Говорят, что завтра я уже смогу вернуться домой.
Трилби отвлеклась и расслабилась, но разговор с Самантой напомнил ей, что сегодня ее первая брачная ночь. Только она и Торн знали, что они уже были вместе, но едва ли они могли демонстрировать свой неблаговидный поступок.
— Тогда увидимся завтра, хорошо? — спросила Трилби с принужденной улыбкой.
Торн и Трилби допоздна провожали гостей, но, в конце концов, остались одни при уютном свете ламп в гостиной у камина, допивая бокал шампанского.
Когда последние гости ушли, Трилби переоделась в простое серое платье. Она могла бы сразу переодеться ко сну, но слишком боялась, что Торн расценит это, как приглашение к их близости. Этого она хотела сейчас меньше всего. Он не переодевался совсем. На нем все еще были черные брюки, белоснежная рубашка и черный узкий галстук. Пиджак он снял, теперь развязывал галстук и расстегивал ворот рубашки.
— Я устал, а ты? — спросил он, явно приглашая ее к разговору. — Я уже забыл, как утомительно жениться.
Это напомнило Трилби о том, что он не в первый раз шел к алтарю. Она внимательно рассматривала пузырьки в бокале с шампанским.
Торн остановил взгляд на красивом бокале в ее руке.
— А ты знаешь, почему у бокалов для шампанского такая форма? — внезапно спросил он.
Она взглянула на него, а потом на высокий бокал.
— Нет, а почему?
Он слегка улыбнулся.
— Ты уверена, что хочешь знать?
— Да, конечно, — ответила Трилби заинтересованно.
Торн слегка наклонился вперед, чувственно поглаживая бокал руками.
— Они были отлиты по форме груди Марии Антуанетты.
Трилби уронила свой бокал. Ее не настолько удивил его ответ, сколько то, как он ласково поглаживал свой бокал, не сводя глаз с груди Трилби. Торн тихо рассмеялся над ее явным смущением, поставил свой бокал и встал. Когда он приблизился к ней, она увидела, что глаза его потемнели и полны желания. Она уже видела его таким.
Трилби быстро встала.
— Мне надо все здесь убрать…. — начала она взволнованно.
Но он легко поднял ее на руки, как будто она ничего не весила.
— Только после того, как мы займемся любовью, — хрипло ответил он, наклонился и начал осторожно целовать ее, его губы пахли шампанским и мятой, его теплое дыхание смешалось с ее дыханием.
Трилби хотела протестовать и сопротивляться, но его прикосновения обессилили ее. Через секунду она расслабилась, и ее рука скользнула вокруг его шеи. Ее тело задрожало от чувственного ожидания. Трилби вспомнила, как это было в тот раз, как восхитительно это было даже в холодной, сырой палатке, на твердой земле.
А на этот раз это будет в теплой мягкой постели, никто не мог помешать им, у них была впереди вся ночь.
— Я так давно хочу тебя, Трилби, — нетвердо сказал он, осторожно положив ее на белоснежное покрывало кровати. — Я только о тебе и мечтаю.
Она лежала на постели в неярком свете керосиновой лампы, ее грудь возбужденно вздымалась. Она хотела попросить его погасить лампу, когда он снял и отшвырнул рубашку. То, что она только чувствовала раньше, теперь видела глазами. Его грудь, покрытая волосами, была мускулистой и по-мужски очень красивой. Трилби была так заворожена его видом, что не сразу заметила, что он снимает брюки. Когда он расстегнул их и снял, и она увидела ту часть его тела, которая была чисто мужской, угрожающе мужской, она замерла, у нее перехватило дыхание.
— Теперь ты видишь, — сказал он слегка агрессивно.
Она отвела глаза, думая, что он рассмеется, но смеха не последовало.
Шум снимаемой одежды и стук ботинок, упавших на пол, донесся до нее, затем Торн сел рядом.
— Лампа, Торн, — прошептала она взволнованно, когда его руки начали расстегивать ее платье.
— Я хочу, чтобы свет горел, Трилби, — ответил он очень спокойно. — Я хочу, чтобы ты видела меня во время нашей великолепной близости.
— Но… — она сильно покраснела, когда он опустил платье до талии, затем приподнял ее и очень ловко стащил с нее платье вместе с бельем.
Она пыталась как-то прикрыть себя, но он не позволил. В течение нескольких напряженных секунд она лежала неподвижно, а его глаза завершали свое восхищенное обладание ее наготой.
— Торн, пожалуйста, — начала она смущенно.
— Всю мою жизнь это происходило в темноте, — он не сводил глаз с ее обнаженной груди. — На этот раз я хочу полностью все видеть, каждое мгновение, каждое движение. Я никого никогда не хотел так, как хочу тебя, — он наклонился и дотронулся губами до самого кончика ее груди. Он поцеловал его, нежно лаская языком, и очень быстро сосок стал твердым и упругим. У нее перехватило дыхание от предчувствия уже знакомого наслаждения.
Ее руки взволнованно перебирали его густые темные волосы, она была полностью в его власти, ее глаза следили за изменяющимся выражением его лица, когда он ласкал ее.
