Я увезу ваши с собою в Эберни, а мои, быть может, пригодятся вам здесь, в Бринэйре.Женщина взглянула на нее чуть более дружелюбно, подняла подбородок, обвела взором остальных слуг — все ли слышали? Ее рецепты отправятся в Эберни!— Воля ваша, миледи, — ответила она осторожно, будто ждала подвоха, — но милорд не жалуется на то, как я его кормлю.— Конечно, нет, — поспешно согласилась Марсали, — но ведь иметь про запас что-нибудь новенькое никогда не вредно, правда? А вы, я уверена, знаете много такого, о чем не знаю я.Кухарке явно польстило предложение дать урок госпоже. Ее тусклые глаза заблестели, лицо просветлело. Видимо, она успокоилась, когда поняла, что ее положению на кухне ничто не угрожает.— Я Колли Макалистер, — отрекомендовалась она и представила Марсали остальных слуг. Марсали улыбнулась каждому. — А этот лоботряс — Энгус Сазерленд, — кивнула Колли на притулившегося в углу мальчишку, — свет не видывал такого бестолкового поваренка.Тот покраснел и сдернул шапку.Он был чумазый, жилистый и слишком худой и одет в какие-то лохмотья. Марсали сразу захотелось посадить его в корыто с горячей водой, отмыть как следует, а потом месяц откармливать сдобными булочками. Но спешить не следовало: ей вовсе не нужно было, чтобы Колли пожаловалась маркизу на ее самоуправство.Элизабет робко топталась позади нее. Марсали потянула ее за руку, поставила рядом с собою.— Леди Элизабет тоже хотела бы поучиться у вас.Колли Макалистер приосанилась.— Добро пожаловать, леди Элизабет, — церемонно произнесла она, хотя, по словам Элизабет, прежде девушка находила на кухне откровенно враждебный прием.Марсали заметила заговорщический блеск в ее глазах и подтолкнула в бок, напоминая об осторожности.— Итак, сколько времени вы тушите фазана? — спросила она. — У него такой необычный вкус.* * *И в эту ночь Марсали также лежала в постели без сна, тревожась о Патрике. А что она могла поделать? Его не было весь день, и к ужину он не вернулся. Не было и Алекса, а Алекс, она знала, уехал вместе с Патриком. Где же они? Разумеется, злосчастные коровы уже перешли в руки Патрика, и, конечно, он вот-вот вернется.Марсали ушла к себе сразу после ужина и была благодарна Элизабет за то, что у той нашлись другие дела, и вечернюю возню с Тристаном и Изольдой пришлось отложить до завтра. Раздевшись и расчесав волосы, она долго стояла у окна, глядя на горы. Ночь выдалась холодная и промозглая. Лил дождь, и время от времени свинцово-сизое низкое небо прорезали молнии.В конце концов Марсали наскучило ее бдение. Она задула свечу, легла в постель, но заснуть так и не могла. Время как будто остановилось, каждая минута тянулась как час, а час — как год, и вдруг раздался тихий стук в дверь.Марсали встрепенулась, вскочила с кровати… В спальню со свечой в руке вошел Патрик.— Боялся, что ты спишь, — тихо сказал он. Марсали кинулась ему на шею, и он обнял ее одной рукой.— Сплю?! — возмутилась она, целуя его в щеку. — Как я могу заснуть, когда мой муж угоняет скот под проливным дождем?Губы встретились, и быстрый поцелуй заглушил смешок Патрика. Глаза у него были совсем усталые, но, как заметила Марсали, он успел вымыться: от него пахло мылом и сыромятной кожей. Оказалось, он принес вина и теперь, налив его в две кружки, рассказывал ей о ночном рейде и о том, как обрадовало его поведение Алекса. Марсали сидела на кровати, скрестив ноги, и слушала, счастливо улыбаясь.