Дафна закусила губу. С виноватой улыбкой она сказала:
— Я едва не забыла. Как странно!
— Какая же ты простушка! — воскликнула Марджори. — Как ты могла забыть такое…
Она бы, конечно, продолжила, но тут в дверях появился Брокли и заявил, что, если барышни Чалкот принимают посетителей, им хочет нанести визит сэр Литон-Джонс.
Марджори взглянула на Дафну и мимолетно подумала, полюбила ли ее сестра баронета. Щеки Дафны слегка порозовели, когда она посмотрела на Марджори.
— Нам надо принять его, как ты думаешь? — спросила Дафна, краснея все сильней.
— Да, да, — рассеянно произнесла Марджори, но, поймав взгляд Дафны, обрадовалась. Разве мог быть больший признак привязанности ее сестры к сэру Литон-Джонсу, нежели этот чрезмерный румянец, так выгодно подчеркивающий белизну ее лица? Она сжала руку Дафны и сказала Брокли:
— Пожалуйста, проводите сэра Литон-Джонса в гостиную. Мы сейчас туда придем и принесем для него немного хереса — я знаю, что он его любит.
Когда Брокли поклонился, молча повернулся и скрылся в коридоре, Марджори встала. Она расправила юбки из кисеи с узорами в виде цветов и спросила:
— Где тетя Лидди? Я думала, она вместе с тобой и Чарли.
— Она наверху, думаю, лежит в достели. Она жаловалась на чудовищную головную боль.
— Надеюсь, она не заболеет еще больше.
— Не думаю. Она что-то сказала о бесполезной детской болтовне, из-за которой у нее вот-вот лопнет голова. Самое смешное, что, когда я попросила Чарли помолчать из уважения к бедной тете Лидди, она сказала: «Я имела в виду не Чарли!» Правда, странно? Как ты думаешь, что она хотела сказать?
— Я бы объяснила тебе, Дафна, но сейчас меня волнует только то, что сэр Литон-Джонс ждет нас слишком долго.
— О да, конечно! Надо сейчас же пойти к нему!
Судя по голосу Дафны, Марджори решила, что будущее ее сестры скоро устроится. Она взяла ее за руку и повела в гостиную. Сэр Литон-Джонс рассматривал в лорнет портрет миссис Вэнстроу в молодости.
— Здравствуйте, сэр! — окликнула его Марджори. — Надеюсь, мы не заставили себя ждать.
— Вовсе нет, — сказал он, кланяясь молодым дамам. Его брови были подняты в знак изумления, когда он в смятении указал лорнетом в направлении портрета.
— Знаете, Брокли, который работает у вашей тети, сказал мне, что это портрет миссис Вэнстроу. Правда, она тут моложе на несколько лет? Я ему не сразу поверил. Хотя зачем ему лгать. Так что, видимо, так и есть. — Сестры улыбнулись, а сэр Литон-Джонс продолжил:
— Я лишь иногда улавливал некоторое отдаленное сходство. Совершенна удивительно. Прошу вас, только не говорите об этом ни слова миссис Вэнстроу. Она снимет с меня голову, если узнает, как я изумился. Но зато теперь я хорошо понимаю ее поведение. Она ведет себя, как могла бы себе позволить такая женщина, — он указал на портрет. — Скажу вам по секрету, ваша тетя все еще считает себя такой!
Марджори могла мысленно с ним не согласиться.
Но она не хотела плохо отзываться о тете и вежливо ответила:
— Она была красивой, правда? Но как ваши дела? Садитесь поудобнее. Я попросила Брокли принести немного хереса.
Баронет сел на диван поближе к камину, скрестил ноги и поблагодарил ее за заботу о его комфорте. Затем он нервно повертел в руках лорнет и как-то по-отечески, как подумала Марджори, улыбнулся Дафне. Она собиралась спросить о его здоровье, когда он вдруг подал Дафне какой-то странный знак, дернув головой в направлении двери, как будто хотел, чтобы она ушла.
Дафна живо вскочила на ноги и, выразив свою озабоченность здоровьем тети, настояла на том, что пойдет и посмотрит, как там тетя Лидди.
Произошло что-то странное и не совсем понятное.
Впрочем, Марджори объяснила это себе по-своему. Она полагала, что сэр Литон-Джонс неплохо знает характер отношений между сестрами. Марджори, в сущности, была Дафне как мать. Значит, он собирался формально просить руки Дафны. Подумав, она решила, что скорее ему следовало обратиться с этим к миссис Вэнстроу. Все же она пришла в восторг, ведь все шло так, как она надеялась. Бог с ними, с этими тонкостями. Сэр Литон-Джонс вполне мог просить разрешения жениться на Дафне и у нее.
Марджори сидела в кресле, отделанном гладким красным шелком, прямо напротив баронета. Ее сердце билось в ожидании предложения, она начала нервно расправлять юбки платья. Пытаясь завязать вежливую беседу, она заговорила о том, как низко стоит солнце над горизонтом, и поинтересовалась, не думает ли он, что сегодня один из лучших летних дней. Его ответ испугал ее.
