Но они получились вялыми, как будто получили ожог от ее горячего лица.
«У нее другие глаза, — думал он, — и волосы, а наряд достоин того, чтобы его снимали в рекламе путешествий в „Нью-Йоркере“.
Он снова посмотрел ей в лицо и увидел, что оно залито румянцем. Залито румянцем!
Кэтрин видела, как двигался кадык Клея, как будто в горле застряла рыбная косточка, и он пытался ее протолкнуть. Она смело смотрела ему в лицо, прекрасно зная, что ее собственное лицо сейчас ярко-красного цвета, молча предупреждая его не выдать никакого намека на удивление или одобрение. Но было поздно. Он тоже покраснел до воротничка. Нужно отдать должное, он держался безупречно, как придворный, и только бросил один взгляд на ее живот, а потом мельком посмотрел на разинувшие рты лица в гостиной.
— У тебя есть пальто?
«О Господи, — подумала Кэтрин, — на дворе октябрь, а я оставляю пальто наверху!»
— Я забыла его наверху…
Из всех присутствующих девушек, Мари, наконец, поступила правильно. Почти галопом она неуклюже спустилась вниз, неся пальто.
— Вот оно. — И без тени смущения она протянула свою руку Клею. — Привет, я — Мари. Не задерживай ее допоздна, ладно?
— Привет. Я — Клей, и не буду ее задерживать. — В первый раз за все время он улыбнулся и крепко пожал ей руку.
«Прыгающий Джегошафар! — подумала Мари. — Он выглядит так хорошо, что его можно съесть! А эти улыбки… Взгляните на эту улыбку!»
Кэтрин протянула руку перед, чтобы взять пальто, но Мари отдала его Клею. Он знал, что нужно делать. Кэтрин с благодарностью смотрела на дверь, когда он набрасывал пальто ей на плечи.
— Желаю приятно провести время, — сказала Мари.
— Спокойной ночи, — пожелала всем Кэтрин. Как будто в детском саду, они все хором ответили:
— Спокойной ночи.
Желая раствориться в воздухе, Кэтрин потянулась к дверной ручке, но рука Клея опередила ее, продемонстрировав его галантность перед девушками. Кэтрин шагнула в блаженно-прохладный октябрьский вечер, который приятным облегчением касался ее пылающей кожи. И все это время за своей спиной Клей и Кэтрин чувствовали взгляды, устремленные на них из окон дома.
Клей шел за ней к машине и чувствовал приятный запах духов, который исходил от нее, слышал стук высоких каблуков, при тусклом свете от веранды видел искусно уложенные волосы. И, не собираясь делать этого, он обошел машину и открыл для нее дверь. Он ощущал на себе любопытные взгляды, его мысли наполовину были заняты ими, наполовину длинными ногами Кэтрин, пока она садилась в машину.
В салоне машины не было слышно хора головокружительных вздохов.
Атмосфера в машине была такой напряженной, что, когда Клей повернул ключ зажигания, шум мотора был приятен. Кэтрин старалась не смотреть на него — что-то в этом мужчине, в его машине, в том, что он делал, когда садился в нее, заводил ее, касаясь приборов, как устраивался на сиденье, как образовывались складки на плечах его пальто, когда он поправлял зеркало, обезоруживало. В нем было слишком много мужественности для утешения. Она старалась смотреть прямо перед собой.
— Куда ты хочешь поехать?
Наконец она посмотрела на него.
— Послушай, извини меня за то, что там было. Они… ну, они…
— Все в порядке. Куда ты хочешь поехать?
— Нет, не в порядке. Я не хочу, чтобы у тебя сложилось неверное впечатление.
— Мне кажется, у окон все еще есть глаза. — Он ждал и, казалось, чувствовал себя нормально теперь, когда его руки покоились на знакомом руле. В его тоне теперь чувствовались веселые нотки.
— Куда-нибудь… Мне все равно. Я думала, что мы просто поедем куда-нибудь, остановим машину и поговорим… Как это было в прошлый раз…
Машина тронулась с места, и она почувствовала на себе быстрый оценивающий взгляд. Ей опять захотелось умереть. Она могла слышать, как он думает: «вышла прокатиться, однако».
— Ты пьешь? — спросил он, переводя взгляд на дорогу.
Она резко посмотрела на него, вспоминая прошлое лето и то вино.
— Я могу пить, а могу и не пить. В большинстве случаев я не пью.
Он вспомнил о ее отце и подумал, что знает, почему она не пьет.
— Я знаю одно тихое местечко. Там музыку не включают до девяти часов. В это время там обычно мало народу, и мы можем выпить и спокойно поговорить, о'кей?
— Прекрасно, — согласилась она.
Он выехал на Вашингтон-авеню и направил машину через Миссисипи в центр города. Чтобы как-то сгладить неловкую тишину, он, не отрывая глаз от дороги, протянул руку, нашел кассету и вставил ее в магнитофон. Это была такого же сорта музыка, как и в прошлый раз, на ее вкус, слишком пульсирующая, с недостатком утонченности и мелодичности. «Просто набор звуков», — пренебрежительно думала она. Она опять наклонилась вперед и уменьшила громкость.