Патрик присел рядом, дал ей кружку вина, и ласки тут же проснулись и сердито залопотали. Он искоса наблюдал, как они, потягиваясь, выбираются из своего теплого гнездышка среди одеял, но этим дело и кончилось. Зверьки не собирались нападать на чужака. Дело идет на лад, подумала Марсали, с опаской наблюдая, как Патрик протягивает им кусочек принесенного с собою печенья, но они лишь пренебрежительно фыркнули и отвернулись.— Их не подкупишь, — заметила она, водворяя своих питомцев в корзинку.— Вижу, — кивнул он, не сводя с нее глаз. Когда она закрыла корзину крышкой и вернулась в постель, он приветственно поднял кружку. — По крайней мере, они больше не пробуют на вкус меня.— Может, и так знают, что ты вкуснее, чем печенье?Патрик изобразил оскорбленное достоинство, но озорной блеск в глазах испортил весь эффект. Шевельнув бровью, он сказал:— Колли говорит, что сегодня учила тебя готовить.— Да, — признала Марсали, с напускным смирением склонив голову. — Я подумала: моему господину нужна такая жена, которая умеет ублажать его желудок… и угождать во всем остальном.Патрик понимающе хмыкнул:— Да, желудок мужчины — дело серьезное.— Да, господин мой.— И требует подобающего уважения.— Да, знаю, господин мой.Он снова взглянул на печенье в своей руке.— Мне случайно не показалось, что печенье не совсем такое, как всегда? Оно как будто хрустит меньше, чем в последний раз.— Вкус несколько меняют яйца, господин мой.Патрик, как видно, не понял, и Марсали поспешила объяснить:— Понимаешь, я сказала ей, что слышала, будто яйца разрыхляют слишком крутое тесто, — хотя, конечно, понятия не имею, где я это слышала. Я хотела проверить этот слух вместе с Колли, спросила ее, знает ли она о таком, а она ответила, что, разумеется, знает, потому что так всегда делает. Не могла же я спорить с такой опытной стряпухой, правда? Ну вот я и положила яйца, когда помогала ей ставить тесто. Она почему-то рассердилась. Видно, в этот раз не собиралась класть в тесто яйца. Но, — тут Марсали беспомощно пожала плечами, — все равно, было уже поздно. Тесто я испортила, каюсь.Патрик расхохотался на всю комнату, запрокинув голову, и Марсали подумала, что никогда не слышала такого приятного смеха.— Пожалуй, моя жена почти такая же плутовка, как…— Как ты, господин мой? — договорила она.Он снова рассмеялся, притянул Марсали к себе, и она, хохоча, рухнула ему на колени. Отсмеявшись, взяла его руку и принялась играть с пальцами. Она любила эту руку, любила все мозоли и шрамы на ней; потом, заметив, что держит левую, присмотрелась внимательнее, разглядывая линии на ладони, а по одной провела пальцем. Линия жизни — так называли ее цыганки, каждый год появлявшиеся в Эберни. Как-то Марсали попросила цыганку научить ее гадать по руке, и та показала линии и объяснила, что они значат. У Патрика линии были длинные и четкие.Марсали удовлетворенно вздохнула.— И что это было? — спросил он осипшим от смеха и возбуждения голосом.— Твоя линия жизни. Ты будешь жить очень долго.— Приятно слышать, — серьезно сказал он.— Но это правда, — возразила Марсали.— Может быть.— Вот увидишь. — Ее рука двинулась вверх, к вороту рубахи, развязала шнурок. — Ты проживешь долго, у тебя будет много детей и еще больше внуков.— Как скажешь, — пробормотал он и напружинился всем телом, потому что Марсали начала пальцем чертить узоры на его поросшей мягкими черными волосками груди.Дотрагиваясь до него, она откинулась назад в его объятиях и смотрела ему в лицо, и видела, как уходит с него усталость, уступая место куда более мощному чувству. Глаза Патрика разгорались все ярче, кадык напряженно двигался.