После смерти жены викарий совсем свихнулся, его болезнь заходила все дальше. Его дочь всегда звалась Дианой, но он вдруг начал называть ее Мэри, заявив, что Диана — языческое имя. Когда он вернулся с Малла без Дианы и стал всем рассказывать о ее замужестве, люди решили, что Гамильтон что-то сделал с дочерью, но напрямую его об этом не спрашивали, потому что боялись викария. В конце жизни Гамильтона все же поместили в сумасшедший дом, и все его обязанности выполнял местный кюре.
Эбернати был в восторге, узнав, что Диана жива, и просил уговорить ее обязательно приехать в родные места с мужем и сыном. Или хотя бы написать ему, потому что Диана, как единственная наследница Гамильтона, может получить приличное состояние. Чем хуже становилось Джеймсу, тем меньше денег он тратил. Ясно, что ее родители были из знатных семейств, впрочем, мы с тобой в этом и не сомневались.
Ну вот и все. Я отправляюсь на Малл к моей сестрице Джейн. Поцелуй за меня Диану и Джеффри.
Всегда твоя,
Эдит.
Перечитав письмо несколько раз, Мадлен задумчиво посмотрела на Диану. Ей пришло в голову, что новости, пусть даже и печальные, отвлекут молодую женщину от грустных размышлений.
— Диана, — сказала она, — я получила письмо от Эдит. Она побывала в твоей деревне в Ланаркшире. Думаю, тебе надо самой прочитать его.
Ее слова вернули Диану в действительность, и она взяла протянутый Мадлен листок. Прочитав письмо, молодая женщина побледнела как полотно и молчала так долго, что Мадлен испугалась и спросила девушку, не стало ли той плохо.
— Все в порядке, Мэдди, — ответила Диана, закрывая лицо ладонями. Слез на ее глазах не было. Но вот она подняла голову и промолвила:
— Стало быть, мой отец все эти годы страдал венерической болезнью. Теперь я понимаю, почему он проклинал женщин и считал их источником всех бед.
— Наверное, он очень страдал от сознания собственной вины, — вставила Мадлен. — Представь только, он распространял сифилис, пока не узнал, что болен, заразил твою мать и стал причиной ее самоубийства.
Диана медленно кивнула, задумчиво глядя перед собой.
— Одно ее самоубийство могло свести отца с ума. После смерти матери он допекал меня разговорами о грехе, моральном разложении и греховности всего земного. В письме написано, что в молодости отец вел разгульный образ жизни. Так вот, после того как отец обратился к церкви, он даже одеваться стал скромнее, но всегда носил с собой пистолет — для защиты. — Диана горестно вздохнула. — Ой всегда был готов осудить кого-нибудь, хотя сам и не думал противиться соблазнам. Ради нескольких минут сомнительного удовольствия, он разрушил все: семью, свое здоровье… Какой ужас! — Диана осеклась, но, помолчав, продолжила:
— Наверное, он очень страдал от осознания своей вины. И понимал, что сходит с ума.
— Ты великодушна, Диана! Диана грустно усмехнулась:
— Теперь, когда он умер, я могу говорить о нем спокойно. К тому же все это было так давно. После того как я видела отца в последний раз, я чуть не целую жизнь прожила, и, признаться, без него мне жилось куда лучше. — Диана сложила письмо. — Впрочем, когда я была маленькой девочкой, он был неплохим отцом, правда, строгим, но довольно добрым. Иногда даже ласковым. Постараюсь помнить его только таким. Надеюсь, сейчас его душа обрела покой.
— А твоя мать?
Диана закрыла глаза, чтобы сдержать слезы.
— Только теперь я понимаю, почему она была такой… расстроенной… перед смертью. Она не оставила даже записки. Наверное, матушка отправилась к этому злополучному пруду и там внезапно решила утопиться. На ней была тяжелая зимняя одежда, и она быстро пошла ко дну… — Женщина поежилась и открыла глаза. — Официально было признано, что смерть произошла в результате несчастного случая, и маму похоронили на освященной земле, но все знали, что она не могла утонуть, если бы сама этого не захотела.
— Ты можешь простить ее? За то, что она оставила тебя?
Диана кивнула, прикусив губу.
— Мама… умела любить, — прошептала молодая женщина. — В любви она была мудрой и великодушной. Она научила меня читать, любить музыку, книги… И что самое главное, это она помогла мне обрести духовность, а не отец, который всего добивался своими криками. От мамы я узнала, что любовь важнее ненависти и мести. И только благодаря тому, чему она меня выучила, я смогла выжить после ужасной Свадьбы… — Диана улыбнулась. — Нет, ты не Подумай, что я была уж слишком кроткой, и все невзгоды принимала безропотно. Я была ужасно зла. Как никогда в жизни! Но ненависть, злость или жажда мщения никогда не правили моей жизнью, несмотря на утверждения моего мужа о том, что я мечтала отомстить ему. — Диана задумчиво посмотрела на письмо. — Я бы не смогла стать такой, какая я есть, если бы не моя мама. Знаешь, ты напоминаешь мне ее. — Мадлен благодарно улыбнулась, а Диана, судорожно вздохнув, неуверенно промолвила:
— Поэтому мне было так трудно понять, почему мама покончила с собой. Только теперь, после письма Эдит, все встало на свои места. Упокой Господь их души… — И, не выдержав, Диана разрыдалась.
