Схватив ее сзади за руку и дыша через плечо тошнотворным перегаром виски, самый рослый из ковбоев просипел:
— Только не надо задирать свой хорошенький носик перед Большим Элом Томпсоном, моя девочка. Если я тебе скажу, что у меня в кармане полсотни долларов, может, ты станешь поприветливей со мною, а?
— Вы пьяны, мистер, — холодно ответила она.
Рывком высвободив руку из его огромной лапы, Верена бросилась внутрь вагона, но в этот момент поезд дернулся с места, и она, потеряв равновесие, чуть не упала. Охваченная паникой, она отчаянно пробивалась сквозь сплошную массу дурно пахнущих тел к задней части вагона, снося щипки и глумливые выкрики. Но рослый ковбой, извергая непристойные ругательства в адрес всех, кто попадался ему на пути, быстро настигал ее.
Увидев наконец Маккриди, сидящего в самом конце вагона, она из последних сил рванулась к нему, чуть не опрокинув какого-то толстяка, и, споткнувшись о вытянутые ноги своего нового знакомого, плюхнулась на свободное место между ним и окном.
— Я передумала, — выдохнула она.
— Я ожидал этого, — пробормотал тот и подобрал под сиденье ноги, чтобы она могла поудобнее расположиться, — так что на всякий случай держал для вас место.
— Благодарю вас, — едва слышно вымолвила она, не поднимая головы.
Увидев краем глаза приближающегося ковбоя, Маккриди коротко вздохнул и проговорил:
— К вашему сведению, вы бы намного упростили жизнь и мне, и себе, если бы согласились идти со мной сразу.
— Сядьте так, чтобы меня не было видно!
— Вы боитесь вон того волосатого Лотарио?
— Так вы его увидели? Уверяю вас, в этом нет ничего смешного.
— Возможно, — сказал он, слегка повернув голову в сторону прохода. — Но волноваться не стоит — все будет в порядке. Вам нужно лишь смирно сидеть и держать язык за зубами.
Дважды ему не пришлось повторять. Ухватившись за его левую руку, она, сжавшись в комок и стараясь казаться как можно более незаметной, спряталась у него за плечом. Но было уже слишком поздно. Пьяный ковбой, дойдя до их сиденья, резко повернулся и перегнулся к ней, игнорируя присутствие ее соседа. Его огромная мускулистая рука схватила ее за волосы, рывком он попытался оторвать ее от сиденья. Но она не давалась, крепко держась за Маккриди.
— Ах ты, малявка несчастная! — прорычал в бешенстве ковбой. — Ты думаешь, я позволю какой-то там дамочке выпендриваться передо мной? Да я тебя…
Внезапно слова так и застыли у него на губах, и он словно вмиг протрезвел. Рука, держащая Верену за волосы, разжалась, а вожделение во взгляде сменилось недоумением и замешательством. В конце концов к нему вернулся дар речи:
— Ты кто такой, черт возьми?
— Ее муж.
Когда значение этих слов дошло до Томпсона, вид у него стал еще более трезвым. Он перевел взгляд на Верену:
— Это правда? Ты что, принадлежишь ему?
— Да, — выдавила она с трудом.
Взгляд ее опустился, и она увидела в руке игрока револьвер, нацеленный в грудь Эла Томпсона. Держа палец на курке, Маккриди готов был в любую секунду выстрелить.
— Или отпустишь ее, или читай прощальную молитву, — ровным голосом произнес игрок и для убедительности ткнул дулом револьвера в живот ковбоя. — Выбирай — и поживее!
— Я ничего такого не имел в виду, мистер, ей-богу! Я просто считал, что она…
— Я бы на твоем месте сто раз подумал, прежде чем продолжать дальше, — предупредил его Маккриди. — Учти, она страшно вспыльчива.
На лбу Томпсона выступили капельки пота, он отступил назад и вытянул перед собой руки ладонями к игроку:
— Эй, послушай, я ничего такого не хотел. Я просто не знал — ей-богу. Я думал, она одна. Чтоб я сдох.
— Что-то я не чувствую настоящего раскаяния, — негромко проговорил игрок.
Верзила провел языком по сухим губам и удрученно произнес:
— Ей-богу, не вру. У меня и в мыслях ничего не было.
— Ты пока еще даже не извинился перед моей женой.
— Виноват, мэм, простите меня, — торопливо проговорил Томпсон. — Я действительно не знал…
— Ну, почему замолчал? Продолжай.
— Сколько можно извиняться?! — вскипел было ковбой, но быстро осекся, почувствовав, как ему в живот снова уперся револьвер; он сделал глотательное движение и с понурым видом произнес: — Но мне правда больше нечего сказать. Я уже попросил прощения. Чего еще вам от меня нужно?
— Раскаяния, вот чего.
— Но, черт подери!.. — И Томпсон, с трудом подбирая слова, сделал еще одну попытку выразить раскаяние: — Мэм, будь я проклят, если это еще раз повторится!
— Громче. Не уверен, что она услышала.
