.. Нам будет грустно, но все равно мы тебя не разлюбим. Пони-
маешь?
- Нет, - честно признался Луар.
Отец вздохнул:
- Теленок валяется в ромашках и сосет вымя... А теперь представь,
что то же самое делает здоровенный бык.
Помолчали.
- Я что-то не так делаю? - спросил Луар шепотом. Отец запустил ру-
ку в путаницу своих светлых, как и у Луара, волос, смел со лба назойли-
вые пряди:
- Я, наверное, не так сказал... Малыш, нельзя до старости жить
детством. Хм... Старость твоя далеко, конечно, но пора выбирать...
Луар прерывисто вздохнул. Потупился, изучая мокрицу на влажном
камне перил.
Отцова рука легла ему на плечо:
- Денек...
- Выбери за меня, - вдруг страстно попросил Луар. - Мне кажется...
что у тебя лучше получится.
Отцовы пальцы на его плече сжались:
- Ну нельзя же!.. Ты мужчина, ты решаешь свою судьбу...
Луар вздохнул снова. Этого-то он и боялся; непостижимое будущее,
неотвратимые перемены... Вернуться бы в четырнадцать лет. Даже и в две-
надцать - несмотря даже на ту порку... Ведь потом было все хорошо...
Даже лучше прежнего... Кажется, та боль привязала его к отцу, вместо
того чтобы оттолкнуть...
- Твой выбор будет правильнее, - сказал он глухо. - Ты опытнее...
да и потом...
Он запнулся. Отец устало опустил кончики рта:
- Что - "потом"?
Луар молчал. Он мог бы сказать, что отец его умнее и лучше, что
ему, сыну, никогда и ни в чем не сравняться с великолепным отцом - но
он молчал, опасаясь насмешки.
Его собеседник тоже молчал и смотрел без улыбки. Вздохнул, перевел
взгляд на воду; потер пальцем ухо, будто собираясь с мыслями:
- Сынок... Когда я был такой, как ты... чуть постарше. В Каварре-
не... - Эгерт Солль перевел дыхание. - Я совершил очень гадкий посту-
пок. И я... был за него страшным образом наказан. Заклятье трусости...
сделало меня жалким и... отвратительным существом. Я никогда не говорил
тебе, но мама очень хорошо знает.
У Луара мурашки забегали по коже. Отец говорит о каком-то незнако-
мом человеке, а он, Луар, прослушал начало истории...
- Я стал трусом, Луар, самым низостным из трусов. Я боялся темно-
ты, высоты, я смотреть не мог не обнаженную шпагу... Я терпел оскорбле-
ния и побои - и не мог ответить, хотя и был сильнее... Я не заступился
за женщину, потому что...
Он запнулся, будто ему рот свело судорогой. Перевел дыхание:
- Видишь ли, малыш... Я долго думал, рассказывать тебе... Или все
же не стоит.
Это испытание, понял Луар. Он меня разыгрывает.
Отец оторвался, наконец, от воды и заглянул сыну в глаза:
- Ты не веришь мне, Денек?
В эту самую секунду Луар понял, что все это правда. Отец не шутит
и не разыгрывает, каждое слово дается ему с болью, он ломает сейчас тот
героический образ, который давно сложился в воображении Луара, он рис-
кует уважением собственного сына...
Луар мигнул.
- Мама знает, - продолжал отец. - Она... видела меня... таким,
что... Лучше не вспоминать. Но ты... Сегодня я снова увидел, как ты...
забиваешься в тень. И тогда я решился. Рассказать тебе. В конце кон-
цов... я сбросил заклятье, и все равно прошли годы, прежде чем я стал
таким, как сейчас... А ты еще малыш. Я не желаю тебе и сотой доли
тех... того, что было со мной. Будь счастливым, будь таким, как ты
есть... Не мучай себя этим вечным сравнением. Понимаешь, почему?
Луар смотрел вниз, и в его голове царила сумятица. Мокрые ладони
будто примерзли к холодным каменным перилам; отец стоял перед ним и
ждал его ответа - как подсудимый.
По воде тянулись блеклые осенние листочки; Луар не мог сосредото-
чится. Все это слишком сразу. Шли, молчали, было хорошо...
И тогда он вспомнил.
Тогда тоже были листья - на воде и на берегу... Ему было тринад-
цать лет, и пахло сеном. Ощутив боль, он не понял сразу, что произошло,
дернулся, опустил глаза - и увидел в жухлой траве змею.
Ослабели ноги. Мир затянулся черной дымкой; Луар хотел бежать и не
мог сойти с места - но люди на берегу услышали его отчаянный крик.
Траурная пелена. Страх, от которого цепенеют все внутренности; бе-
лое и жесткое лицо отца: "Не бойся".
Лезвие ножа в костре. Ремень, перетянувший ногу до полного онеме-
ния. Какие-то перепуганные женщины; отец оборвал их причитания одним
хлестким коротким словом. А матери тогда не было на берегу - она ждала
рождения Аланы...
Мокрое сено. Запах жухлой травы. И уже все равно, как выглядишь и
как на тебя посмотрят, нет сил играть храбрость - но отец спокоен:
"Сейчас будет больно".
