Ей хотелось оказаться как можно дальше от Манхэттена. От места, где ее ненавидят все: и бывшие подруги, и Роберт с Пенелопой, и даже Морган. К горлу подступил горький ком, в глазах закипели слезы.
«Почему меня так это волнует?»– с гневом подумала Лили. И почему после всех этих лет она все-таки позволила себе надеяться?
Слева проплыл Центральный парк, но девушка даже не повернула головы. Ей хотелось вырваться из тюрьмы Манхэттена. Хотелось дышать. И забыть о том, во что превратилась ее жизнь. Жизнь, которую она ненавидела!
Ее жизнь стала пародией на нормальное существование. И она сама виновата в этом. В конечном счете Морган почти угадал: ее судьбу определил человек. Этот человек сумел навеки погубить ее репутацию. А теперь, после чая в доме Мэйхью, где она держалась так вызывающе, нечего и надеяться на возвращение в свет.
Лили застонала. Ничто и никто не сможет ей помочь!
Несмотря на то что со времени скандала на поминальном приеме прошли годы, она так и не смогла смириться с тем, что стала отверженной. Она продолжала надеяться, что когда-нибудь сможет вернуться в Нью-Йорк и вновь войти в привычный круг. Но теперь эта хрупкая надежда разбилась вдребезги, и ее мельчайшие осколки втоптаны в грязь, как, впрочем, и несбыточные мечты о счастье.
Лили хотелось кричать и проклинать несправедливость и жестокость мира, жертвой которого она стала. Но разве это могло что-нибудь изменить? Она была Пурпурной Лили тогда, она продолжает оставаться Пурпурной Лили сейчас и будет ею всегда.
Господи, как с этим жить?
Девушка закрыла глаза и постаралась забыться, слушая скрип колес экипажа и наслаждаясь его мерным покачиванием. Лошади побежали быстрее, когда Центральный парк остался позади, – здесь было еще мало построек и мощеных дорог, хотя этот район в последнее время стал развиваться очень интенсивно. Когда Лили была девочкой, северная часть города считалась неосвоенной окраиной. Но после того как здесь все чаще стали появляться конки и проложили железную дорогу, все изменилось.
Девушку, однако, совершенно не интересовали преобразования, которые на удивление быстро изменяли облик Нью-Йорка. Она думала лишь о том, чтобы поскорее покинуть этот город и уехать домой, на север штата, где при встрече с людьми ей не надо будет выдерживать насмешливые улыбки и многозначительные взгляды.
Морган с трудом отыскал полуразвалившийся дом, в котором, как ему сказали, обитала Мери Готорн. Он вошел в здание и поднялся на второй этаж. По своему обыкновению Морган не стал заранее предупреждать женщину о визите. Занимаясь сбором информации, он предпочитал после своего неожиданного появления сначала понаблюдать за реакцией собеседника и только потом решал, какую из заранее заготовленных историй рассказать, чтобы правдоподобно объяснить, кто он такой.
Мери Готорн подошла к двери довольно быстро. Ему не пришлось стучать повторно. Она оказалась высокой женщиной со следами поразительной былой красоты. Вероятно, когда-то она пользовалась большим успехом у мужчин, но сейчас прежде всего в глаза бросался ее преклонный возраст – Мери Готорн было далеко за шестьдесят. Морган невольно задумался о том, а сколько же лет было ее брату, когда того знала Лили?
– Да? – воинственным тоном спросила старушка, приоткрыв дверь.
– Мисс Готорн?
– Да, а в чем дело?
– Мне хотелось бы поговорить с вами о вашем брате. Сквозь узкую щель приоткрытой двери Морган заметил, что в глазах женщины вспыхнуло удивление. Но его тут же сменило – и Морган готов был поклясться в этом – выражение мучительной боли. Однако ответ пожилой дамы прозвучал на удивление грубо:
– Мой брат давно умер.
– Да, мэм, мне это известно, но я все-таки надеялся, что смогу поговорить с вами о нем и… о женщине по имени Лили Блэкмор.
Стоило сестре Рейна Готорна услышать о Лили, как боль в ее глазах уступила место беспредельной горечи. С этим застывшим выражением горечи женщина, приложив заметное усилие, открыла дверь Моргану.
– Я слышала, она вернулась! – прошипела Мери Готорн обвиняющим тоном.
Морган, поколебавшись несколько мгновений, решил сказать правду:
– Так и есть.
Оставив дверь открытой, пожилая, женщина прошла в глубь крошечной комнатенки и бессильно опустилась в кожаное кресло, которое знавало лучшие времена. Затем она указала Моргану на стул напротив.
Закрыв дверь, он последовал за хозяйкой. Едва Мери Готорн начала говорить, как ему стало ясно: сегодня не придется сочинять очередную историю о том, кто он такой. Эта женщина, подумал Морган, вряд ли поинтересуется даже его именем.
