Излагая свой план ограбления, Гидеон видел, как заблестели глазки Дуайта. Совсем как у изголодавшегося медведя, обнаружившего дупло с медом.
Вот тебе месть за Кору! — подумал Гидеон со злорадством, но тут же опомнился. Если рассуждать здраво, Дуайт оказал ему услугу, сбежав с Корой. Однако кузен бросил его, раненного, и он попал в руки правосудия. Это предательство освобождало Гидеона от угрызений совести: не он должен кузену, как недавно намекал тот, должок как раз за Дуайтом.
— Дельце, похоже, не такое уж трудное. А как поделим деньги? — Дуайт кивнул в сторону сидевших вокруг костра бандитов.
— Половину — семье, — лениво усмехнулся Гидеон, — а остальное твои парни пусть сами поделят между собой.
— Подходит. А вы, ребята, что скажете?
Гидеон не ошибся, подумав, что «ребята» согласятся, — они действительно дружно закивали головами: знали, что несогласие могло стоить им либо пули в голову, либо ножа в спину.
— Значит, завтра, — сказал Гидеон.
— О'кей!
Так-то, банкир, подумал Гидеон. Несмотря на неожиданное вмешательство вашей прелестной дочки, я свою часть сделки выполню — приведу черную овечку на заклание. А потом исчезну. Даже не возьму наличности, которая мне понадобится, чтобы пересечь границу. Если только в перестрелке меня не настигнет пуля. А если останусь жив — просто скроюсь, и всё. Навсегда. Потому что люблю ее. Потому что уже слишком поздно уповать на ангелов.
Костер догорал. Пьяных бандитов сморил сон. Только Гидеон бодрствовал. Неожиданно ему почудилось какое-то движение возле лошадей. Он прислушался, встал и осторожно подкрался к тому месту, откуда доносился шорох.
Увидев в лунном свете мирно пасущегося Нарцисса, он тихо выругался. Что за сумасбродная девчонка! Что она здесь делает? Хочет забрать обратно выкуп?
— Хани, — тихо позвал он, готовый к тому, что в ответ может раздаться вы стрел.
Голова девушки показалась из-за густых зарослей можжевельника.
— Гидеон? Это ты? — Хани бросилась ему в объятия.
— Какого черта ты здесь делаешь, ясноглазая? — прошептал он.
— Я должна была предупредить тебя. Мой отец…
— Тише. — Он прижал ее лицо к груди, опасаясь, что Дуайт или кто-нибудь из его шайки могут услышать. — Иди в пещеру, там поговорим. Я только расседлаю Нарцисса.
— Прости, что ударила тебя сегодня утром, Гидеон. Я думала…
Гидеон приложил палец к губам, призывая ее замолчать, потом, вскинув на плечо седло и обняв Хани за талию, повел ее к пещере.
— Я еще не встречал женщины, которой бы так нравилось спать под открытым небом. Эд, дорогая, тебе не приходило в голову, что это можно делать и у себя дома на заднем дворе?
— Без тебя — не могу. Мне нравится спать под открытым небом с тобою, Гидеон.
Он только хмыкнул в ответ.
— По правде говоря, мне нравится спать с тобой в любом месте — под звездами, в комнатушке в Керрилосе. Здесь.
Когда они достигли пещеры, Гидеон сбросил седло и привлек Хани к себе.
— Если бы у тебя имелась хоть капля разума, Хани Логан, ты бы сейчас нежилась в Санта-Фе в своей чистенькой кроватке. Тебе бы снились сладкие сны, в которые мне вход запрещен.
— А если бы у тебя имелась хоть капелька разума, Гидеон Саммерфилд, ты бы перестал ворчать и поцеловал меня.
Но у Гидеона уже не было даже этой капельки. Она испарилась в тот самый момент, как он увидел Хани. С легким стоном он прильнул к ее губам, растворившись в их мягкой, теплой податливости.
Хани первая прервала поцелуй.
— Мне нечем дышать.
