— Он сердито посмотрел на нее. — Я стараюсь поступить честно. Почему вы не желаете понять? Вы не думали, что можете забеременеть?
Пегги пожала плечами.
— Я не скажу, что отец вы, если это вас беспокоит.
— Черт! — выругался Эдвард, отодвинувшись от нее. Да эта девица не от мира сего! Она должна скакать от радости по поводу своей победы, а она вместо этого стоит тихо, как кошечка, и освобождает его от всякой ответственности. При любых других обстоятельствах и с любой другой женщиной он был бы несказанно рад. Девушка дает ему не что иное, как бесплатную лицензию на занятие с ней любовью, когда ему вздумается, без всяких условий, без выставления счета. Но это совсем не то, что ему нужно. Разве она не понимает?
— Все дело в том, лорд Эдвард, — невозмутимо продолжала Пегги, — что вы испугались.
Эдвард поднял голову и уставился на нее:
— Прошу прощения?
— Испугались, — повторила она. — Вот почему вы убегаете.
— Вы чертовски правы, я боюсь, — подтвердил он. — Никогда в жизни не встречал такую, как вы. Я не знаю, что вы выкинете в следующий момент.
— Вы не меня испугались. Себя.
— А-а, понятно. — Эдвард насмешливо покивал головой. — Ну конечно, я убегаю от самого себя.
— Совершенно справедливо. Вы испугались, что я и в самом деле стану вам небезразлична, а для сердцееда это непомерная ноша.
— И поэтому я предложил вам выйти за меня замуж? — Эдвард разозлился. — Потому что вы можете стать мне небезразличной?
— Нет. Вы попросили меня стать вашей женой, потому что сочли, что должны это сделать. И вы бежите, потому что боитесь, что я стану вам небезразлична.
Тряхнув волосами, Пегги развернулась на каблуках и бросилась к двери, но Эдвард опередил девушку. Он схватил ее за руку чуть повыше локтя и повернул к себе, как всегда рассерженный и восхищенный тем, сколько силы духа в этом маленьком теле.
Пегги сердито глянула на него, ее губы раскрылись, чтобы выпустить очередной заряд слов, но Эдвард приложил к ее рту свой длинный твердый палец и сказал:
— Хочу, чтобы ты поняла одну вещь. Я вернусь, и если окажется, что ты ждешь ребенка, то женюсь на тебе, и ты не остановишь меня никакими словами.
— Еще как остановлю, — возразила Пегги, ее губы мягко, но настойчиво задвигались под его пальцем. — Я скажу священнику «нет».
Он чуть сильнее надавил пальцем, видя, что гнев еще не исчез из ее глаз.
— Я сделаю так, как сказал, Пегги.
— Все же не понимаю, почему вы должны уезжать.
— Я объясню, почему. Ты одинокая молодая женщина, связанная со мной весьма хлипкими узами — только через брак сестры. Я одинокий мужчина, не имеющий родственниц женского пола, которые могли бы выступить в роли компаньонки. Нам никак нельзя оставаться под одной крышей, особенно после того, что произошло прошлой ночью.
— Но… — Пегги потянулась и с удивительной силой отбросила его руку от своего рта. — О прошлой ночи не знает никто, кроме меня и вас. Никто и не подумает ничего такого!
— Я знаю, — твердо сказал Эдвард. — И всегда есть опасность, что кто-нибудь пронюхает. Твоя служанка нас чуть не застала. А поскольку у меня такая репутация, что мне уже ничего не страшно, а твоя еще не запятнана…
— Меня не волнует репутация, — надменно заявила Пегги.
— Ты должна о ней заботиться. Знаю, все, о чем ты думала последнее время, это судьба Джереми, но когда-то нужно будет подумать и о себе. Тебе однажды захочется замуж, Пегги…
Она фыркнула.
— Несмотря на твои абсурдные идеи, — осторожно продолжил он, — ты молода и красива, и нет причин, почему…
— Я объясню, почему, — горячо перебила она. — Я видела, что замужество сделало с моей сестрой. Оно переменило Кэтрин. Она вернулась из Европы жесткой, злобной и жалкой…
— Виновато не замужество, Пегги, — устало произнес Эдвард. — Это сделал мой брат.
Пегги задорно тряхнула головой.
— Ее, как и миллионы других женщин по всему свету, загнали в ловушку брака без любви, откуда они не в состоянии вырваться, потому что женщины не обладают всей полнотой прав и не могут претендовать на развод, даже если над ними издеваются и бросают их…
— Давай не будем начинать снова. — Эдвард закатил глаза. — Пегги, я обещаю, что между тобой и мной такого не будет…
— Как же такого может не быть? Вы только из чувства вины предложили мне стать вашей женой! Это что, основа семейных отношений?
— Здесь не только чувство вины, — неуверенно проговорил Эдвард. — Ну конечно, меня влечет к тебе.