— Тебе не нравится диско?
— Нет.
— Значит, ты никогда не пробовала под нее танцевать?
— Нет. Если бы я когда-нибудь занималась танцами, так это был бы балет. Но у меня не было возможности брать уроки. Люди говорят, что я была бы хорошей балериной. — Она понимала, что говорит всякую ерунду, чтобы скрыть нервозность.
Он тоже это почувствовал и просто ответил:
— Вероятно, они были правы. — Он обратил внимание, что верхушка ее волос достает до его бровей.
Она хотела рассказать ему, что виски и пиво отца впитывали все свободные деньги, которые могли быть потрачены на уроки балета, но это было слишком личным. Она хотела любой ценой избежать того, чтобы копаться в личностях.
— Те девушки все беременные? — спросил он.
— Да.
Они остановились на красный свет светофора. Неземная бледность покрывала лицо Клея, когда он посмотрел на нее.
— Но они все такие молодые.
— Я самая старшая из них.
Она видела его изумление и вдруг заговорила так быстро, как будто это был спор и ей хотелось его выиграть.
— Послушай, они не верят, что это — не свидание. Они хотят, чтобы это было свидание. Они так сильно этого хотят, что все сделали для меня: и прическу, и маникюр, и все остальное. Мы ужинали и… — И она рассказала всю историю о том, как они испортили ее одежду, а потом нарядили ее, как высшую жрицу. — И я не смогла заставить их понять, что они ошибаются, — закончила Кэтрин. — Это было ужасно… и замечательно… и трогательно.
«Вот оно что!» — подумал Клей.
— Не думай об этом, о'кей? Я понимаю.
— Нет! Нет! Я думаю. Я не думаю, что ты можешь понять! Они делают меня своим… своим агентом! — Она подняла беспомощно ладони вверх и рассказала историю о Френси, и о флакончике с духами, и о том, как ее заставили надушиться ими.
— Поэтому ты превосходно пахнешь и тебе это не нравится?
— Не будь смешным. Ты знаешь, что я хочу сказать. Что я могла сделать, кроме того как воспользоваться духами, когда на меня смотрела огромными глазами девушка, страдающая клептоманией, и умоляла сделать хоть что-нибудь в ее жизни?
— Ты правильно поступила.
— Я сделала то, что должна была сделать. Но я хочу, чтобы ты знал, что это — не моих рук дело. Когда ты приехал, я хотела умереть. Я боялась, что ты подумаешь, что я… против тебя что-то замышляю.
Они въехали на парковочную площадку, где неоновая табличка гласила, что это место называется «Миллион». Клей выключил мотор, повернулся к ней и сказал:
— Хорошо, я сознаюсь, что какое-то время я чувствовал себя там не в своей тарелке, но, чтобы их труды не пропали даром, ты можешь сказать им, что, по моему мнению, сегодня ты выглядишь сногсшибательно.
— Это не то, я не напрашиваюсь на комплименты, ты не понял!
— Да, я понял. Но если ты не перестанешь говорить об этом, я буду думать, что ты действительно что-то замышляешь против меня. — Клей уже знал ее жесты и мимику, когда она начинала сердиться. Поэтому он быстро вышел из машины, захлопнул дверцу и подошел, чтобы открыть ей дверь.
И хотя она еле сдерживала свой гнев, она не могла не думать о том, почему он надел этот дорогой костюм.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
«Миллион» взял свое название от ряда освинцованных, выступающих вперед окон, которые выходили на восток на реку. Клей взял Кэтрин за локоть и повел ее к столику в глубокой нише. С трех сторон нишу окружало освинцованное стекло, а за ним — ночь. Здесь можно было поговорить наедине. Клей протянул руку, чтобы взять у нее пальто, но она продолжала оставаться в нем. Она уселась за стол до того, как он успел отодвинуть для нее стул. Он сел напротив, спрашивая:
— Что будешь пить? — Он заметил, что теперь она сама сняла пальто и повесила на спинку стула.
— Что-нибудь легкое.
— Вино? — предложил он. — Белое? — Ее смутило то, что он помнит, какое вино она предпочитает. Но тогда, в самом начале их единственного свидания, они были довольно-таки трезвыми. Он был достаточно трезвым, чтобы запомнить такую вещь.
— Нет. Апельсиновый сок.
Он быстро перевел взгляд на ее живот, а потом посмотрел в ее лицо, но по выражению ничего не мог прочесть.
— Они приветствуют, когда пьют фруктовые соки, — натянуто улыбаясь, сказала она.
Их взгляды встретились. «Он смотрит робко», — подумала Кэтрин и отвернулась в сторону. За окном автомобили прокладывали свой путь через мост Вашингтон-авеню, и свет от их фар отражался на воде кровоточащим золотистым мерцанием. Кэтрин удивилась, что Клей заказал два натуральных апельсиновых сока. Она храбро посмотрела на него, но потом быстро отвела глаза в сторону. Она не могла не думать о том, будет ли ребенок похож на него.
— Я хочу узнать о твоих планах, — начал он, а потом подчеркнуто добавил: — Сначала.
