Несколько секунд он молча смотрел на нее, не в силах и слова вымолвить от восхищения.
— Вот что они перевезли в музей! — сказал он. — Эти люди положили в могилу принадлежащие ей драгоценности. И корону.
— Наверное. — В ее голосе слышалось раздражение.
— А Топану не упоминал про скульптуру?
— Ты что? Неужели он сказал бы? Нет, он вовсе не глуп! Обмолвись он об этом хоть словом, я тут же бросилась бы разыскивать гробницу. Или у тебя есть другие соображения на этот счет? Ты считаешь, что он хотел удержать меня по какой-то другой причине?
В темноте она не могла иронично улыбнуться, не могла махнуть рукой, делая вид, что все в порядке. Брайан понял: она сердится из-за того, что он не ответил на ее вопрос. Сердится даже не на него, а на себя. За то, что поверила, что может спросить у него о чем угодно.
— Один раз я думал, что влюблен, — медленно произнес он.
Патрисия затаила дыхание.
— Мне казалось, это настоящая любовь. Но я ошибся.
— Что произошло?
— Ничего. Месяца три мы были вместе. В один прекрасный день она поцеловала меня в щеку и заявила, что между нами все кончено. И ушла.
— И ты не умолял ее остаться? Не предлагал жениться на ней? — Патрисия поспешила задать этот вопрос, будто боялась, что еще секунда — и ей не хватит смелости спросить.
Брайан невольно улыбнулся. Сам виноват. Заявил: спрашивай о чем угодно. Вот она и спрашивает.
— Да, я хотел, чтобы она осталась. И я действительно просил ее стать моей женой.
— Она была беременна?
— Нет. Вернее, тогда я этого не знал. Я узнал обо всем уже через несколько лет. Когда понял: это была не любовь. То, что я испытывал к ней… это была страсть. А она… Она тоже не любила меня.
Патрисия смотрела на него во все глаза и молчала, боясь пошевелиться.
Брайан получил ответ на вопрос, который его мучил. Он думал: смогу ли я раскрыть душу перед другим человеком? Смогу ли поведать о том, что меня гложет?
Ему это удалось. Патрисия окутала его невидимым, но таким сильным теплом своего сердца, и он понял, что может довериться ей.
— Стать моей женой я попросил ее тогда, когда пришел в особняк, где она жила. И увидел ее в саду. Ее и шестилетнего паренька, с которым она играла. Своего сына.
— Может быть, это не… — Патрисия запнулась. — Нет.
— Нет. Ты сама видела фотографию. Когда я… — Брайан запнулся и помолчал, — когда я увидел его, мне показалось, что я смотрю на самого себя в детстве.
Как странно! Здесь, почти в кромешной тьме, он доверяет ей свои тайны! Может, потому, что это место само окутано таинственностью, само располагает к тому, чтобы излить душу. Излить душу той, с которой он хотел бы познать самую большую тайну на свете.
Он не видел реакции Патрисии, но ему это и не было нужно: по ее прерывистому дыханию, по тому, что разлилось в воздухе вокруг них, он понимал: она сейчас рядом с ним не только физически, но и чувствует то же, что и он. Ведь именно это называется эмпатией.
— Значит, ты ничего не знал? Она тебе ничего не сказала?
Наконец он распустил ее волосы. Они заструились волнами, как у таинственной Нусанти-Хо, сидевшей и смотревшей на них. Ему так хотелось снять ее рубашку, увидеть, как ниспадают волосы на ее грудь… Но нет! Здесь это невозможно. Он разделил волосы на две пряди и перекинул их вперед, так, как на скульптуре.
— Я оказался прав, — не без гордости произнес он. — Вы словно сестры. Никогда не верил в переселение душ, но факты опровергают… — Он вдруг нахмурился. — Ты слышала?
Они прислушались. Издалека донесся какой-то шорох.
