскверняют ложью кристальную чистоту этой ночи?
Да, так говорили рыцари из романов, но Роберт был живым человеком, а не персонажем из книги.
— Аделиза отдала свое сердце другому, — объяснила Джоселин. — Она хочет быть верна своим обещаниям, в отличие от вас.
— Что? Какого дьявола эта овечка не призналась, что ее уже трахнули?
Джоселин привыкла к грубым высказываниям мужчин, и поэтому вопрос де Ленгли она не сочла оскорбительным. У мужчин лишь одно на уме.
— Не подумайте плохо об Аделизе. Она чиста… но влюблена… и сговор с женихом уже состоялся. Король не знал об этом.
— А хитрец Монтегью умолчал, не так ли? — возмутился Роберт.
— Да, так, — подтвердила Джоселин. — Правда, вслух еще ничего не объявлялось и никаких соглашении не подписывалось.
Роберт де Ленгли тяжело вздохнул. Его дыхание мгновенно превратилось на морозном воздухе в облачко белого пара.
— Я так не думаю, мадам. Слишком многое поставлено на карту, чтобы от короля это не укрылось. Чувства вашей сестры, разумеется, не принимались в расчет, подлый сговор совершился за моей спиной и без ее ведома. Позвольте узнать, за кого ваша сестрица собиралась выйти замуж?
— Вам это знать необязательно. Чем менее вы будете осведомлены, тем лучше будет для всех.
— Наоборот, мадам. Я должен знать все. Вдруг я сочту этого человека другом, а он окажется моим соперником и в будущем злейшим врагом! А если еще хуже… на поле брани или на турнире я нанесу ему рану? Что тогда подумает обо мне ваша сестра? Если вы действительно заботитесь о том, чтобы Аделиза было счастлива в браке, лучше оградите ее от подобных неожиданностей.
Он наклонился ближе к Джоселин и сжал в железных пальцах ее запястье.
— Назовите мне его имя!
Джоселин не ощутила боли. Его хватка была менее болезненной, чем произнесенные им слова. В них была неподдельная тревога об Аделизе, и это было для Джоселин мучительнее любой пытки.
— Пелем. Эдвард Пелем.
— А! Пелем… Наипревосходнейший жених! Иуда — рыбак, наловчившийся ловить рыбу в мутной водице.
Де Ленгли разжал пальцы и резко отстранился от Джоселин.
— Вам следует вернуться к себе, пока вас не хватились и не перевернули весь замок вверх дном.
Он запахнул поплотнее накидку на ее груди, нащупал и накрепко застегнул застежку.
— Бог мой, вы прогуливаетесь чуть ли не в ночной сорочке при таком ветре. Уверен, что вы уже промерзли до костей.
Прежде чем Джоселин успела что-либо возразить, Роберт укутал ее своим плащом, хранившим его тепло, его запах — пота, вина и эля, выпитого им за ужином, — греховный запах, напомнивший ей о единственном поцелуе, которым он одарил ее.
Он взял ее за подбородок, слегка приподнял ее личико кверху… к мерцающим холодным звездам.
— Так будет лучше, не правда ли? Если уж любоваться красотами ночи, так надо тепло одеться. Смерть подстерегает нас везде — если не от меча, то от простуды.
По своей наивности Джоселин ждала, что за этими ласковыми словами последует поцелуй и она испытает еще раз наслаждение и муку… ту, что охватила ее вчера в его покоях.
Ее руки гладили его тело… Впервые в жизни она постепенно познавала шаг за шагом чудное творение Божье — тело мужчины. Как его строение не похоже на ее тело, и как они предназначены друг другу. Им суждено соединяться вместе по воле Господней. Она видела раздетых мужчин — и даже догола раздетых — и раньше. И знала, каким способом они роняют свое семя в лоно женщин и на свет Божий появляются дети.
Джоселин хотела видеть его обнаженным, хотела, чтобы он поцеловал ее и обнажил и ее тело, хотела, чтобы он накрыл своим огромным сильным телом ее — маленькую, беспомощную. Лишь один раз… Потом они расстанутся навеки, ибо де Ленгли станет мужем ее сестры. Но высшим счастьем для нее будет воспоминание о том, как они лежали рядом и он проникал в нее…
Со стоном, который, наверное, был ему непонятен, Джоселин оттолкнула его. «Боже, какой грех я совершаю! Я на грани кровосмешения, ведь он уже супруг сестры моей!»
— Я вас испугал? — мягко спросил он.
— Нет! — вскрикнула Джоселин и вжалась в ледяной камень крепостной стены, надеясь, что он поглотит ее вместе с ее постыдной похотью, что она тут же исчезнет, обратившись в камень.
— Я недостойно вел себя с вами накануне. Неудивительно, что вы боитесь меня. Такое больше не повторится.
Джоселин готова была провалиться сквозь землю. Он сожалеет о дарованном ей поцелуе, считая его недостойной шалостью. А на что она надеялась? Подобные поцелуи он раздавал многим женщинам — и Аделизе, и тем, кто повстречался ему в его долгих странствиях. Их были десятки, может быть, сотни, готовых раскрыть свои губы для его поцелуев.
— Я не боюсь вас, сэр. Но я и вправду устала… Я думаю, что у нас обоих назавтра очень много общих дел.
Почему она так поспешно произносит эти фразы, почему так дрожат ее губы? Ей хотелось отхлестать себя саму по щекам. А если он догадается? Как это развеселит его…
Джоселин скинула с плеч его плащ, аккуратно сложила и отдала ему в руки.
— Вам он пригодится, если вы предпочитаете еще некоторое время мерзнуть на ветру.
— Вам нравится все время возражать мне, мадам?
Он потянулся к ней, но Джоселин оттолкнула его руки.
— А вам нравится командовать мною, милорд? Роберт де Ленгли расхохотался. На этот раз смех его был не дьявольски злобным, а добродушным. Как же было ей приятно слушать этот смех. О, если б она могла так же весело рассмеяться вместе с ним! Он произнес насмешливо:
— Конечно, мне нравится командовать. Меня так воспитывали. Думаю, что и вашу сестрицу я смогу научить ходить по струнке.
Джоселин устремилась прочь… скорее, скорее… Но все-таки он успел коснуться теплыми губами ее виска. Это был не поцелуй, но все же… Ноги отказали ей, она задержалась, и Роберт поймал ее за руку.
— Отправимся вместе почивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51