Его вторая рука медленно скользнула вниз, к ее обнаженным бедрам, к ее плоскому животу. Секунды перешли в длинные, растянувшиеся минуты, его губы и руки становились все более настойчивыми, более смелыми, как и вскрики, срывающиеся с пересохших губ Трилби.
Когда она стала отзываться на его ласки, он взял ее руки и положил на свое тело, заставляя изучать его, он показывал, где и как нужно дотрагиваться, чтобы и его собственное наслаждение возрастало.
— Это же… неприлично! — она почти задыхалась, когда, наконец, его ноги оказались между ее ног, он обхватил ее бедра и резко притянул ее к себе до полной близости. Она смотрела прямо в его глаза, когда он делал это. Они стали совершенно темными.
— Да, — задыхаясь, сказал он. Его глаза медленно скользили вдоль ее тела, к тому месту, где их тела соединялись. — Посмотри, Трилби, — прошептал он.
Она машинально посмотрела, и у нее перехватило дыхание, он замер, давая ей возможность увидеть полноту их близости. Он поднял глаза, встретившись с ее потрясенным взглядом. Не отрывая взгляда от ее лица, он медленно, как движение летнего ветерка в листве деревьев, начал осторожно входить в ее ждущее тело.
— Как это прекрасно, — прошептал он, глядя в ее лицо, наслаждение пронзало его тело. — С тобой это что-то очень глубокое, гораздо глубже, чем простое похотливое соединение тел.
Его неожиданная нежность тронула ее. Трилби расслабилась, а он продолжил обладать ею. Она подняла руки, чтобы погладить его лицо, лаская его твердые губы, когда у него перехватило дыхание, и он начал содрогаться.
Ее тело, как и его, приближалось к экстазу. Она дрожала от каждого медленного глубокого движения. Она не прятала глаза и позволяла смотреть на себя. Казалось, это усиливало наслаждение, потому что он стонал при каждом нежном движении.
— Прими меня, — нетвердо выдохнул он и начал резкими сильными движениями пронзать ее, достигая высшего наслаждения, ее тело оторвалось от постели в потрясающем экстазе.
Далее она уже ничего не понимала, за исключением нежного взрыва цвета, жара и забвения, она кричала от того наслаждения, которое он дал ей. Он завершил это. Это было так же просто, как и глубоко.
Наконец он откинулся на спину, глядя в потолок. Ему внезапно пришла в голову мысль, что он любит ее. Только любовью можно объяснить то волнение, которое она возбуждала не только в его теле, но и в его мыслях, в его сердце и даже в душе. То, как он обладал ею, не имело ничего общего с обычной потребностью. Сейчас это было еще более невероятно, чем в первый раз. Он едва мог поверить, что наслаждение может быть таким полным.
Трилби лежала рядом, обнаженная, медленно приходя в себя. Она чувствовала некоторую усталость и расслабленность, ей казалось, что она все еще его часть. Он взглянул на нее, но на этот раз она не сделала никакой попытки прикрыть себя — она принадлежала ему.
Он медленно разглядывал ее всю, замечая покрасневшие следы страсти, которые оставили на ее теле жадные, изголодавшиеся губы и руки.
— У тебя будут синяки, — тихо сказал он. — Извини, я не хотел быть грубым с тобой.
— В конце едва ли возможно быть нежным, — она покраснела и отвела глаза.
— Я доставил тебе наслаждение, да? — тихо спросил он, читая ответ на ее лице и в тихом стоне, вырвавшемся у нее. — Тебя ведь учили, что женщина не должна испытывать наслаждение во время интимных отношений с мужчиной?
— Да, — призналась Трилби. — Говорили, что только плохие женщины испытывают наслаждение с мужчинами.
— Ты едва ли плохая женщина, — Торн взял ее руку и нежно поцеловал ладонь. — Спасибо тебе за наслаждение, которое ты мне дала.
— Торн…
Он наклонился и поцеловал ее в закрытые веки.
— Я хочу тебя снова, — прошептал он, приближаясь к ее губам.
— Но это неправильно! — воскликнула она неистово.
— Почему нет?
Его губы медленно прижались к ее губам, и пока она соображала, что значат его слова, он снова проник в ее тело и овладел ею с искусным умением. И когда ее ум снова начал работать, она уже лежала рядом с ним, удовлетворенная во второй раз.
— Я даже мечтать не мог, что это может быть так хорошо, — он чувствовал себя, как в тумане.
Торн положил ее рядом с собой, прижал к себе, укрыл.
— А теперь поспи, маленькая моя.
— А моя одежда, — запротестовала она.
Перед тем как погасить лампу, он повернул ее лицо к себе и заглянул ей в глаза.
— Утром мы захотим друг друга снова, даже сильнее, чем сейчас. Без одежды это будет сделать легче.
Она покраснела и слегка задрожала от ожидания.