— Ты, наверное, устал, — сказала она, не оставляя своих трудов.— Был, — шепнул он, — но теперь… — И неожиданно резко привлек ее к себе.Его поцелуй был горячим и жадным. Язык нетерпеливо раздвигал губы Марсали, она приоткрыла их, и языки стали нежно ласкать друг друга, соблазнять и искушать — хотя соблазны уже были не нужны.Она льнула к нему, вновь поражаясь тому, что их тела словно созданы друг для друга.Ладони Патрика нежно легли ей на грудь, и она вздохнула в ожидании сладкой боли, что приходила вслед за лаской. Превращения, незаметные взгляду, но ощутимые, происходившие в ней, когда он любил ее, были ей уже не новы, но все так же чудесны.Его губы оторвались от ее рта и двинулись вниз по шее, оставляя за собою влажную дорожку из поцелуев. Марсали вздрогнула, выгнула спину, стремясь навстречу ему.— Я так скучал по тебе, — прошептал он.Прекрасные слова. Волшебные слова.Патрик потянул ее за собой на кровать, положил руку ей на живот, и жар ладони обжег ее сквозь тонкую льняную сорочку. С губ Марсали сорвался тихий, гортанный звук, который, казалось, распалил Патрика сильнее всяких слов, и он снова закрыл ей рот поцелуем столь яростным, что у нее заныло в груди.Его руки путешествовали по ее телу завораживающе медленно, будто хотели запомнить каждый изгиб. Марсали уже дрожала от возбуждения, страсть заполняла ее всю, а руки продолжали свои любовные странствия. Ей стало казаться, что она вот-вот растает от этого восхитительного жара, когда Патрик задрал ей рубашку и принялся губами выводить узоры по ее животу, спускаясь все ниже и ниже.Она все безжалостней впивалась пальцами ему в волосы, чувствуя, как от его поцелуев огненные ручьи бегут по жилам и тело пронизывают острые крохотные молнии. Вот губы коснулись преддверия ее рая, и она ахнула и забилась в его руках. То, что он делал, было чудесно, волшебно и, вне всяких сомнений, греховно, но Марсали не могла совладать со своим телом, отзывавшимся на каждую ласку Патрика, как невозможно запретить солнцу вставать поутру.Она думала, что еще немного — и сгорит заживо, но Патрик вдруг отстранился, шепча ее имя, а миг спустя уже лежал на ней. Его плед неуклюже задрался, рот прижимался к ее рту с таким пылом, что она не помнила себя от наслаждения. Он снова и снова входил в нее, пробиваясь все глубже, будто хотел достать до самых потаенных глубин плоти и души. На этот раз боли не было, а было лишь неистовое желание стать еще ближе, слиться воедино, и два переплетенных тела метались по кровати в бурном танце необузданной страсти.Мир вокруг расцвел необычайно яркими красками, ослепительным светом падающих звезд. Тело ликовало, сотрясаясь все сильней от пульсирующего натиска, и наконец все соединилось в одном мощном взрыве.Патрик рухнул на нее, не в силах больше держаться на дрожащих руках, и Марсали наслаждалась его тяжестью, утопая в пуху перины. Он загнанно дышал ей в ухо, и она слышала, как бьется его сердце — или ее?Она захватывала губами завитки черных волос на его виске, перебирала пальцами вьющиеся пряди на затылке. Последние содрогания пережитого блаженства… Марсали казалось, ее тело светится, точно внутри ее разом зажглись тысячи свечей.Патрик поднял голову, лениво улыбнулся ей, и она подумала, что в эту минуту нет никого счастливее ее. Быть может, нынче ночью они зачали дитя — мальчика с зелеными, как у Патрика, глазами, такого же сильного и доброго.— Я, наверное, тяжелый, как конь, — шепнул он и скатился с нее вниз, увлекая за собой. Теперь наверху оказалась она.