— Листья шелестят, — сказала Патрисия. Ей не терпелось получить ответ на свой вопрос. — Брайан… — Она взяла его за руку.
— Нет, я ничего не знал. Она скрыла от меня правду о ребенке. Ей не нужно было, чтобы я о чем-то знал. А сам я не догадался бы. В нашу первую встречу я принял ее за скучающую миллионершу, которая ищет приключений. Я тогда только что закончил университет и переехал в Европу. Сначала пожил на материке, а затем отправился в Англию изучать британскую систему права. В свободное время подрабатывал в кафе, просто так, для расширения кругозора. Конечно, ей и в голову не могло прийти, что простой официантишка, которого она подцепила в кафе, через шесть лет заявится к ней в дом — да не где-нибудь, а в Австралии — в качестве юриста, консультирующего ее мужа по вопросам законодательства.
Патрисия прижалась к нему.
— Брайан… Значит, она выбрала тебя, чтобы зачать ребенка? В этом состоял ее план?
Схватывает на лету!
— Мне она, естественно, об этом не говорила. Я думал, что ей лишь хочется развлечься со мной. Как можно устоять перед печальной красавицей? Кстати, печаль, думаю, была неподдельной. Она жила далеко от родины, рядом ни родных, ни друзей. Мне стало ее жалко.
Ну, а потом… удовольствие от… близкого общения со мной тоже было натуральным.
Патрисия болезненно поморщилась.
— На самом деле, — продолжал Брайан, она, оказывается, следовала трезвому расчету. Занималась, так сказать, селекцией: рост, телосложение, цвет волос и так далее. Я подошел.
— Расчетливая стерва! — вырвалось у Патрисии.
— Прекрати. Я ей нравился, пусть и не сильно, но нравился.
— Конечно!
— Вообще-то она любила своего мужа. Он аристократ с огромным состоянием, но вот беда: не мог иметь детей. Истратил целое состояние на врачей, но все бесполезно. Оставалось усыновить ребенка, что, однако, требовало мороки с бумагами. К тому же ребенок в таком случае был бы не его по рождению, и алчные родственники смогли бы вчинить иск и даже выиграть дело, урвав себе жирный куш.
Значит, надо было раздобыть наследника каким-то другим способом. Чем она и занялась.
— Ее муж обо всем знал?
— Догадывался. В подробности она его, конечно, не посвящала. И меня умоляла ничего ему не говорить. Он любит своего сына и…
— Своего? Но это же твой сын!
— Да. Ну и что с того? Что мне оставалось?
Заявить о своих правах и поставить крест на жизни троих человек?
Патрисия недоверчиво хмыкнула.
— Они хорошие люди, — добавил он.
— Еще бы!
— Правда. Они оказались в отчаянном положении, у них не было другого выхода. Так они, во всяком случае, думали. Но я видел, как любит ее муж сына, моего сына. Внутри у меня все переворачивалось, но я не мог ничего поделать.
— И все же просил ее стать твоей женой?
— Я предпринял последнюю попытку. Сначала она вообще не хотела меня видеть, потом испугалась, что я обо всем расскажу мужу или ребенку, и назначила мне встречу. И мы встретились… Я вышел из себя. Угрожал ей, требовал, чтобы она ушла от мужа и вышла за меня, потом даже упал на колени и умолял ее вернуть мне ребенка. Она молчала. Позволила мне выговориться, потому что знала: мне не остается ничего, кроме как смириться. Ведь я отец мальчика лишь биологически. Во всем остальном он сын ее мужа.
— Как его зовут? — спросила Патрисия.
— Морис. Красивое имя, правда?
Она кивнула. Брайан с облегчением вздохнул. О том, что у него есть сын, он узнал давно.
Настолько давно, что успел смириться с тем, что сын этот ему не принадлежит и никогда не узнает, кто его настоящий отец.
И все же ему нужно было выговориться, почувствовать, что кто-то разделяет его боль.