– Значит, это правда? Лили Блэкмор вернулась. – Мери покачала головой. – Не могу поверить, что она на это осмелилась. – Глаза старушки сузились. – Вы, конечно, знаете, что каждое пенни из ее состояния должно было принадлежать мне!
Морган попытался не выдать своего удивления. Она утвердительно кивнула головой:
– Да, потому что именно я заботилась о Рейне после того, как наша мать покинула этот мир. А осиротели мы в детстве. Я помогала ему и тогда, когда он стал взрослым и пытался встать на ноги. И знаете, ему повезло. Как говорится, деньги идут к деньгам. Начал Рейн с малого, но он всегда очень удачно вкладывал свои средства. – Костлявые пальцы Мери вцепились в подлокотник кресла. – Если бы не я, Рейн ни за что бы не разбогател.
– Так значит, Лили достались все деньги вашего брата?
– Конечно. А кто еще, вы думаете, мог обеспечить ей безбедное существование? Неужели ее глупый и расточительный братец? Вы видели их дом? Ну и развалюха, скажу я вам! Не сомневаюсь, что и Лили не дала Клоду ни пенни. Хотя какое это теперь имеет значение? Он умер, как и мой Рейн.
Морган попытался осознать смысл услышанного. Выходит, Лили не получила решительно ничего из родительского наследства, но зато к ней перешло состояние Рейна Готорна. Кровь его закипела. В каких отношениях должна состоять женщина с мужчиной, чтобы стать его наследницей, не выходя за него замуж?
Ответ мог быть только один. Желваки Моргана затвердели. Вот он и получил подтверждение своим худшим опасениям. Лили действительно принадлежала другому мужчине.
Однако гнев в его душе уступил место несказанному удивлению, когда Мери заговорила снова:
– Я долгие годы вела хозяйство Рейна – сам он был слишком занят своей живописью. Днем и ночью я продолжала заботиться о нем: готовила его любимые блюда, стирала его одежду. Представьте себе, я даже находила для него богатых заказчиков – он писал их портреты за хорошее вознаграждение.
Морган замер:
– Так ваш брат был художником?
– Самым лучшим из них. Его работы пользовались спросом, и это само по себе удивительно: ведь мало кому из художников удается что-то продать при жизни. Но он действительно был хорошим живописцем. – Выражение ее лица смягчилось. – Его картины прекрасны! – Мери устремила взгляд на стену, где висело единственное небольшое полотно.
Морган поразился тому, что не заметил картину сразу, как вошел. Она была великолепна.
– Он написал это в год своей смерти. К дню моего рождения.
На фоне чудесного пейзажа была изображена неизвестная женщина, задумчиво глядящая вдаль. Присмотревшись повнимательнее, Морган уловил в ее чертах нечто знакомое и с удивлением понял, что это портрет самой Мери Готорн, только в то время, когда Рейн работал над полотном, она была значительно моложе и счастливее. «Тогда она была настоящей красавицей!» – подумал он.
– Рейн писал портреты и благодаря этому неплохо зарабатывал, – продолжила пожилая женщина. – Но конечно, это были совсем не те деньги, которыми он располагал в конце жизни. Когда брат накопил некоторую сумму, он сумел чрезвычайно удачно вложить ее. Я всегда говорила, что ему следовало стать банкиром. – Ее лицо снова стало недовольным. – И все его состояние должно было перейти ко мне.
Морган внимательно слушал, пытаясь не упустить ни малейшей детали из того, о чем рассказывала сестра Рейна. И по мере того как женщина говорила, надежда найти здесь доказательства, свидетельствующие в пользу Лили, оставляла его. К своему величайшему огорчению, лишившись этой слабой надежды, он ощутил боль и разочарование. Каким же он был глупцом, если рассчитывал, что Мери Готорн поможет ему восстановить доброе имя Лили Блэкмор! Это имя было обесчещено и втоптано в грязь самой его обладательницей, и тут уж ничего не поделаешь.
Морган так ушел в свои мысли, что едва слышал, о чем говорит Мери. Однако он очнулся, когда женщина с яростью стукнула кулаком по маленькому дубовому столику, стоявшему рядом с ней.
– …Моими! Эти деньги должны были стать моими! И тогда я не ютилась бы в этой убогой комнатенке! Он обещал, что все оставит мне!
Выкрикнув эти гневные слова, Мери, видимо, почувствовала неловкость и замолчала. Морган понял, что ему пора уходить. Он больше не хотел расспрашивать старушку о том, какие отношения связывали ее брата и Лили, – того, что он уже узнал, было достаточно.
– Так ведь нет, – снова заговорила она, – он связался с девицей, вдвое моложе его, – с девицей, у которой, кроме известного имени, ничего не было! И знаете, почему она получила эти деньги?
Морган промолчал – он просто не мог говорить, опасаясь, что вместо слов из горла вырвется стон боли и бессильной ярости.