— Влечет ко мне? — Настала очередь Пегги закатить глаза. — Вы думаете, что раз я молода, мила и к тому же дама, то в голове у меня пусто. Я знаю, что говорю. — Зеленые глаза, пылающие негодованием, смотрели прямо на него. — Если я когда-нибудь выйду замуж, что под очень большим вопросом, это случится лишь по одной причине. Эта причина — любовь. Ни на что другое я не согласна.
Поскольку по взгляду Пегги было совершенно ясно, что любви к нему она не испытывает, Эдвард напряженно произнес:
— Ну, в таком случае нам больше нечего сказать друг другу.
— Что вы намерены делать? — требовательно спросила Пегги, притопнув ногой. — Оставаться в Лондоне до конца моей жизни?
— Нет, — ответил Эдвард. Он подумал, что было бы разумно прервать разговор, пока спорщики не перешли на личности, и повернулся к двери. — Лишь до тех пор, пока вы не выйдете замуж.
Он услышал, как Пегги вновь топнула ногой.
— И за кого это я должна выйти замуж? За кого?
Действительно, за кого, подумал Эдвард, но вслух не произнес ничего, кроме «До свидания, Пегги». Он не обернулся, потому что не был уверен, что, взглянув на нее, сохранит решимость уехать.
Глава 22
На следующий после охотничьего бала день к пяти часам вечера в замке Роулингз не осталось ни одной занятой гостевой комнаты. Виконтесса и ее друзья уехали вскоре после ленча, хотя и не без подозрительных взглядов и шушуканья в сторону Пегги. Девушку это совершенно не волновало, она была рада расстаться с ними.
Но, несмотря на полное безразличие, которое Пегги разыграла перед лордом Эдвардом в детской, она была глубоко несчастна в связи с его переездом из Роулингза. Понимая и умом, и сердцем, что стоит за его решением, она чувствовала полную опустошенность. Никогда, никогда Пегги не собиралась с ним спать и все же не понимала, что с ней происходит.
Она всегда гордилась тем, что живет головой, а не сердцем, но в ночь бала получилось так, что тело взяло верх, отставив в сторону и голову, и сердце. Было бы неправдой сказать, что она сожалела о происшедшем, потому что это было самое чудесное переживание в жизни Пегги. Но она сожалела о последствиях того, что случилось: лорд Эдвард счел себя обязанным предложить ей замужество.
А она, конечно же, ему отказала.
Пегги понимала, что такое решение могла принять только самая глупая девушка в Англии. В Лондоне полно матрон, которые не пожалели бы своих лучших драгоценностей, чтобы заполучить такого зятя. А она, Пегги, просто отмахнулась, словно ее пригласили на чай.
Но как же она могла выйти замуж за человека, который попросил ее об этом лишь из абсурдного чувства долга? Что это был бы за брак? Любое замужество — вещь довольно неприятная. А уж если оба супруга понимают, что их союз возник из-за минутной слабости… Нет, Пегги скорее умерла бы, чем ответила согласием на такое предложение.
Но это вовсе не значило того, что она не умирала теперь.
Потому что Пегги любила его. Она полюбила Эдварда в тот день, когда впервые увидела его в Эпплсби. То, что случилось в ночь охотничьего бала, вовсе не было моментом плотского влечения. Все произошло потому, что Пегги была безответно и бесповоротно влюблена в Эдварда, а его поцелуи прогнали все доводы рассудка.
Она отдавала себе отчет в том, что он ее не любит. Ни слова любви не сорвалось с его уст в те моменты в ее постели, когда наконец оба начали осознавать смысл содеянного ими. Он раскаивался и ругал себя, но ни разу не посмотрел на Пегги и не сказал, что любит ее.
И именно поэтому она не могла выйти за него замуж.
Если бы она была девушкой другого сорта, возможно, она и стала бы его женой и жила бы надеждой, что когда-нибудь в нем проснется чувство к ней. Но Пегги была слишком гордой. Если он не любит ее, то больше не получит, как бы она сама ни изнывала по нему. С ней останется память о той единственной, удивительной ночи, которую они провели вместе, и этого будет достаточно. Достаточно, чтобы поддерживать ее всю жизнь, думала Пегги с надеждой.
Дни растягивались в недели, суровые ветры декабря бились о камни дома, а чувство Пегги не притуплялось. Она решила, что, хотя ее сердце разбито, никто не узнает об этом. Она собиралась хранить любовь в полной тайне, которую никогда и никому не откроет, особенно объекту этой любви. Девушка прекрасно понимала, что она далеко не первая из тех, кто имел несчастье полюбить красивого сердцееда, и, несомненно, не будет последней.
Пегги еще никогда не влюблялась. Образ Эдварда запечатлелся в ее сознании и всплывал перед ее глазами в самые разные моменты. Она могла отправиться навестить какую-нибудь семью арендаторов, как внезапно нахлынувшие воспоминания о том, как руки Эдварда обнимали ее, его губы жадно ее целовали, заставляли девушку замирать на полушаге. Страстное желание вновь оказаться в этих объятиях было почти непреодолимым, но при этом Пегги осознавала, что Эдвард поступил правильно, покинув Роулингз. Такого больше повториться не могло. Минутная слабость могла привести к тому, о чем пришлось бы сожалеть всю жизнь — ведь у нее не было никаких причин надеяться, что Эдвард питает к ней какие-нибудь чувства, за исключением восхищения, которое ее красота вызывала практически у каждого мужчины.