— Тогда будет лучше, если я перестану тебя целовать. Не хочу отвечать за твою преждевременную смерть.
— Я не это имела в виду, и ты прекрасно знаешь, о чем я… А ты чувствуешь то же самое?
— Не совсем, — тихо засмеялся он и приложил ее руку к своему сердцу. — Вот что ты со мной делаешь. И гораздо больше того.
Усмехнувшись, Хани провела рукой вниз от пряжки ремня.
— Больше?
Гидеон поднял ее на руки и вошел в пещеру. Там он сел, прислонившись к деревянной обшивке шахты, и посадил Хани себе на колени.
— А теперь скажи, почему ты явилась, мисс Ни-капли-разума? Возомнила, что сможешь отнять у пятерых отчаянных головорезов десять тысяч долларов?
— Я приехала, чтобы предупредить тебя.
— О чем, позволь спросить?
— Мама рассказала мне о плане отца: ты заманишь Дуайта и его шайку в Санта-Фе, а взамен получишь свободу. Но после того, что случилось со мной, отец вряд ли выполнит свое обещание, Гидеон. Он совершенно теряет голову, если считает, что мне грозит пасность.
— Если бы я был твоим отцом, не сомневаюсь, что тоже потерял бы способность мыслить здраво.
— Он всегда хотел держать меня в своем подчинении.
— Он хочет обезопасить тебя от таких опасных бродяг, как я, — возразил Гидеон.
— Но именно с тобой я в безопасности. Вот как сейчас.
Гидеон устало вздохнул.
— Лучше бы ты приковала к себе наручниками какого-нибудь прилизанного банкирского сыночка. А может, мне следовало бы в тот день отрезать тебе руку вместе с наручником. В конечном счете это, возможно, было бы не так больно, как разбивать твое сердце.
— Так не разбивай его. — Хани прижалась к Гидеону щекой. — Люби меня. Женись на мне, и мы поедем в Канзас выращивать кукурузу и растить сероглазых гидеончиков.
Гидеон закрыл глаза, стараясь избавиться от нарисованной ею картины. Она обещает ему рай на земле. Но прежде ему придется пройти через врата ада. Его снова посадят, и еще неизвестно, переживет ли он это. И захочет ли Хани ждать его.
— Я уеду с тобой куда угодно, — сказала она, будто читая его мысли. — В Мексику. В Южную Америку. Если в Канзасе тебя ждет тюрьма, уедем куда-нибудь по дальше.
— Я не могу так с тобой поступить, ясноглазая. Ты заслуживаешь лучшей жизни.
— Я заслуживаю того, чтобы разделить жизнь с любимым человеком. На меньшее я не согласна.
— В этом-то и проблема: я не могу предложить тебе даже меньшего.
— Ладно. — Упершись ладонями ему в грудь, Хани отодвинулась. — Давай, Гидеон, бросай меня. Я найду кого-нибудь другого. Того, кто меня не бросит, кто верит в то, что любовь может преодолеть любые трудности. — Она встала и отошла в другой конец пещеры. — К твоему сведению, я не кисейная барышня! — крикнула она. — И мне не нужна постель, усыпанная розами.
Проклятье, подумал Гидеон. Постель усыпанная розами, — это самое малое, чего она заслуживает. Но мысль о том, что в эту постель может лечь кто-то, кроме него, оказалась невыносимой. Да, кисейной барышней ее не назовешь. Характера ей не занимать. Она хороша, невинна и упряма, как самый упрямый из Божьих ангелов. Именно такого ангела он хотел бы иметь рядом с собой. Но это право надо завоевать.
Гидеон встал и медленно подошел к Хани, обнял ее и зарылся лицом в ложбинку между плечом и шеей.
— Ангел, — пробормотал он. — Ты почти заставила меня поверить, что рай существует.
— Существует, Гидеон. — Она подняла голову и встретилась с взглядом его по влажневших глаз, увидела, как дрожат его губы. Приподнявшись на цыпочки, коснулась губами мокрых ресниц и прошептала:
— Прошу тебя, Гидеон, выбери рай. Вы бери меня.