– Потому, что она позволяла ему все! Как обычная шлюха. – Голос Мери стал низким, а тон ядовитым. – Она просто околдовала мужчину, который раньше не смотрел ни на одну женщину! Прямо как настоящая ведьма, которая знает всякие заклинания и умеет варить приворотное зелье. Можете мне поверить, она не раз раздвинула ноги, чтобы окончательно вскружить голову моему брату. А потом эта женщина позволила Рейну написать ее портрет. И он изобразил ее обнаженной, да-да, представьте – в чем мать родила!
Моргану внезапно показалось, что в комнате совсем нет воздуха, а солнечный свет невыносимо ярок. Его захлестнули ярость и гнев. Изобразил обнаженной… в чем мать родила. Лили оказалась намного хуже, чем он осмеливался помыслить.
Размышляя о причинах изгнания Лили из высшего света, Морган предполагал, что нью-йоркской знати стало известно о внебрачной связи девушки или же всеобщее возмущение вызвала одна из ее собственных живописных работ. Но ему и в голову не могло прийти, что она позировала кому-то, причем без одежды.
Он вспомнил о печально известном полотне «Мадам Икс» Сарджента. Женщину, которую он изобразил, подвергли остракизму за то, что на портрете у нее было слегка оголено плечо. Но мадам Икс была одета! А если верить Мери Готорн, то на картине, принадлежавшей кисти ее брата, Лили была полностью обнажена.
Чтобы весь свет мог увидеть ее.
Увидеть ее бесстыдство.
– А где эта картина теперь? – с трудом выдавил он.
– Я продала ее брату Лили много лет назад.
Морган удивленно повел головой. Мери злорадно усмехнулась:
– О да, можете не сомневаться в этом! Клод Блэкмор очень хотел приобрести ее, а мне это было на руку. К тому же эту картину мне совсем ни к чему было держать у себя дома. И должна вам сказать, я здорово поправила свои дела благодаря Клоду. – Мери хрипло рассмеялась. – Причем даже больше, чем за картину, я получила от него за стопку старых набросков, не имевших никакой ценности. Клод всегда был глупцом.
Лили вернулась в Блэкмор-Хаус почти в семь вечера – куда позже, чем обычно, возвращаются домой приглашенные на послеобеденный чай.
Когда экипаж подъехал к дому, дети выбежали на крыльцо, а Марки и Жожо подошли к двери.
– Ну как все прошло, мисс? – спросил Жожо, едва Лили добралась до ступеней крыльца.
Девушка приостановилась – она только сейчас заметила, что все вышли встречать ее. Лили глубоко вздохнула и ответила:
– Прекрасно! Просто прекрасно. Все было чудесно. И дети, и слуги смотрели на нее с любопытством.
– Вы уверены?
– Конечно.
Войдя в холл, Лили взяла листок бумаги, что-то быстро написала на нем и вручила Марки. Затем она устремилась к лестнице и, поднимаясь, стала мысленно пересчитывать ступеньки, чтобы не разрыдаться у всех на виду.
– Что там, в этой записке? – поинтересовался Жожо.
– Не твое дело! – ответил Марки тоном, в котором звучало превосходство дворецкого над поваром, и заторопился к выходу.
У дома стоял экипаж, в котором приехала Лили. Сказав что-то вознице, Марки сунул ему записку и монету. Через несколько секунд двор перед Блэкмор-Хаусом опустел.
– В чем дело? – обратилась к Марки Кэсси.
– Ничего, миз Блэкмор, абсолютно ничего.
– Ну, я бы так не сказала. Что-то все же случилось. – Кэсси вздохнула и уселась на ступеньку рядом с Пенелопой. – Может быть, поднимемся наверх и спросим об этом у Лили?
– Иди, если хочешь, – ответила Пенелопа и подперла руками подбородок. – Но она все равно ничего тебе не скажет. Взрослые ничего не говорят детям, когда происходит что-то плохое, они делают вид, что все в порядке.
Захлопнув дверь квартирки Мери Готорн, Морган стремительно вышел на улицу. Там он, не теряя ни минуты, вскочил в стоявший поблизости кеб и попросил кучера побыстрее доставить его в Блэкмор-Хаус.
Морган с трудом справлялся со своими чувствами и был не в состоянии упорядочить мысли. Несмотря на то что рассказ сестры Рейна изумил его, он все-таки не хотел верить ее словам. Он ощущал, что ему просто необходимо немедленно увидеть Лили и заглянуть в ее глаза. Он знал, что обязательно спросит у девушки, есть ли хоть крупица правды в этой истории с портретом, и потребует у Лили объяснить ему все раз и навсегда. Ему нужна правда, и только правда! Чтобы докопаться до истины, он готов даже отказаться от того, чтобы втайне от Лили вести наблюдение за ее домом и собирать информацию о Джоне Крэндале. Он готов на все, только бы она сама открыла ему свой секрет.
Маленький двухколесный экипаж несся по Шестой авеню с немыслимой скоростью, но Моргану казалось, что лошади бегут недостаточно быстро. Сердце его бешено билось в груди, а ладони стали влажными от волнения. Он громко постучал по стенке кабинки, когда они добрались до Пятьдесят восьмой улицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45