– Филиппа вытерла глаза, но слезы снова наполнили их и покатились по щекам. – Я просто не могла… никак!
Милая, верная, пылкая! А он надругался над ней, как самый жестокий из тех солдат, с которыми воевал в одном строю. Он испортил для нее не только настоящее, но и память об их общем прошлом.
– Что я наделал!
– Я сама виновата. Я хотела этого, Хью.
Горло его стеснилось. Он не пролил ни единой слезинки с семи лет, с самой первой порки. Зарыдать сейчас означало бы все еще больше запутать. Филиппа подняла мокрое от слез лицо.
– Помнишь, я сказала, что ты последний в мире мужчина, которым я могла бы увлечься? Так вот, я солгала!
Хью крепче привлек ее к себе, стараясь подавить желание высказать все, что у него на сердце. Нельзя! Это будет вопреки всей его жизненной позиции, вопреки его натуре. Он стал таким, каким хотел быть, только благодаря своей независимости, хотя она и требовала одиночества. Семнадцать лет он упорно трудился над тем, чтобы залечить раны, нанесенные его достоинству. И добился своего, поднявшись над всеми правилами и условностями, неся ответственность только перед собой. Связав себя с другим человеком (даже таким чудесным, как Филиппа), он уничтожит самого себя.
– Я не хотела, чтобы ты это знал, Хью. Я и сама не хотела этого знать, я боролась с собой… но я бессильна.
– Возможно, тебе это только кажется, – возразил он негромко.
– Ты все чувствуешь иначе. – Филиппа судорожно вздохнула. – Я не виню тебя. Ты ничего мне не обещал.
– Ты на этом не настаивала.
– В мыслях я связала воедино Элоизу и себя, но я не Элоиза! У каждого своя судьба. Что бы ни случилось с ней, моя жизнь не обязательно будет сломана, если я…
– Не обязательно, но возможно, – перебил Хью, думая о том, что никогда еще ему не требовалось столько душевных сил, как сейчас, чтобы, пока еще не поздно, погасить эту непрошеную страсть. – Чувства ломают человеческие жизни, и это чистая правда. Мы оба погибли, если… – он хотел бы сказать: «если я признаюсь в любви к тебе», – но вместо этого тихо вымолвил: – если я отвечу тебе взаимностью.
Подбородок Филиппы задрожал, однако она храбро глянула ему в глаза.
– Ты прав! Нам не следует… мне не следовало… это только все усложнило.
Хью обвел взглядом разбросанные среди камыша заколки, ее мятое платье и растрепанные волосы. Он дорого дал бы за то, чтобы открыться, но считал, что не имеет на это права.
– Ты не позволила бы мне прикоснуться к тебе, если бы знала наверняка, что о чувствах не может быть и речи. Ведь так? Прости, если я невольно позволил тебе надеяться на то, что попросту невозможно.
– В самом деле, невозможно?
Хью быстро отвел взгляд и тут же вспомнил слова лорда Ричарда о том, что это, как ничто другое, выдает его притворство. Он заставил себя смотреть Филиппе в лицо.
– Боюсь, что так. Я твой первый мужчина, Филиппа, и в этом все дело. Женщины так устроены, что тянутся к тому, с кем впервые познали плотские утехи. К счастью, не навсегда, а лишь на время. Постепенно ты увидишь все в правильном свете. А чтобы это поскорее случилось, нам лучше не проводить ночи бок о бок.
– Мы же не можем потребовать еще одну кровать! – Филиппа сдвинула брови, и между ними залегла морщинка, с самого начала пленившая Хью. – Это покажется странным.
– Утром я уеду.
– Нет, нет! Что ты! Если ты уедешь, мне придется – понимаешь, придется! – лечь с ним в постель! Я не могу, Хью! – Она снова начала плакать. – Я не могу!
– Даже ради дела?
– Ради дела! – лихорадочно прошептала Филиппа, снова напомнив ему загнанного в угол зверька, ищущего выход. – Ради дела ты не должен уезжать! У меня одной ничего не получается! Останься, Хью! Я не могу лечь с ним в постель, не могу, не могу!
– Дьявольщина! – крикнул он, сдаваясь. – Ну, хорошо, я останусь.
У Филиппы подкосились ноги, и она повисла в его объятиях.
– Я буду спать на полу, – буркнул он.
– Что за глупости! Будем спать в постели, как женатые люди… Или ты боишься снова на меня наброситься?
Она бросила на него лукавый взгляд из-под ресниц, словно забыла все, что только что разыгралось между ними. Хью подумал, какой чувственной она стала – и как быстро, – и незаметно для себя улыбнулся.
– Прости, что это случилось. Ты заслуживаешь лучшего.
– Я могла бы сделать так, чтобы до этого не дошло.
– Хотелось бы видеть как! В меня словно дьявол вселился! Скажи, как мне искупить свою вину?
– Просто выбрось этот случай из головы. И я выброшу. Если уж нам не суждено еще хоть когда-нибудь разделить страсть, я хочу помнить только то, что было в Саутуорке. В ту ночь ты подарил мне целый мир, ты изменил меня!