— Сначала? — она посмотрела ему в глаза. — Сначала до чего?
— До того, как я расскажу, почему привез тебя сюда.
— Мои планы очевидны. Я живу в доме для незамужних матерей.
— Не будь глупой, Кэтрин. Не заставляй, чтобы я вытягивал из тебя каждый ответ. Ты знаешь, о чем я спрашиваю. Я хочу знать, что ты собираешься делать с ребенком после его рождения.
Ее лицо застыло.
— О нет, и ты тоже!
— Что ты имеешь в виду, «и ты тоже»?
— Просто в последнее время каждый раз, как я изменяю свои планы, кто-то обязательно поинтересуется, что я собираюсь делать с ребенком.
— Кто еще?
Она хотела сказать, что это не его дело, но знала, что его это касается.
— Миссис Толлефсон, заведующая «Горизонтом». Она говорит, что ее работа заключается в том, чтобы искать детей для бездетных семей…
— Значит, ты думаешь его отдать?
— Я не считаю, что это касается кого-нибудь, кроме меня.
— Имея в виду, что у тебя есть трудности в принятии решения?
— Имея в виду, что я не хочу, чтобы ты был частью этого решения.
— Почему?
— Потому, что ты не есть его часть.
— Я — отец.
— Ты — производитель, — сказала она, пронизывая его острым взглядом, что соответствовало словам. — В этом большая разница.
— Забавно, — сказал он каким-то безразличным голосом. — Мне кажется, в этом нет никакой разницы, когда я думаю об этом.
— Ты говоришь о том, что тебя мучает совесть?
— Этот ребенок — мой. Я не могу так просто от него избавиться, даже если бы хотел.
— Я знала, что это случится, если встречусь с тобой. Вот почему я этого не хотела. Я не хочу, чтобы ты как-то довлел надо мной в вопросе, оставлять ребенка или отдать его. Это — мое право. Кстати, что случилось с мужчиной, который предлагал мне деньги на аборт?
— Если ты подумаешь, то вспомнишь, что в то время я находился под принуждением. Это была естественная реакция. Не знаю, хотел я или нет, чтобы ты его вынашивала. Может, я просто хотел узнать, какой ты человек.
— Ну, боюсь, я не смогу проинформировать тебя, поскольку не знаю еще, что буду делать.
— Хорошо, — сказал он и этим ее удивил.
Как раз в это время к ним подошла официантка, неся два высоких тонких стакана апельсинового сока со льдом.
Клей протянул руку во внутренний карман пиджака, а Кэтрин автоматически потянулась за сумочкой. Не успела она вытащить свой кошелек, как Клей положил на поднос билет в пять долларов.
— Я хочу заплатить сама за свой сок.
— Ты опоздала.
Официантка взяла его деньги, и это расстроило Кэтрин.
— Я не хочу… — Но ей было трудно объяснить, чего она не хочет.
— Ты не хочешь, чтобы я покупал апельсиновый сок для своего ребенка?
Она уставилась на него, не моргая, пытаясь разобраться в себе.
— Что-то в этом роде…
— Стоимость одного стакана апельсинового сока не восполнит пожизненного долга.
— Оставим это, о'кей. Я чувствую, что ты посягаешь на мои права, и мне это не нравится, вот и все. Привез меня сюда, купил напитки. Не думай, что это что-то изменит.
— Хорошо, не буду. Но я буду повторять то, что можно изменить. Твой отец…
— Ты рассказал ему… — начала она осуждающе.
— Нет, я этого не сделал. Он понятия не имеет, где ты находишься. Он думает, что ты уехала в Омаху или куда-нибудь еще. Но он продолжает надоедать. Он достаточно хитрый и не остановится ни перед чем. Сейчас он посылает своих — назовем их — агентов. Они приходят к нашему дому, чтобы как-то напомнить нам, что он все еще ждет компенсации.
— Я думала, он сам приходил.
— Это было только в первый раз. Потом были другие.
— О Кл… — Она остановилась, чтобы не произносить его имени, потом снова начала. — Мне… мне жаль. Что мы можем сделать по этому поводу?
Наклонившись к ней, он начал обрисовывать ситуацию. Сейчас он был очень похож на своего отца-юриста. Его лицо было серьезным, глаза — напряженными.
— Я учусь на третьем курсе юридического факультета, Кэтрин. Я очень упорно работал, чтобы попасть туда… Я собираюсь этим летом сдать экзамен и получить разрешение заниматься адвокатской практикой. К сожалению, мне также предстоит доказать, что я морально устойчив. Если твой отец будет продолжать вендетту, и до экзаменационной комиссии дойдет, что у меня есть внебрачный ребенок, у меня могут возникнуть серьезные осложнения. Вот почему мы до сих пор не давали письменного обвинения против твоего отца. И до тех пор, пока дело не придали огласке, о нем умалчивают, чтобы я сдал экзамен. Но мой отец может отказать мне в семейной практике, если я возложу всю ответственность на тебя. В то же время моя мать ходит по дому с таким видом, как будто я ударил ее по сломанной ноге. Твой отец хочет денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52