— Как я могу думать о таких пустяках, дорогая Марджори, когда мое сердце вот-вот разорвется.
Ее смутило слишком серьезное выражение его лица. И кстати, почему он назвал ее «дорогой». Дерзость его тона и замечание о состоянии его сердца были бы простительны, если бы речь шла о Дафне.
— Сэр, — тихо начала она. У нее пересохло в горле. — Я не могу понять, что вы имеете в виду.
Она поощрительно улыбнулась, надеясь, что он наконец объяснится. Вдруг он встал с дивана и, прежде чем она успела понять, в чем дело, упал к ее ногам, взял ее руки в свои и начал произносить слова, полные любви.
Сперва Марджори удивилась, зачем же так унижаться? Разве он не знал, что она и тетя с радостью выдадут за него Дафну? Но вдруг она осознала, что произошла огромная ошибка — его выбор пал вовсе не на Дафну!
— Я был терпелив, моя дорогая, драгоценная Марджори, но я не могу больше сдерживать чувства, которые переполняют мое сердце. Я решился. Я спрашиваю вас, Марджори Чалкот, сделаете ли вы меня счастливейшим из людей, согласившись стать моей женой?
Марджори была рада, что сидит в кресле. Она была уверена, что в противном случае непременно упала бы в обморок.
— Вы шутите, — прошептала она, пытаясь высвободить руки из его мучительно крепкой хватки. Но он не желал ее отпускать.
— Я говорю очень серьезно и совершенно отказываюсь верить, что вы не замечали моих чувств на протяжении всего этого времени. Скажите же, что это не так! Я убежден в глубине души, что вы ко мне неравнодушны. Хотя я чаще бывал в обществе вашей красавицы сестры, все же каждый раз вы так радостно приветствовали меня, что только дурак не понял бы вашего ко мне отношения. В ваших глазах было столько любви. Она звучала в каждом вашем великодушном слове, и я полагал, что лишь из робости вы не решаетесь поощрять меня дальше. Вы ждали моих признаний. Поэтому я решил заговорить об этом. Уверен, это наше общее заветное желание. О моя дорогая Марджори, скажите, что вы станете моей!
С этими словами влюбленный баронет встал и, быстро прижав ее к себе, страстно обнял и пылко поцеловал в губы.
Мистер Раштон несколько минут назад видел, как сэр Литон-Джонс вошел в дом. Он действительно собирался разрешить Чарли провести лошадей туда и обратно по улице, но обнаружил, что ему почему-то очень хочется вернуться в дом миссис Вэнстроу. Он чувствовал, что происходит нечто странное. Сэр Литон-Джонс, известный своим благопристойным поведением, легко выскочил из фаэтона, что-то насвистывая.
Насвистывая!
Раштон подумал, что, быть может, план Марджори выдать Дафну за добродушного баронета увенчался успехом. Но что-то говорило ему, что это невозможно. Раштон уже несколько недель пытался определить, что в этом направлении получается у Марджори. Когда сэр Литон-Джонс бывал в обществе Дафны, Раштон наблюдал за той парой, чтобы понять, не поразил ли их Купидон своими стрелами. Но, увы, баронет часто зевал, беседуя с Дафной, если только он заранее не знал, что за ними наблюдает Марджори.
Поэтому, хотя Чарли и просил его еще раз объехать вокруг «Полумесяца», он строго сказал, что пора возвращаться.
Странно, но дверь ему открыл лакей, а не дворецкий. Когда они с Чарли поднялись на второй этаж в гостиную, он увидел Брокли на лестничной площадке перед гостиной. Тот нес серебряный поднос, на котором стояли графин с хересом и один стакан.
Брокли жестом отослал лакея и одним движением руки распахнул дверь.
— Боже мой! — пробормотал про себя Брокли, едва не выронив поднос при виде неслыханной сцены в глубине элегантной комнаты.
Раштон мягко отстранил дворецкого и увидел, что сэр Литон-Джонс грубо обнимает Марджори и та явно наслаждается его поцелуями.
Чарли дергал за полу его сюртука, настойчиво добиваясь ответа на вопрос:
— Почему этот человек кусает тетю Марджори?
32
Марджори металась по своей спальне, как дикая лошадь в незнакомой конюшне. Она никогда раньше не была в таком состоянии. Она чувствовала такой гнев, что сама пугалась. Ярость охватила ее, хоть на стены бросайся. Ее мир вдруг разбился на мелкие части и теперь в таком виде бесполезно лежал у ее ног. Она мысленно брала в руки один из осколков — любовь сэра Литон-Джонса к Дафне — и роняла его, разбивая совсем уж вдребезги. С этим все было ясно. Вот другой — необходимость выдать Дафну замуж до конца лета — и неровный осколок колол прямо в сердце, а потом падал обратно на ковер к остальным обломкам ее жизни.
Она считала, что все устроилось! Прекрасно устроилось!
Боже милостивый, как она была слепа. Да ведь ее пытался предупредить даже Раштон!
Раштон! Боже мой, Раштон!