Какой уж там выбор! Его нет. Он прильнул к ее губам с жадностью, с какой умирающий от жажды путник в пустыне припадает к роднику, и почувствовал вкус собственных слез. У него нет иного выбора, как осторожно опустить ее на землю и раствориться в волшебном раю, найти себя в блеске ее глаз, слиться с ней воедино, обливаясь слезами и шепча слова любви.
— Ангел мой, — шепнул он, — пожалуйста, дождись меня на том краю ада.
— Подожди, Хани.
Они спускались с горы к костру, вокруг которого сидели Дуайт и четверо его сообщников с кружками кофе в руках.
Гидеон взял ее за руку, и понизив голос, сказал:
— Надо придумать причину, по которой ты вернулась. Я не хочу, чтобы мой кузен что-нибудь заподозрил.
На виду у всей шайки Хани обняла Гидеона за шею и прошептала:
— Значит, мне придется тебя поцеловать, да так, чтобы все поверили, будто это я за тобой гоняюсь.
Прежде чем он успел ответить, Хани впилась в него губами, и он даже застонал от блаженства.
Ему хотелось бы, чтобы этот поцелуй длился вечно, но слишком много предстояло сделать — и для начала придется отправить ее обратно в Санта-Фе под крылышко родителей. Подальше от бандитов.
— Ты неотразим, милый.
— Надеюсь, и они в это поверили, — улыбнулся Гидеон, хотя ему было не до смеха. Пять пар глаз были устремлены на них. — Сможешь притворяться, что ты от меня без ума, до тех пор, пока мы не доберемся до Санта-Фе?
— Гораздо дольше. До самых врат рая, Гидеон Саммерфилд, и это не будет притворством.
Они спустились к костру.
— Ну и ну, кузен, — качая головой и одобрительно посмеиваясь, сказал Дуайт. — Получил выкуп и вернул себе девчонку. Таких, как ты, Гид, еще поискать.
— И она так думает, — подмигнул Гидеон. — Верно, крошка?
— Верно, — совершенно искренне отозвалась Хани.
Глава девятнадцатая
Рейс Логан уже несколько часов сидел, скрючившись, у окна аптеки, расположенной напротив его банка. Он был зол: у него затекли ноги и вдобавок ко всему жена аптекаря выхватила у него изо рта сигару и выбросила на улицу, заявив, что не потерпит дыма в своем заведении.
Он думал о том, что ему утром сказала Кейт — из-за него могут рухнуть и без того хрупкие надежды на счастье, которые питала его дочь.
— Она его любит, Рейс, — убеждала Кейт мужа. — Я видела, как она счастлива. Я твердо убеждена, что Саммерфилд тоже ее любит и беспокоится о ее будущем.
— А я, стало быть, нет? — возмутился Рейс. — Ты хочешь убедить меня в том, что какой-то закоренелый преступник печется о моей дочери больше, чем я? Боже мой, Кейт, ты рехнулась?
— А ты мог бы хоть раз подумать не головой, а сердцем? — отрезала Кейт.
Насколько Рейс помнил, перед тем как уйти из дома, он посоветовал ей, куда именно она может засунуть собственное сердце.
Старший сын Логанов, Зак, выскочил вслед за отцом. В руках у него было ружье.
— Подожди, папа, я с тобой.
— Неужели все в доме посходили с ума?
— Что ты, черт возьми, себе вообразил?
— Я хочу расправиться с этим бандитом за то, что он сделал с моей сестрой.
— Я сам с ним справлюсь. Марш домой, и чтобы я тебя не видел с ружьем возле банка. Ты понял?
Но мальчик не уходил. Его бирюзовые глаза — точно такие же, как у Рейса, — смотрели на отца с вызовом.
— Ты меня понял? — повторил банкир и протянул руку, чтобы схватить Зака за шиворот.
Зак заморгал и буркнул:
— Да, сэр.