— Я не присутствовал при его рождении, сказал он. — Меня не было рядом, когда он произнес первое слово, когда начал ходить. Я не ухаживал за ним во время болезни и не пел ему колыбельную. — Брайану очень хотелось объяснить все Патрисии: так хоть чуть-чуть стихало чувство вины за свою отцовскую безответственность. — Ведь для этого и нужен отец. А Морис просто счастливый мальчуган. Заяви я о своих правах, потребуй провести экспертизу, принесло бы это счастье хоть кому-то? Ему, мне, его матери?
Патрисия по-прежнему держала его за руку.
Слегка сжала его ладонь, чтобы он знал: она понимает его, считает, что он поступил правильно.
— И больше никто об этом не знает?
— А кому я могу все рассказать? Родителям?
Представляю, каково будет им узнать, что у них есть внук, но увидеть этого внука, поговорить с ним им не удастся! Морису почти одиннадцать, он уже не ребенок. Если у него когда-нибудь возникнет во мне необходимость, я буду с ним. Но, честно говоря, лучше всего, чтобы я ему никогда не понадобился.
Патрисия высвободила ладонь. Она поднесла руки к его щеке и нежным прикосновением вытерла слезы, о которых он и не подозревал, после чего обхватила его голову руками.
— Ты сказал, что не знаешь, что такое любовь. Как ты ошибаешься! Узнав о ребенке, ты не стал настаивать на своих правах. И тем самым доказал, как любишь его. — Она взглянула ему в глаза. — А еще спасибо, что рассказал мне обо всем. Это доказывает, что ты мне доверяешь.
— По-моему, давно настало время нам довериться друг другу. Зачем лезть в драку?
— Ты имеешь в виду наши профессиональные взаимоотношения или личные?
— И те и другие.
Патрисия кивнула.
— Ну, на все посмотрела? — спросил Брайан. Сверху донеслось негромкое повизгивание и шум крыльев. — По мне, так нам пора выбираться отсюда.
— Я еще не все сняла. Неудобно снимать и фонарик держать. Может, возьмешь его, посветишь? А то совсем не видно, что я снимаю.
Сейчас быстренько закончу, и мы устроим пикник на пляже.
— Я не взял плавки.
— А я купальник.
— Ты вознамерилась сделать так, чтобы мы попали в кутузку, Патрисия Кромптон!
— Не знаю, как насчет «нас», а вот Джессика была бы не прочь увидеть тебя за решеткой.
Брайан рассмеялся. Эхо далеко разнесло его голос под сводами пещеры, но его перекрыл какой-то странный звук. Не то вой, не то стон…
И еще это шелестение сверху, сбоку — повсюду…
Патрисия навела камеру и приготовилась снимать. И тут Брайан понял в чем дело.
— Патрисия! — крикнул он. — Не надо!..
Но было уже поздно. Темноту пронзила вспышка камеры, на несколько секунд Брайан ослеп, на ощупь взял Патрисию за руку и потащил к выходу.
— Я не закончила!
Но у него не было времени спорить. Он вытащил ее на свет, ослепивший их. Они стояли и моргали, пытаясь привыкнуть к яркому солнцу.
— В чем дело?
— Летучие мыши, — ответил Брайан.
Словно по сигналу, из ущелья полетели темно-серые создания: три, пять, десять, затем все больше и больше — целая уйма. Все вокруг наполнилось шумом крыльев, из щели словно клубы густого черного дыма валили.
Патрисия побелела, от ужаса ей хотелось кричать, но в глотке пересохло. Брайан заметил ее реакцию, открыл было рот, чтобы успокоить ее, но она вырвала руку и бросилась бежать.
— Пат! Стой!
Она неслась во весь опор.
— Стой, тебе говорят! — Он бросился догонять ее.
Краб просто душка, жаль, он оказался не в то время и не в том месте. Пауки еще куда ни шло, змеи — черт с ними. Но летучие мыши!..