С отчаянием взглянув на Верену, ковбой прокашлялся и гораздо громче сказал:
— Я говорю, этого больше никогда не повторится. Я ведь подумал, что вы, мэм, просто…
— Стоп! — прервал его Маккриди. — Опять не то говоришь. Ты что, хочешь окончательно вывести ее из себя?
Слегка наклонив к Верене голову, он с ироничной улыбкой проговорил:
— Не образец красноречия, но, думаю, большего от него не добьешься. Однако, если тебя это устраивает, я его отпущу. Если же нет, я вынужден буду спустить курок, а на следующей остановке мы выйдем и купим себе чистую одежду.
К этому времени почти все пассажиры повернулись в их сторону и с интересом наблюдали за происходящим. Верена готова была провалиться сквозь землю, но от гнусных улыбок и горящих нездоровым любопытством взглядов деваться было некуда.
— Прошу тебя, — сказала она устало, — я не хочу никаких неприятностей. Скажи ему, чтобы он уходил отсюда и больше здесь не появлялся.
— Что ж, ковбой, считай, что тебе на этот раз повезло. Слышал, что тебе сказали — проваливай отсюда.
Дважды повторять эти слова не пришлось. Несмотря на битком набитый проход, Томпсон проворно отступил и, внедрившись в толпу, молниеносно исчез из виду. Вскоре стало слышно, как в другом конце вагона друзья ковбоя, не стесняясь в выражениях, высмеивали его, а затем между ними завязалась пьяная драка. Дело кончилось тем, что в потасовку вмешалась другая группа головорезов, которые принялись обрушивать на головы дерущихся удары рукоятками револьверов, и это продолжалось до тех пор, пока банда Томпсона не успокоилась.
Маккриди держал взведенным курок своего «кольта» до тех пор, пока драка полностью не прекратилась. После этого он повернул барабан в положение, в котором ударник затвора оказался напротив пустой камеры, и только тогда возвратил револьвер в кобуру. Верена Хауард облегченно вздохнула и, отпустив руку своего спасителя, прошептала:
— Благодарю вас.
Бросив взгляд на стоящую в проходе публику, она покачала головой и добавила:
— Эти люди омерзительны — настоящие варвары.
— Вы слишком к ним строги. Просто они не часто попадают в город, но уж зато, когда это случается, они так кутят и гуляют, что дым идет столбом. Мне приходилось знавать подобного рода публику.
Все еще не полностью придя в себя после пережитого, Верена судорожно глотнула и заметила:
— Должна сказать, что вы вели себя с удивительным хладнокровием.
— То, что произошло, не было для меня неожиданностью. Это должно было случиться.
— Я вас не совсем понимаю.
— Видите ли, если в этих краях на глаза какой-нибудь пьяной своре, состоящей из подобного рода личностей, попадается не сопровождаемая мужчиной женщина в возрасте от пятнадцати до пятидесяти лет, особенно если она хороша собой, то можно ставить десять против одного, что ее ждут большие неприятности. Это вам, знаете ли, не Филадельфия — здесь действуют свои законы и правила, непохожие на те, к которым вы привыкли.
— Погодите-ка, не хотите же вы сказать, что я в какой-то мере поощряла этого подонка?
— Правило номер один, — отчеканил он, будто и не слышал ее вопроса, — держитесь подальше от всех тех, от кого несет смесью виски и коровьего навоза. Увидев любое живое существо в юбке, эти молодцы начинают чувствовать в себе такие игривые побуждения, о самой возможности существования которых ваша мама никогда бы не решилась при вас даже упомянуть. Одного лишь запаха ваших духов достаточно, чтобы пробудить в каждом из них инстинкт спаривания столь же сильный, как у самца бизона в брачный сезон.
— Мистер Маккриди, я не думаю, что это подходящий предмет для разговора. Смею вас уверить, что…
— Погодите, я еще не закончил, — неумолимо продолжал он. — Правило номер два: если вы решились путешествовать в одиночку, вам понадобится нечто более весомое, чем обручальное кольцо на пальце. Типы вроде Томпсона на такие мелочи вообще не обращают внимания. На первой же станции, где поезд остановится на обед, советую вам купить себе шляпную булавку длиной не менее двенадцати-пятнадцати сантиметров. Поверьте мне, от нее вам будет гораздо больше пользы, чем от этого вашего надменно-испепеляющего взгляда.
— У меня есть булавка, — холодно ответила она, — просто я не успела ее достать.
— А еще лучше — приобретите оружие и научитесь им пользоваться. Несколько граммов свинца вполне достаточно, чтобы утихомирить самого ретивого ухажера.
— Но вы ведь, кажется, говорили, что являетесь противником убийства людей.
— Вы не очень внимательно меня слушали. Я только сказал, что быть игроком намного приятнее, чем убийцей.
— Ну а я абсолютно уверена, что не способна убить человека — каковы бы ни были обстоятельства.
— Только не говорите мне, что вы последовательница квакеров, — пробормотал он, воздевая глаза к небу.