Граф де Везель, обуреваемый смешанными чувствами, зашифровывал свое послание. План, который он предлагал своему шефу, был таким гениальным и тонким, что граф готов был взяться за его выполнение независимо от того, одобрит шеф его или нет. К тому же Везель предвкушал получить немалое удовольствие от его выполнения. Лишь идиоты из военного министерства могли так долго прохлопывать талант Артура Уэлсли, и только эти же самые идиоты могли допустить, чтобы победитель битвы в Вимейро был подвергнут дознанию. Эти идиоты в подметки Уэлсли не годятся! Во Франции он был бы уже маршалом.
Везель восхищался сэром Артуром, считал, что деяния англичанина в Индии заслуживали высочайшей похвалы. Генерал был, пожалуй, единственным военным, который представлял собою реальную угрозу императору, поэтому тем слаще, по мнению Везеля, будет низвергнуть Уэлсли. Граф еще не обдумал все детали, но считал, что совсем нетрудно будет подставить англичанина, да так, что тот больше никогда не станет никем командовать. Сейчас положение Уэлсли было как никогда шатким. Достаточно небольшого скандала — и сэр Артур слетит со своего поста, да будет рад, если ему удастся остаться в живых и осесть где-нибудь в Ирландии.
К счастью, шеф Везеля заинтересовался предложением графа, но еще не знал его плана, поэтому ему придется вернуться в Лондон раньше времени, по сути, на следующий день. Так что у него оставалось всего несколько часов, чтобы разыскать неуловимую леди Сент-Обен и насладиться ею.
Везелю, конечно, надо было заняться Дианой Линдсей прошлой ночью, но к нему пришла леди Хейкрофт, и ночь в ее обществе пролетела незаметно. Ее светлость, как никакая другая женщина, любила боль, и от этого француз получал невероятное удовольствие, но оно могло бы быть еще сильнее, если бы вдовушка не с таким рвением отдавалась ему.
Наутро, когда Везель собрался наконец решить все дела с непокорной женщиной, чертова виконтесса сообщила гостям, что ей нездоровится, хотя скорее всего, решил граф, она просто избегала встреч со своим муженьком, лицо которого каждый раз застывало холодной маской при виде жены. Везель, однако, знал, что Диана не ночевала в своей комнате: ночью он умело вскрыл замок и обнаружил, что гнездышко пусто.
Итак, ему понадобится некоторое время, чтобы найти ее. Он-то собирался сделать все не торопясь, сплести вокруг миссис Линдсей паутину, из которой ей, по его замыслу, было не выбраться, а теперь… теперь его шеф смешал все планы, так что придется действовать напролом. Поспешность в таком деле неэстетична, а этого граф не любил. Впрочем, даже из излишней торопливости можно извлечь удовольствие.
У Джерваза был очень усталый вид, когда его кузен вошел в кабинет. Виконт занимался какими-то второстепенными делами, выполнять которые входило в обязанности его помощника, но на сей раз Сент-Обен решил сам взяться за них, чтобы отвлечься. К тому же это был хороший предлог не появляться перед гостями, которые, впрочем, и без него неплохо развлекались и едва ли замечали отсутствие хозяина.
Однако от Франсиса отделаться было нелегко. Молодой человек уселся прямо напротив стола Джерваза.
— Добрый день, Джерваз. У тебя есть несколько минут, чтобы потолковать со мной?
— Ты уйдешь, если я скажу, что времени у меня нет? — сухо произнес в ответ виконт.
— Нет, конечно, — последовал веселый ответ. Лицо Сент-Обена немного просветлело и, откинувшись на спинку стула, он приготовился к тому, чтобы выслушать кузена. Джервазу раньше не приходило в голову, а сейчас он обратил внимание на то, что Франсис был покладист, как Диана. Виконт поспешил отогнать от себя эти мысли, потому что и думать не желал о своей жене.
— Я очень рад, что ты смог приехать в Обенвуд, — заявил Сент-Обен. — Я не всегда выхожу к гостям, так что хорошо, что ты в мое отсутствие выполняешь роль хозяина.
— Это все ерунда, — беспечно махнул рукой Франсис. — Я знаю, что у тебя голова занята Другими вещами — ведь твоя жена и твой сын впервые появились в обществе.
— Я не хочу говорить о моей семье, — процедил сквозь зубы виконт.