– А ты меня… – против воли вырвалось у Хью.
– Значит, это было что-то настоящее, пусть даже всего на несколько часов. И совсем не нужно от этого открещиваться. Мы можем остаться друзьями. Кроме Ады, у меня никогда не было друзей.
– Я вовсе не против быть твоим другом. Если это возможно после всего, что у нас было, – я готов, Филиппа. Ты даже не представляешь, как это для меня важно.
– Значит, друзья?
– Друзья! – заверил Хью, крепко прижимая ее к себе.
Глава 16
Ему снилась Филиппа. Сон был так хорош, что не хотелось просыпаться.
– Хью! – услышал он тихий голос и почувствовал щекой прикосновение нежных пальцев.
– М-м…
Он коснулся губами теплой ладони. Он все еще наполовину спал и видел во сне, как Филиппа, присев рядом на край узкой кровати, снимает сорочку. Лунный луч из амбразуры окна скользил по обнаженному телу…
Рассудок, просыпаясь, подсказывал, что это всего лишь сон. Они с Филиппой делили постель как брат и сестра, но охватившее его возбуждение не имело ничего общего с братскими чувствами.
– Проснись, Хью!
Он открыл глаза, думая, что увидит комнату залитой солнцем. Однако утро еще не наступило, и убогая комнатка была погружена во тьму, если не считать слабо теплящейся свечи на ночном столике. Филиппа и в самом деле сидела на постели рядом с Хью, но была самым благопристойным образом одета – в бесформенную ночную рубашку до пят, которую он так ненавидел. В испачканных чернилами пальцах она держала кусок пергамента.
– Готово!
– Что готово, любовь моя?
Она глянула ему в лицо и тут же снова опустила глаза. Хью смутился. Ласковое словечко вырвалось бессознательно, в полусне, и он понятия не имел, как теперь выкрутиться. Но это и не потребовалось.
– Я расшифровала!
– Не может быть.
– Ты же знаешь, как я азартна!
Прошедшие четыре дня в стенах Холторпа Хью посвятил осторожным расспросам гостей и прислуги – и без всякого результата. Он также осмотрел замок, но не нашел ничего подозрительного. Накануне Филиппа упросила Клер взять ее на соколиную охоту. Олдос, как и ожидалось, потащился с ними. Таким образом, у Хью появился шанс обыскать комнаты брата и сестры. Надо сказать, с его приездом воздыхатель Филиппы перебрался в куда более роскошную спальню в главном крыле, где в результате поисков Хью не нашел ничего более интересного, чем томик в кожаном переплете под названием «Проповеди благочестия», на деле полный непристойных стихов с соответствующими иллюстрациями.
В комнате Клер Хью повезло больше: за гобеленом обнаружился тайник с каким-то письмом на иврите. Хью знал этот язык не хуже латыни, французского и греческого, но прочесть письмо не смог: оно оказалось зашифрованным. Попытка найти ключ к шифру (обычно это бывал плотный лист пергамента с прорезями) не удалась – очевидно, его спрятали еще более тщательно. Размеры замка и лабиринты его коридоров не оставляли надежды на успех поисков. Хью сделал единственное, что мог: снял с письма копию, которую ночью перед отходом ко сну показал Филиппе. Иврита она не знала (Хью был так обрадован этим пробелом в ее образовании, что едва сумел сохранить невозмутимый вид), но решила, что могла бы найти ключ, знай она алфавит. Хью написал для нее все двадцать шесть букв еврейского алфавита, хотя и не верил в успех. За годы службы в ведомстве лорда Ричарда ему не раз приходилось сталкиваться с зашифрованными посланиями, и он хорошо знал, что расшифровать их не каждому по плечу. Сам он давно признал свою непригодность к расшифровке и поручал это одному монаху, обладавшему исключительной интуицией в такого рода делах. К несчастью, примерно год назад тот умер от заворота кишок.
– Который час??? – спросил Хью, с трудом подавив зевок.
– Недавно прозвонили к заутрене. Да взгляни же, наконец!
Немилосердно зевая, он уселся в постели.
– Это был не столько сложный, сколько кропотливый труд. Я перевела все это на латынь.
– Как же ты сумела, не зная языка?
– Это было написано не на иврите, просто с помощью еврейского алфавита. Тот, кто зашифровал письмо, придумал заменить латинские буквы по довольно интересной системе. Я сразу подумала, что изначально это должна быть латынь, ведь ее знает каждый клирик! – Филиппа говорила быстро и взволнованно, с почти детским воодушевлением. – Кто-то предпочитает шифровать с помощью знаков Зодиака, кто-то выбирает другой язык, но разгадка состоит в том, чтобы вычислить, какие буквы за всем этим скрываются. Я думаю, иврит был использован потому, что на нем здесь почти не говорят и уж тем более не пишут. Нам повезло, что ты так образован!