— Это совсем не грех, хотеть заниматься со мной любовью, — прошептал он, улыбаясь. — Бог дал нам наслаждение, чтобы увеличить радость брака, и это приносит нам детей. Наслаждайся мной, Трилби, и позволь мне насладиться тобой. Никакого стыда в этом нет.
Она чувствовала слабость от того, что желала его так сильно. Это было не очень-то благоразумно. Конечно, где-то внутри она возражала против того, как Торн привел ее к замужеству. Но, когда он держал ее в своих объятиях, Трилби чувствовала удовлетворение всех своих чувств, своего тела. Он был для нее всем, чего она желала, как только он приближался к ней.
Со слабым вздохом она прижалась к нему, уткнувшись в его широкое теплое плечо, и закрыла глаза.
— Да, так хорошо, — прошептал он. — Засыпай. Я тебя измучил, да?
Она подумала, что это было самым замечательным мучением, которое она когда-либо испытывала.
Она прошептала это ему на ухо, когда он погасил лампу, и, наконец, уснула.
Далеко от ранчо Вэнса два человека, укрывшись одним пончо, наблюдали, как поднимается луна. Один человек был очень высокого роста, он играл на флейте. Другой была женщина, тонкая и женственная. Ее голова лежала у него на груди. Она наслаждалась последним вечером с человеком, которого любила.
— О чем была последняя песня? — спросила она, когда он закончил.
— Это одна из многих песен о любви, — сухо ответил Наки. — У нас их бесчисленное множество. Мужчины всегда стараются уговорить женщин в своих вигвамах развести огонь, приготовить еду и родить детей.
Дети. У нее никогда их не будет, потому что дети двух разных рас нежелательны в этом мире. Эта мысль опечалила ее.
— Если бы я была женщиной-апачи, я могла бы жить с тобой.
— Мне нужно было бы заплатить за тебя несколько лошадей, — напомнил он ей, — а твой брат никогда бы не согласился.
— Мой брат ужасный человек.
— А твой отец похож на него?
Она вздохнула.
— Боюсь, что да. Но моя мама похожа на меня. Она противница старых взглядов. Она считает, что у женщин есть ум и что женщинам должны разрешить голосовать, — добавила Сисси.
— Апачи тоже не голосуют, — он коротко рассмеялся — Это наша земля, наша страна, а нам отказали в праве голоса.
— Многие несправедливости следует исправить.
— Да, действительно так.
Сисси спокойно стояла в его объятиях, между ними царил мир и спокойствие.
— Я должна уехать завтра.
— Мудрое решение. Мне становится все труднее уходить от тебя, когда мы расстаемся.
— Для меня это так же трудно.
Он приподнял ее подбородок, чтобы видеть ее глаза при свете луны.
— Ты бы хотела спать со мной, да? — прошептал он.
— Да, — честно ответила она.
— И я тоже, — Наки вздохнул. — Как было бы хорошо, если бы ты была апачи.
— Или если бы ты был белым, — она потянулась к нему и поцеловала в уголок губ. — Наки, не мог бы ты поехать в Луизиану со мной?
Он приложил палец к ее губам.
— Никогда не произноси мое имя. Это табу у нас. Имя имеет власть.
Сисси улыбнулась.
— Ты слишком суеверен.
— Это досталось мне по наследству, — он погладил ее длинные волосы. — Я не могу уехать отсюда. Я не смогу жить на Востоке. Это невозможно. Я принадлежу этой земле.
— Тогда бы могла остаться я, — храбро сказала она.
— И жить в примитивной лачуге в резервации? — грустно спросил он. — Где к тебе относились бы, как к заразной больной? У нас ненавидят белых.
Сисси застонала.
— Почему все так получается?
Он пожал плечами.
— Кто может ответить? — голос его был печальным. — Мы с тобой похожи, ты и я. Как мы нашли дорогу друг к другу, не знаю. Но моя жизнь будет пустой без тебя.
— Как и моя без тебя.
Наки наклонился к ее губам, нежно целуя ее.
— О, не так, — умоляла она, — потянув его за густые длинные волосы.
Он разжал ее пальцы.
— Только так, чтобы мы смогли расстаться, не рискуя переступить черту договора.
— Я готова рискнуть всем…
— Платить придется ребенку, который появится потом, — напомнил он ей. — Это будет слишком высокая цена.
Она уступила.
— Ты, конечно, прав. Почему ты всегда прав?
— Потому что я очень умный, умнее всех.
Сисси засмеялась и шутя ударила его кулаком в грудь.
— Ты слишком самонадеян.
— Это неизбежный результат того, что прекрасная и умная женщина бросается на меня, — прошептал он в ответ.
Сисси приподнялась на цыпочки и нежно поцеловала его.
— Так и есть.
Сиси прижалась к нему, стараясь сдержать слезы. Ей казалось, что сердце разрывается у нее в груди. Наки, очень чувствительный к ее эмоциям, ощутил такую же боль. Отказ от нее — это единственный благоразумный выход. Но от этого не легче. Он никогда не знал раньше, что такое одиночество. Он никогда не ощущал его так сильно. Даже после смерти Кончиты. Но теперь он понял, что это такое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39