Так странно — и так чудесно — было смотреть на него сверху вниз, видеть блуждавшую на его губах улыбку. Марсали нагнулась, поцеловала мужа в шею, туда, где прямо под ее губами бился пульс. Вот так бы и остаться навсегда — обнимая его, в его объятиях… Рука Патрика скользнула вниз по ее спине, и она вспомнила, какая у него длинная линия жизни, и улыбнулась.За окном прогремел гром, и Марсали вздрогнула от испуга.— Это просто гроза, — успокаивал ее Патрик.— Да, — согласилась она, но почему-то ее охватил озноб. Она дрожала и не могла согреться. Удивительно, как холодно стало вдруг в комнате.Сверкнула молния, и почти сразу же снова грянул гром.— Ты замерзла, — проворчал Патрик, растирая ей покрывшиеся мурашками плечи, притянул к себе, укутал тяжелым пуховым одеялом ее и себя и обнял еще крепче.Но озноб все не проходил. Когда раздался третий удар грома, Марсали, сама не понимая почему, опять задрожала. Она никогда не боялась гроз — наоборот, даже любила их, и в Эберни часто выбегала к парапету полюбоваться буйством стихии. А сейчас она была рядом с Патриком, в его надежных руках, любимая, желанная… Чего ей бояться?И все же ее трясло от страха.Марсали верила в ясновидение, верила, что некоторые люди могут предсказывать судьбу. Но никогда не знала, что сама наделена таким даром.Да нет, глупости. Она заморочила себе голову болтовней о цыганках и линиях жизни. Она счастлива, как никогда в жизни. Может, именно потому, что счастлива, она боится, что это ненадолго? А если и так, самое разумное — перестать беспокоиться попусту.Патрик осыпал ее поцелуями, и она прильнула к его груди. Сейчас он согреет ее.Но озноб все не проходил, не оставлял ее всю ночь. Марсали смотрела на спящего Патрика. Над туманными горами Шотландии уже занимался рассвет, а она так и не согрелась. 18. Перед рассветом Патрик бесшумно встал с кровати. Ночью что-то встревожило Марсали; он понимал это и не хотел, чтобы она проснулась, когда он уже уйдет. Наклонившись к спящей жене, он коснулся губами ее губ.Как ни легок был этот поцелуй, Марсали тотчас открыла глаза, несколько раз моргнула спросонья и потянулась тонкой рукой к руке Патрика. Глядя на нее, он почувствовал знакомое напряжение в чреслах: она лежала нагая, как Ева, и нагота ее была прекрасна, как нагота статуи, а тело излучало милое сонное тепло.— Мне пора идти, — сказал он, всей душой желая остаться. Но сейчас никак нельзя было дать отцу повод усомниться в себе, и вряд ли этому будет способствовать то, что отец обнаружит его в постели с дочерью заклятого врага.Патрик потянулся к валявшемуся на полу у кровати пледу, но Марсали удержала его за руку.— Ты не скажешь мне, куда идешь? — невнятно, будто сквозь дрему, спросила она.— Во-первых, мне надо навестить Быстрого Гарри.— А во-вторых?— Встретиться с Руфусом.— Где он сейчас?Патрик засомневался, стоит ли говорить, — но лишь на миг. Марсали — его жена, и происходящее касается ее не меньше, чем его самого.— Мой корыстный друг позорит себя службой у Синклеров, — ответил он.Потрясенная, Марсали широко раскрыла глаза.— Но ты ведь не собираешься на земли Синклеров?— Нет, — успокоил ее Патрик. — Я только встречусь с ним, если ему удастся прийти незамеченным.— Можно мне с тобой? Он покачал головой.— Условленное место слишком близко к границе с Синклерами. Я не могу подвергать тебя такой опасности.— А себя можешь? Патрик улыбнулся:— Родная моя, я пережил двенадцать лет бесконечных войн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47