Он кричал и бился. Он боялся каленого железа больше смерти - уж
лучше умереть от яда...
Но отец его был жесток; сильные руки скрутили Луара, как цыпленка.
Край отцовой куртки в судорожно стиснутых пальцах. Ошеломляющая
боль; костер, широкая ладонь, зажимающая рот. Резкое облегчение. Белое
бесстрастное лицо, и на губах - Луарова кровь. Вода. Холодная вода.
"Вот и все".
И спокойствие сползает с этого лица, будто маска...
А потом подросток-Луар лежал на телеге и смотрел в небо. И удив-
ленно думал о странностях судьбы и бесконечно долгой жизни впереди -
вот ведь...
Он не знал, каково в те минуты было его отцу. Наверное, во рту
спасителя-Солля была ранка - яд, высосанный из тела сына, достал теперь
самого спасителя, и даже могучий Соллев организм одним только чудом с
ним справился...
Отправив домой сына, Солль свалился в судорогах. Ничего этого Луар
в те минуты не знал...
Мгновение острого счастья - покачивающаяся телега, негромкий голос
возницы, над миром - вечернее небо, зеленое с золотым...
...Блеклые листья под мостом. Неспешный осенний парад.
- Я... хотел как лучше, Денек, - устало сказал отец. - Я хотел ос-
вободить тебя... От... идеала, что ли... Может, и не стоило...
Луар перевел дыхание и крепко, крепко стиснул твердое плечо стоя-
щего перед ним человека.
Обнять бы. Но нельзя. Не мальчишка.

* * *

Ночью в плотно закрытом фургончике тепло и душно - от нашего дыха-
ния. Утром острый, как иголка, ледяной сквознячок пробился-таки в ка-
кую-то щель и цапнул меня за ногу; ежась, щурясь, протирая глаза и чуть
не разрывая себе рот смачными зеваниями, я выбралась наружу.
Под небом было серо и холодно. Три наши повозки стояли, сбившись в
кучу, в каком-то дворе; Флобастер договорился с хозяином на неделю впе-
ред. Под ногами бродили куры; сонная Пасть, привязанная цепью к колесу,
исподлобья разглядывала их одним приоткрытым глазом. Я огляделась, при-
кидывая, где тут безнаказанно можно справить нужду.
За День Премноголикования мы заработали столько, сколько не зара-
батывали за целую ярмарочную неделю. Играли допоздна, играли при факе-
лах, Муха взмок, бегая с тарелкой, а веселые монеты звенели и звенели,
и Флобастер подгонял: еще! еще!
Бариан охрип; Гезина пела, аккомпанируя себе на лютне, Флобастер
читал сонеты собственного сочинения, где-то палили пушки, вертелся фе-
йерверк, пахло дымом, порохом и дорогими духами. Все мы пошатывались на
ходу, как пьяницы или матросы; наконец, занавес был задернут, и Флобас-
тер посадил на цепь нашу вечную спутницу - злобную суку по кличке
Пасть. Муха где стоял, там и свалился; прочие с трудом добрались до
фургончика, где и упали вповалку, и, засыпая - лицом во влажную мешко-
вину - я слышала, как рвет струны пьяная скрипка, подыгрывая не менее
пьяным, охрипшим певцам...
Мы трудились, как бешеные, пока через несколько дней праздник не
выдохся и к нам за занавеску не явился стражник - в красном мундире с
белыми полосами, с пикой в руках и коротким клинком у пояса. Гезина по-
пыталась было с ним кокетничать - с таким же успехом можно было совра-
щать куклу, казненную перед зданием суда. Мы очистили площадь так быст-
ро, как только могли - однако Флобастер не спешил покидать город, пола-
гая, очевидно, что в карманах горожан еще полно наших денег.
...Одергивая юбку, я некоторое время раздумывала - возвращаться в
фургончик либо найти себе занятие поинтереснее. Из соседней повозки до-
носился могучий храп Флобастера; Пасть звякнула цепью и улеглась поу-
добнее. Вздрагивая от холода, я прокралась обратно, приоткрыла сундук и
вытащила первый попавшийся плащ.
Это был плащ из фарса о Трире-простаке; я обнаружила это уже на
улице, но возвращаться не хотелось, а потому я запахнула плащ поплотнее
и пошла побыстрее, чтобы согреться.
Собственно говоря, уже через несколько кварталов я пожалела о сво-
ем предприятии. Город был как город, красивый, конечно, но что я - го-
родов не видела? Прошедший праздник напоминал о себе грудами мусора, в
котором деловито рылись мрачные полосатые коты - почему-то все полоса-
тые, ну прям как братья! Лавочки и трактиры большей частью были закры-
ты, да я и не взяла с собой денег; несколько раз меня окликали - снача-
ла какой-то хлюпик лакейского вида, потом еще кто-то, потом, надо же,
трубочист. Этот меня особенно разозлил - надо же, рыло черное, гирька в
руках, а туда же - флиртовать! Я отбрила его так, что он, бедняга, чуть
не свалился с этой своей крыши...