Когда сэр Антон-Джоне выпустил ее из своих ужасных объятий, она обернулась и увидела, что человек, которого она любила, смотрит на нее из дверей. Что он подумал о ней, ведь минутами раньше она так охотно позволила ему целовать себя в губы.
Она прижала руки к вискам и вновь заметалась из угла в угол. Зачем-то направилась к гардеробу, потом резко повернулась и пошла вдоль комнаты.
Никогда в жизни она не забудет выражение лица Раштона — полное недоумение, боль и отвращение. Он ничего не сказал. Он даже не вошел в комнату, чтобы сэр Литон-Джонс объяснил ему свои действия; он только нежно попрощался с Чарли и, как будто пораженный карой свыше, медленно вышел из комнаты с пепельно-бледным лицом.
Надо было объяснить Раштону, что на самом деле произошло между ней и баронетом. Если бы ей не пришлось задержаться, чтобы окончательно разбить надежды сэра Литон-Джонса на брак с ней, она немедленно помчалась бы за Раштоном.
Разговор с баронетом вышел крайне мучительным. Она поняла, как была виновата, давая ему надежду на то, что ей нравятся его ухаживания. Баронет просто отказывался верить в то, что услышал. Как так? Ведь она вся светилась от нежности, глядя на него. Он был совершенно убежден, что она почти влюблена в него.
Марджори опустилась на стул рядом с кроватью и нервно провела рукой по светло-каштановым кудрям, закрыв глаза. Положение было самое отчаянное. Она пыталась быть дружелюбной и приветливой с баронетом, потому что хотела выдать за него Дафну.
Его ли вина в том, что он не так ее понял?
Едва ли.
Виновата во всем было только она. Такой хороший джентльмен подумал, что видит любовь там, где царила корысть. Он не мог знать, что ее действия были полны обмана. Он не мог знать, что она поощряла его ухаживания, надеясь, что он влюбится в Дафну.
Ее щеки запылали от стыда. Она не сказала ему, что хотела пристроить Дафну. Она просто попросила прощения за свое поведение, которое давало ему повод думать, что она отвечает ему взаимностью.
Он ушел в отчаянии, а она поднялась в свою спальню, чувствуя себя так, будто тащила на ногах пудовые цепи. Огромные цепи, облепленные грязью.
Теперь она думала только об одном: Раштон был совершенно прав, когда предупреждал ее не строить корыстных замыслов и не хитрить. Вот и результат. Она заплакала, упрекая себя. Слезы ручьями потекли по лицу при мысли о том, что она, не подумав, заставила страдать такого хорошего человека, как сэр Литон-Джонс.
В то же время она поняла, что Дафна кое-что знала о намерениях баронета. Она вспомнила, как та покраснела, когда объявили, что прибыл сэр Литон-Джонс, и как поспешно, повинуясь его сигналу, вскочила и вышла из гостиной якобы посмотреть, прошла ли у тети головная боль. Марджи пыталась понять сестру. Она слепо верила, что Дафна пытается завоевать сердце сэра Литон-Джонса по ее указанию. Но теперь оказалось, что Дафна знала о том, что баронет смотрит совсем в другую сторону. Почему же она не сказала ей правду?
Марджори тяжело вздохнула, все еще всхлипывая. Возможно, Дафна боялась сказать ей. Марджори все время заставляла ее преследовать баронета. В этом случае находилось объяснение тому, что сестра промолчала. Пожалуй, поменяйся они местами, Марджори наверняка предпочла бы делать вид, что все хорошо, чтобы не разочаровать Дафну.
Со временем сэр Литон-Джонс, конечно, простит ее. Но не правильно выбранный объект его ухаживаний вернул Марджори к страшной действительности — у Дафны не было мужа, а сентябрь почти наступил.
Раштон сидел в кресле в своих комнатах гостиницы и смотрел на груду дров, которые он раньше взял у владельца гостиницы, а теперь бросал в камин.
Он не знал почему, но ему хотелось сидеть перед огнем, потягивать бренди из графина и снова обдумывать аксиому: «Слабость, имя твое — женщина!»
Свечой он поджег мятую бумагу под дровами. Он налил себе бренди, сделал большой глоток и немедленно почувствовал, как проходит сковывавшее все его тело оцепенение.
Он вздохнул, от огня шел жар, пламя весело плясало, согревая и пытаясь вернуть его к жизни.
Он снова вздохнул.
Слабость, имя твое — женщина!
С тех пор как он узнал о том, что мисс Притчард хвалилась, что ей удалось уловками поймать в сеть сердце элегантного мистера Грегори Раштона, он никогда не испытывал таких мучительных страданий. Где-то в глубине души он верил, что всему, что он видел в гостиной миссис Вэнстроу, должно быть какое-то объяснение. Марджори не могла так поступить. И вдруг он разозлился. Черт возьми!
В тетиной гостиной! Неужели у этой женщины нет совести, если она целуется с мужчинами в каждой комнате дома! По крайней мере, в двух комнатах — об этом он знал точно!
Ад и проклятье! Он еще глотнул крепкого старого бренди, закашлялся, когда напиток обжег ему горло, и снова выругался.
И подумать только, всего за несколько минут до этого она снова позволила ему поцеловать себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35