Пегги страдала, не показывая своих чувств ни одной живой душе. Ни леди Герберт или ее дочкам, которые частенько навешали Роулингз в декабре, ни миссис Прейхерст, в которой она нашла спокойную, даже немного скучноватую компаньонку, и, уж конечно, ни Люси или Джереми. Она глубоко схоронила свою тайну, позволяя себе мечтать и плакать только в тихие минуты, когда сидела у камина, или ночью, перед тем как уснуть, хотя мысли об Эдварде, его ясных серых глазах, улыбающихся губах зачастую прогоняли сон.
Пегги знала, что сумела сохранить свою тайну. В отличие от героинь прочитанных ею романов она вовсе не худела и не бледнела. Девушка по-прежнему дышала здоровьем, и леди Герберт каждый раз всплескивала руками и говорила, что Пегги стала еще краше со времени их последней встречи. Девушка понимала, что старшая подруга вовсе не пытается льстить ей. Вирджиния говорила искренне. И правда, жизнь в замке Роулингз вполне устраивала Пегги. Появилась возможность проводить дни, играя с сиротами или за написанием писем членам палаты общин, а не суетясь вокруг плиты или штопая брюки. Если бы не тайная страсть к хозяину поместья, для Пегги это были бы самые счастливые дни ее жизни. Когда она заставила себя удовлетвориться благотворительной работой и присмотром за воспитанием Джереми, так и пошло.
Минуло Рождество, а хозяин дома не возвращался. Когда в сочельник привезли подарки от дяди, Джереми им не обрадовался, громко заявив, что ему нужен Эдвард, а не очередной батальон оловянных солдатиков. Пегги нисколько не порадовал присланный ей подарок — брошь из изумрудов, бриллиантов и рубинов, выполненная в форме розы. Она только взглянула на изящную вещицу, потом убрала бархатную коробочку в комод и постаралась о ней забыть.
Именно тогда, когда она уже уверила себя, что вполне может жить без него, в поместье вернулся Эдвард. Один. Без каких-либо объяснений. Просто однажды вечером он появился за обеденным столом, будто никуда и не отлучался.
К этому времени в замке произошли некоторые изменения, все по настоянию Пегги. Джереми больше не ел в одиночестве в своей детской. Он питался вместе со взрослыми, за обеденным столом. Миссис Прейхерст, несмотря на некоторое сопротивление нововведению, часто обедала вместе с Пегги, когда та приглашала ее немного посудачить за черепаховым супом. В Роулингзе в любое время могли появляться все дочери сэра Герберта, поскольку Пегги нравилось с ними общаться. Энн Герберт стала ее подругой и постоянной спутницей.
Поэтому, когда Эдвард появился в столовой, изумление Пегги по поводу его внезапного возвращения было менее очевидным, чем удивление Эдварда, когда он увидел там дюжину сирот, одетых в лохмотья и таращившихся на него, и Джереми, восседающего на его, хозяина дома, законном месте. Хорошо хоть, что миссис Прейхерст и дочери Гербертов уже удалились. Пегги не могла позволить себе показать кому бы то ни было свои истинные чувства. Она весьма прохладно поприветствовала лорда Эдварда и приказала сиротам не обращать внимания на сердитого дядю и спокойно доедать суп. Ошеломленный Эдвард плюхнулся на стул слева от Джереми и погрузился в мысли о том, что его возвращение, похоже, не вызвало восторга.
Пегги, заговорив с ним, не пожелала придерживаться хороших манер и на вежливые вопросы о ее здоровье отвечала с грубоватой прямотой, которая граничила с наглостью. Пегги была уверена, что не принадлежит к числу девиц, которые начинают вздыхать и заикаться, находясь в обществе объекта их любви, тем более было совершенно ясно, что он-то не питал к ней никаких чувств. Девушка предприняла экстравагантные попытки избавить Эдварда от мыслей о том, что она влюблена, и была груба, насколько возможно, чтобы при этом не оскорбить его.
Эдвард вернулся вскоре после Нового года — праздника, который Пегги и Джереми отпраздновали в обществе семейства Герберт. Хозяин замка сообщил, что его «задержала погода, сделавшая невозможным путешествие из Лондона в Йоркшир». Утром, на следующий день после его неожиданного возвращения в ее жизнь, когда Пегги украшала цветами из оранжереи Большой зал, она увидела Эдварда, спускавшегося по парадной лестнице, за которым поспевал Джереми.
Мальчик, который настолько быстро вошел в жизнь замка Роулингз, что даже Пегги несколько удивилась этому обстоятельству, был гораздо более многословен по поводу продолжительного отсутствия своего дяди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43