Не ограничившись комплиментом, Филиппа ласково коснулась руки Хью и только потом углубилась в детали расшифровки. Из ее объяснения он понял лишь то, что это был метод проб и ошибок, остальное просто не осело в памяти из-за короткого прикосновения и слов, что он «хорошо образован». В груди что-то всколыхнулось, поднялось с неожиданной силой к самому горлу. Хью вдруг с пронзительной ясностью понял, что соловей может – да-да, может, черт его возьми! – хлопнуться в обморок от аромата розы!
– …и дело было сделано! – закончила Филиппа с торжеством. – Вот он, ключ!
Хью взял протянутый ему листок и бессмысленно уставился на то, что Клер, должно быть, тщательно запрятала в одном из укромных уголков своего необъятного замка.
– Ты – замечательная женщина! – заявил он убежденно.
Кровь бросилась Филиппе в лицо, это было заметно даже в тусклом мерцающем свете свечи.
– Тебе совсем неинтересно, о чем шла речь в том письме?
– Почему, интересно. – Хью в очередной раз зевнул и заложил руки за голову. – Не хочешь прочесть сама?
– Это письмо адресовано Клер. – Филиппа откашлялась. – «От Элеоноры, графини Пуатье, герцогини Аквитанской и королевы Англ…»
– Что?! – Хью подскочил, сразу забыв про сон. – От королевы?
Филиппа засмеялась, увидев ошеломленное выражение его лица.
– Дай сюда, я сам прочту! – Несколько минут он жадно вчитывался в расшифрованное послание. – Страсти Господни! Вот это да!
Письмо было написано месяц назад и служило ответом на письмо Клер королеве Элеоноре, в котором, судя по всему, была описана подготовка к активным действиям по имя «быстрой и решительной победы». Королева высказывала резкое недовольство, по ее словам, «кощунственной беспечностью».
«Даже помыслить о таком – уже предательство, измена, а ты пишешь открытым текстом, как о мимолетной любовной интрижке! Для чего, скажи на милость, я снабдила тебя шифром перед отъездом из Пуатье? Подобное легкомыслие заставляет меня усомниться в правильности моего выбора. Вы с братом не заслуживаете доверия! Грязные крысы – вот кто вы в моих глазах, создания, низкие душой, готовые на все ради придворной интриги, которой потом можно похвастаться. Такие люди в нашем деле скорее помеха, чем помощь. Спрячьте за зубами свои болтливые языки – или вы навсегда их лишитесь! И это не пустая угроза, леди Клер. В Холторпе у меня есть свой человек, в случае чего он сумеет о вас позаботиться. Может статься, что ни ты, ни твой брат больше не увидите света дня до конца своих жалких жизней!»
– И у королевы здесь есть шпион! – воскликнул Хью. – Кто бы это мог быть? Один из гостей?
– Возможно. Все они были при дворе или в Пуатье, или в Париже у Людовика, верного сторонника Элеоноры.
– Значит, это может быть кто угодно?
– Не совсем так. Речь идет о человеке, способном отрезать язык. Я полагаю, никто из гостей на это не способен.
– Волк бывает и в овечьей шкуре, – возразил Хью. – Не суди по внешним признакам.
– Тристан де Вер? – предположила Филиппа. – В Пуатье он как будто был доверенным лицом королевы.
– Тристан? Хм… может ли трубадур быть шпионом и хладнокровным убийцей? Одно другому не мешает! А как насчет капеллана, отца Николаса? Возможно, он послан сюда королем Людовиком по личной просьбе королевы. Я бы не исключал Робера д'Оври, Симона де Сен-Элена и…
– Рауля д'Аржентана, – подсказала Филиппа.
– Только не он!
– Ты сам сказал, что это может быть любой.
– Но не Рауль.
– Он под башмаком у жены, а леди Изабелла – фаворитка Марии де Шампань. К тому же Рауль был наемником, убийство для него – дело привычное.
– Только на поле битвы. В мирное время он кроток, как ягненок.
– А сама леди Изабелла? Это ведь может быть и женщина! В конце концов, в Пуатье они забрали все в свои руки.
Хью подумал: «Вполне возможно, раз уж король Генрих махнул рукой на брак, который изначально был любовным союзом, а вовсе не политической сделкой». Сам Хью с презрением относился к браку по той причине, что его собственный отец развлекался с любовницей, пока жена лежала в родовых муках, давая жизнь второму ребенку. Этот велеречивый господин обожал детей – потому и выбрал себе в содержанки девочку четырнадцати лет, которой на вид было не более десяти. Он вернулся домой, когда жену уже похоронили. Если бы Элеонора не была королевой и от нее не зависели судьбы многих тысяч людей, симпатии Хью были бы всецело на ее стороне.
Пока он раздумывал, Филиппа мысленно перебирала гостей леди Клер.
– Маргерит де Роше. Ее нельзя исключать только по той причине, что они с Клер дружны.
– Ей не до политики, она всецело занята постельными делами.
– Это верно, но жестокость у нее в крови. Убийство могло бы подстегнуть ее чувственность.
– Возможно, возможно… – На Хью снова навалилась зевота. – Давай вернемся к этому позже, наутро.
– Ладно… – Филиппа тоже зевнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31