Нет, это невыносимо! Она схватилась за голову: что, если они запутаются у нее в волосах?
Глупо, конечно, но что делать?
Она перепугалась не на шутку.
— Пат! Ничего страшного не произошло!..
Брайан попытался схватить ее, но она увернулась и принялась лезть вниз, туда, где стоял джип.
— Осторожно!
Патрисия зацепилась за корень и растянулась на земле. Но даже боль была не в состоянии остановить ее позорное бегство. Вскочив на ноги, руками по-прежнему держась за голову, она снова понеслась во весь опор, сама не зная куда.
Но Брайан оказался проворнее. Он успел схватить ее за рубашку. Патрисия рванулась, ткань начала рваться.
Брайан произнес:
— Хватит! Остановись.
Его голос, громкий, но спокойный и уверенный, наконец подействовал на нее. Она остановилась и призадумалась. А ему только это и было нужно.
— Пока я с тобой, ты в безопасности, — мягко произнес он, целуя ее в макушку. — Все будет хорошо. Все уже хорошо. Хорошо… — Он повторял это снова и снова, прижав ее к себе, и наконец она поверила ему.
— Прости, — сказала она, прильнув к его груди. — Прости меня. Не знаю, что на меня нашло.
— Все нормально.
— Просто я жутко перепугалась!
— Знаю.
Она взглянула ему в лицо: он что, смеется над ней?
— Конечно, это всего-навсего летучие мыши, — сказала она с чувством собственного достоинства.
Он поцеловал ее в губы.
— Летучие мыши. И крабы. — Уголок его рта слегка приподнялся.
Нет, он все-таки смеется над ней! Или не смеется? Просто слегка подшучивает. И, как ни странно, почему-то ей очень нравится, когда Брайан Лавджой над ней подшучивает. С чего бы вдруг?
— Самое главное — предупредить меня заранее, — сказал Брайан. — Чтобы я успел приготовиться. Какой реакции ожидать, если тебе подвернется нечто, действительно представляющее опасность. Гадюка? Здоровенный скорпион?
Патрисия застонала.
— Знаю, ты боишься их до смерти, — добавил он.
— Ничего подобного, — запротестовала она. — По крайней мере, теоретически.
— А практически?
— Мда… Но зато я не боюсь мышей!
— Каких? Цирковых?
— Нет, я правду говорю! — Она оперлась на правую ногу, схватившись за его рубашку, чтобы не упасть, и собралась встать.
Но Брайан вовсе не собирался отпустить ее просто так. Он взглянул на ее колено, увидел разорванную ткань и кровь и, ни слова не говоря, подхватил ее и понес к машине, осторожно ступая ногами, чтобы не покатиться кубарем вниз.
Первым ее побуждением было выразить протест: что это, в конце концов, за самоуправство? Но почему-то вместо этого она обняла его за шею, опустила голову ему на грудь и стала слушать мерное биение его большого доброго сердца.
— Держи. — Брайан открыл дверцу джипа, достал из дорожной сумки бутылку с водой и протянул Патрисии. Она благодарно кивнула.
Промочить горло — это как нельзя кстати!
Он тем временем занялся ее ногой. Извлек из аптечки спирт и пластырь, промыл водой рану, обработал края спиртом и заклеил пластырем.
— Может, забинтовать?
— Нет, не стоит, — сказала она. — Все просто замечательно. Родись ты женщиной, из тебя вышла бы отличная медсестра.
— Вот как? Родись ты парнем, из тебя вышел бы отличный бегун. Можешь участвовать в марафоне.
Патрисия покачала головой.
— В ближайшую неделю мне это явно не грозит. Но спасибо за предложение, надо будет попробовать!
Он хмыкнул.
— На, — она отдала ему бутылку, — заткни себе ею рот, а то еще какую-нибудь гадость скажешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19