— Нечего со мной так разговаривать и смотреть на меня исподлобья, брат. Я скажу тебе все, что собирался, чего бы мне это ни стоило. Ты, конечно, можешь сбежать от меня, но я побегу за тобой вслед, — говорил Франсис, слегка улыбаясь, но глаза его были серьезными. — Я знаю и люблю вас обоих — и тебя, и Диану. А поскольку у вас обоих несчастный вид, то я решил предложить вам роль посредника. Иногда вмешательство третьего человека помогает. Видишь ли, она безумно тебя любит. И ты, похоже, неравнодушен к ней, так что, думаю, ваши трудности можно преодолеть.
Виконт отодвинулся от стола словно для того, чтобы оказаться подальше от кузена, и злобно спросил:
— Это она сказала, лежа с тобой под одеялом?
— Господи, нет, конечно! — возмутился Франсис. — Не думаешь же ты, что мы с Дианой любовники?! Что за предположение!
Рот Джерваза скривился. Он не хотел начинать этот разговор, чувствуя, что ничего путного из подобной беседы не выйдет, однако ставки были сделаны и остановить игру было невозможно.
— Вполне логичное предположение, — буркнул виконт. — Мне известно, что ты бывал у нее, пока меня не было в Лондоне. И вы не просто чай вместе распивали.
Франсис не сразу понял, о чем говорит его кузен, а когда до него дошел смысл слов Джерваза, нахмурился.
— О Господи, неужели ты нанял кого-то следить за Дианой?! Какого черта ты это сделал?
— Эта женщина — куртизанка, надеюсь, ты не забыл? Я хотел знать, насколько процветают ее дела. — Сент-Обен понимал, что достоин презрения за эти слова, но промолчать не смог.
— Не смей так говорить о своей жене! — воскликнул Франсис. — Это не делает тебе чести. По сути, это чушь собачья! Пока тебя не было в Лондоне, твоя жена вела замкнутый образ жизни, так живут все порядочные женщины. Да, я заходил к ней пару раз, и что с того? Нет ничего постыдного в том, что у женщины есть друзья-мужчины.
— Пока ты окончательно не погряз во лжи, кузен, я уж скажу тебе, что видел, как вы вчера обнимались на берегу озера.
Франсис прищурил глаза — Джерваз никогда не видел кузена таким.
— Она была расстроена. Из-за тебя! Да, я успокаивал ее. Как мог. По-дружески. Ни больше ни меньше!
— И ты хочешь, чтобы я в это поверил? Франсис оставался совершенно спокоен.
— Я никому не позволю назвать себя лжецом, Джерваз, даже тебе.
— Я не виню тебя в том, что она тебя очаровала, — устало промолвил виконт. — Разве хоть один мужчина смог бы устоять перед ней? Она в состоянии соблазнить монаха одним своим видом, а молодые люди вроде тебя никогда не отличались монашеским поведением. Только не лги мне.
Франсис с такой силой ударил кулаком по столу, что все перья, карандаши и чернильницы подпрыгнули.
— Черт возьми, Джерваз, ты клевещешь на нас обоих — и на Диану, и на меня! Она — милая, добрая, любящая женщина! Ты недостоин ее! — Его голос дрогнул, но Франсис продолжал:
— Если бы только я мог любить женщину, то влюбился бы именно в нее. Но я клянусь тебе, именем Господа клянусь, что между мной и нею не было ничего предосудительного! Или ревность до такой степени ослепила тебя, что ты мне не веришь?!
Джерваз посмотрел в глаза кузену. Франсис был его лучшим другом и к тому же всегда отличался честностью. Неужели он лжет сейчас? Больше того, спрашивал себя Джерваз, верил ли он сам в то, что Диана обманывает его? Или, может, отчаяние сделало его таким недоверчивым? У него не было ни одного доказательства тому, что Диана говорит не правду, разве только он вбил себе в голову, что женщина не может быть честной.
Виконт потер виски. Сомнения грызли его. Он старался изгнать из головы все мысли о Диане, и теперь, когда Франсис бросил ему вызов, виконт понял, почему избегал думать о жене. Проще было поверить в ее гнев, чем в любовь, проще было обвинить ее во всех грехах, чем принять ее любовь, и поверить в то, что она говорит правду. Но тогда Джервазу пришлось бы признать, что он недостоин Дианы.
Однако от правды не укрыться, и Джерваз осознавал, что его кузен прав. В глубине души он это всегда понимал, но от этого ему не становилось легче.
Сент-Обен был до такой степени занят собственными проблемами, что не сразу понял одну фразу Франсиса. Иначе ни за что не спросил бы, не подумав:
— А что ты имел в виду, когда заявил: «…если бы я мог любить женщину»?
Наступило долгое, напряженное молчание. Джерваз заметил, что лицо его кузена смертельно побледнело.
— Я имел в виду именно то, что сказал, — наконец ответил молодой человек. Несмотря на растерянный вид, в глазах его читалась решимость. — Я скоро уеду из Англии… с другом… Думаю, в будущем я поселюсь в Италии. А может быть, в Греции. В древних странах более терпимо относятся к людям вроде меня.
Несмотря на мрачное настроение, Джерваз испытал настоящий шок. Шок и отвращение. Он, конечно, знал о существовании таких мужчин, но никогда не задумывался о них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54