— Еще чего не хватало — разумеется, я не квакер! — возмутилась Верена.
— Слава богу! — с ироническим облегчением отозвался он. — Взгляды квакеров на отношения с команчами не пользуются здесь большой популярностью; я бы даже сказал, совсем наоборот.
— Если хотите знать, я тоже считаю, что мы поступаем с индейцами не лучшим образом.
— Не советую распространяться на этот счет, пока вы в Техасе… Так вот, на чем я остановился?
— Не имею ни малейшего понятия, и, по правде сказать, меня это абсолютно не интересует.
— Пожалуй, на правиле номер три, — решил Маккриди, — а оно заключается вот в чем: ни в коем случае не приближайтесь к пьяным компаниям ближе, чем на пушечный выстрел. Во-первых, пьяный человек теряет контроль над своими поступками и делает много такого, чего он никогда бы не сделал, будучи трезвым, а во-вторых, он лишается способности слышать то, чего ему не хотелось бы слышать, и слово «нет» он воспринимает как приглашение.
— Надеюсь, вы покончили со всеми правилами? — сердито спросила она. — Я вам в последний раз говорю…
Внезапно заметив, что человек, сидящий впереди них, повернул к ней голову и пялится на нее во все глаза, она устремила на него свирепый взгляд, заставивший его в конце концов отвернуться, и, понизив голос до шепота, продолжала:
— Послушайте, мистер Маккриди, мне безразлично, что вы по этому поводу думаете, но повторяю еще раз: я не делала ничего такого, что могло бы поощрить этого чурбана. Если вы мне не верите, значит, он не единственный олух в этом поезде.
— Могу на это сказать только одно — пусть вам и недостает здравого смысла, зато вы с лихвой компенсируете этот недостаток твердостью духа и силой характера.
— Если это в вашем представлении комплимент, — отбрила она его, не удостаивая даже взглядом, — то можете оставить его при себе.
— Но поймите, я просто стараюсь уберечь вас от неприятностей, а себя — от опасности быть отправленным на тот свет.
Он протянул к ней руку и взял ее ладонь своими теплыми, удивительно сильными пальцами.
— Не знаю, что вы думаете на этот счет, но я бы предпочел провести наш медовый месяц в более спокойной обстановке, без необходимости постоянно защищать вашу честь.
Все ее тело напряглось, и он, чувствуя это, наклонился к ней поближе и еле слышно прошептал:
— Как же мы все-таки станем называть себя — супруги Хауард или супруги Маккриди?
Она почувствовала, как все ее лицо запылало жаром, но деваться ей было некуда: к ее величайшему прискорбию, он сумел загнать ее в угол. Если она сейчас устроит сцену и, освободившись от общества Маккриди, выберется в проход, то это будет равносильно тому, что из огня она попадет прямо в полымя. Его самодовольство и самоуверенность казались ей настолько возмутительными, что она полностью забыла об испытываемом ранее к нему чувстве благодарности. От его теплого дыхания у нее начали мурашки бегать по спине. Не в силах больше все это выносить, она свободной рукой раскрыла свою сумочку, вынула оттуда булавку для шляпки и с ослепительной, как ей хотелось надеяться, улыбкой вонзила ее ему в бедро.
Внезапно пронзившая Маккриди боль заставила его отпрянуть от Верены; он глянул сначала на булавку с перламутровой головкой, затем ей в лицо и с недоумением спросил:
— За каким дьяволом вы это сделали?
— Вы должны быть удовлетворены, — негромко ответила она. — Ведь это было в соответствии с вашим правилом номер два, не так ли? Иногда советы людей обращаются против них самих.
Она мило ему улыбнулась, и в ее светло-карих глазах заплясали злорадные огоньки. Он некоторое время смотрел на нее укоризненным взглядом, потом ухмыльнулся и иронично проговорил:
— Беру свои слова обратно и предлагаю вам забыть вторую часть этого правила.
— Вы имеете в виду вашу рекомендацию купить оружие? — с невинным видом спросила она.
— Ну да. Думаю, моего армейского «кольта» будет достаточно для нас обоих. — Он потер бедро, из которого никак не уходила жалящая боль, и добавил: — Как видно, вы не способны испытывать благодарность больше чем в течение нескольких минут.
— Смею вас уверить, что если бы вы избавили меня от своих лекций и держали свои руки при себе, то мое расположение к вам продлилось бы значительно дольше. Но как только вы преступили границы приличия, я перестала улавливать разницу между вами и тем ковбоем.
— И все же вы поступили крайне жестоко.
— Может быть, но вы заслужили это.
— Как раз перед тем, как вы укололи меня, я собирался сделать вам одно небольшое предложение.
— Я так и поняла, но выслушивать его у меня не было и нет ни малейшего желания.
— И все-таки… — Тут он, предусмотрительно изъяв у нее булавку, придвинулся к Верене поближе, снова почувствовав, как она вся напряглась, и прошептал ей на ухо, так чтобы никто не слышал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44