Сейчас, прячась в аптеке, Рейс подумал, не разочаровал ли его Зак тем, что так быстро сдался. Видит Бог, Хани настояла бы на своем. Она так похожа на него, что иногда ему становится страшно. Конечно, время от времени он разражался гневными тирадами по поводу ее сходства с Кэссиди, но сам отлично понимал, что она — вылитая Логан.
Что это там Кейт говорила про любовь? Что Хани любит Саммерфилда. Разве это возможно? Рейс попытался представить себе, как выглядит этот человек, но вспомнился лишь холодный взгляд серых, как сталь, глаз. Встретившись тогда у железнодорожных путей, они почти не говорили — только о деле. Саммерфилд больше слушал, был насторожен и замкнут. Рейс тогда мысленно сравнил его с волком. Опасный человек. Вряд ли способен на любовь и нежность, которых заслуживает Хани.
Впрочем, неохотно признался себе Рейс, этот человек невольно вызывает уважение. Но разве этого достаточно, чтобы вот так запросто, как того хочет Кейт, отдать ему дочь?
Или все, кроме него, ослепли? Люди не влюбляются за пару дней! На это требуется время. Вот он…
Ему хватило одного взгляда, чтобы влюбиться в Кейт. Рейс в недоумении покачал головой. Неужели могло так случиться, что и его дочь поразила та же молния, оставив в сердце неизгладимый след? Не важно. Даже если она влюбилась, ей придется позабыть этого человека.
Да, придется, подумал Рейс. Потому что Гидеон Саммерфилд, если его сегодня не сразит пуля, завтра отправится обратно за решетку.
Гидеон не был уверен, что проживет этот день. Дружки Дуайта, конечно, бандиты, но у них хватит ума сообразить, что он заманил их в ловушку. Они постараются расправиться с ним за это. Впрочем, по вине Рейса Логана Гидеон сам оказался в ловушке. Ну что же, на месте отца девушки он сделал бы то же самое — из любви к этой темноволосой красавице, которая ехала рядом и улыбалась так, словно впереди ее ждал рай, а не вечные муки ада.
— Ты уже почти дома, ясноглазая.
Она улыбнулась ему так, что сам дьявол упал бы перед ней на колени. Но Хани радовалась не тому, что ее дом близко, а тому, что рядом Гидеон. Ее глаза светились любовью.
Она наклонилась к нему и сказала:
— Поцелуй меня, любимый…
В последний раз, закончил он про себя. Самый последний сладкий миг.
Губы Хани были призывно полуоткрыты, и язык Гидеона проскользнул внутрь. Он старался не терять самообладания и запомнить восхитительное ощущение от ее мягких и теплых губ. Так легко было забыть, что есть кто-то или что-то в этом мире, кроме них двоих. Так легко утонуть в бездонной глубине ее бирюзовых глаз!
Слишком легко. Сегодня ему, как никогда, нужна ясная голова. Он ощущал себя волком, собирающимся пойти против своей стаи. А потом он окажется один между двух огней: по пятам будут гнаться жаждущие мести сообщники, а впереди — разъяренный банкир, который уже больше не обязан выполнять свое обещание.
Он резко прервал поцелуй и посмотрел на раскрасневшуюся Хани.
— Когда я тебя увидел в первый раз, Эд, дорогая, ты напомнила мне весенний цветок. Ты была похожа на только что распустившийся анемон. В это самое мгновение я полюбил тебя и никогда не перестану любить. Я хочу, чтобы ты это запомнила.
Это больше похоже на эпитафию, чем на признание в любви, подумала Хани. Его серые глаза потемнели, словно тучи перед грозой. Сердце девушки екнуло.
— Гидеон, ты обещал мне, что не будешь ввязываться. Останься в стороне, а когда все кончится, встреться с моим отцом и расскажи ему правду. О нас.
— Наш план все еще в силе, ясноглазая.
Они уже въехали в город. Хани оглядела знакомый пейзаж. Впереди, над резиденцией губернатора, в ясном небе развевался на ветру флаг Территории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19