Короче говоря, настроение у меня совсем испортилось, да к тому же
я испугалась заблудиться; и вот стоило мне повернуть обратно, как я
увидела Его.
Мне, вероятно, покровительствует небо. Господин Блондин шел мне
навстречу с каким-то мальчишкой чуть постарше меня. Мальчишка сиял, как
надраенный чайник; я посторонилась, давая им дорогу - но мой кумир даже
не взглянул на меня. Он вообще меня не заметил, будто я деревце при до-
роге... Я проглотила обиду, потому что, во-первых, он мог уже меня за-
быть, а во-вторых, они оба были слишком увлечены разговором.
Скромно пропустив беседующих господ, я долго и задумчиво глядела
им в спины - в это время мои ноги, о которых я напрочь забыла, помя-
лись-помялись да и двинулись вслед, так что когда я опомнилась наконец,
уже поздно было что-либо менять.
Так, веревочкой, мы прошли несколько кварталов; Господин Блондин и
его спутник остановились на перекрестке, постояли, видимо прощаясь; по-
том мой кумир махнул рукой подкатившему экипажу - и только я его и ви-
дела!
Парень, впрочем, остался; худощавый такой, вполне симпатичный па-
рень, немножко сутулый; он проводил экипаж глазами, потом повернулся и
медленно двинулся в противоположную сторону.
На меня снова напало вдохновение - именно напало, как разбойник.
На плечах у меня лежал плащ, в котором я играла Скупую Старуху в фарсе
о Трире-простаке; этот плащ замечателен был не только плотной тканью,
защитившей меня от утреннего холода, но и пришитыми к его краю длинными
седыми космами.
Парень, не так давно бывший спутником Господина Блондина, неспешно
уходил прочь; давно отработанным, привычным движением я натянула плащ
себе на голову, согнула ноги в коленях и упрятала в темных складках всю
свою немощную, согбенную фигуру. Седые пряди колыхались на ветру; то и
дело приходилось сдувать их в сторону, чтобы не мешали смотреть.
С прытью, неожиданной для старушки, я нагнала парня и засеменила
чуть сбоку; парень явно происходил из родовитых и богатых кварталов,
это вам не лакей и не трубочист, породу сразу видать. Он шел медленно,
но слабые старушечьи ноги поспевали за ним с трудом; запыхавшись, я не
выдержала и раскашлялась.
Он обернулся; на лице его блуждало то рассеянно-счастливое выраже-
ние, с которым он проводил Господина Блондина. Правда, при виде меня
оно несколько померкло - что хорошего в дряхлой старухе с растрепанными
космами, когда она, старуха, появляется, как из под земли! Впрочем, он
тут же овладел собой, и на лице его появилось подходящее к случаю вни-
мание.
- Добрый юноша, - продребезжала я надтреснутым голоском. - Подска-
жи бедной глупой старухе, что за прекрасный господин только что разго-
варивал с тобой?
Его губы дрогнули - тут были и гордость, и застенчивость, и удо-
вольствие, и некое превосходство:
- Это мой отец, почтеннейшая.
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы переварить это сообщение.
Лицо парня казалось непроницаемым, но я-то видела, что он вот-вот лоп-
нет от гордости. Сочтя, что старушечье любопытство вполне удовлетворе-
но, он повернулся и зашагал прочь; мне пришлось покряхтеть, чтобы наг-
нать его снова:
- Э-э... Деточка... Зовут-то его как?
Он остановился, уже с некоторым раздражением:
- Вы нездешняя?
Я охотно закивала, тряся седыми космами и разглядывая собеседника
в узкую щель своего самодельного капюшона. Кажется, парень ни на минуту
не сомневался, что уж здешние-то все как один обязаны узнавать его па-
пашу в лицо.
- Это полковник Эгерт Солль, - сказал он. Таким же тоном он мог
бы сказать - это повелитель облаков, обитатель заснеженных вершин и
заклинатель солнца.
- Светлое небо! - воскликнула я, приседая чуть не до земли. -
Эгерт Солль! Подумать только! То-то я гляжу - личико знакомое!
Теперь он смотрел на меня удивленно.
- Маленький Эгерт, - прошептала я прочувственно. - Вот каким ты
стал...
Он нахмурился, будто пытаясь что-то припомнить. Пробормотал нере-
шительно:
- Вы из Каваррена, что ли?
Милый мой мальчик, подумала я с долей нежности. Как с тобой легко.
Из Каваррена...
- Из Каваррена! - задребезжала я воодушевленно. - Вот где он рос,
родитель твой, на моих глазах рос, без штанишков бегал, пешком под стол
ходил...
Он нахмурился - "без штанишков" было, пожалуй, слишком смело.
- Маленький Эгерт! - я тряслась от переполнявших меня чувств. - Да
знаешь ли ты, юноша, что этого самого твоего родителя я и на коленках
тетешкала, и головку беленькую гладила, и сопли подтирала, а он, сорва-
нец, все норовил леденец с комода стянуть...
Парень отшатнулся, тараща глаза; тем временем мое сентиментальное
старушечье сердце заходилось в сладких воспоминаниях:
1 2 3 4 5 6 7 8