Ее тетя не произнесла ни одного слова с того момента, как откинулась на подушки и экипаж тронулся в путь. Однако казалось, что она просто неспособна высказать вслух, какое удовольствие доставил ей вечер.
— Я никогда не видела, — начала вдруг с воодушевлением миссис Вэнстроу, — такой зависти в глазах миссис Притчард, как сегодня вечером! О, если бы я могла при каждой нашей встрече праздновать в душе подобную победу! У меня больше не осталось бы никаких желаний. Моя дорогая племянница, ты и представить себе не можешь, какой успех имела сегодня твоя работа. Никто ни о чем не догадался. Знаешь, меня несколько раз спрашивали, кто сшил мне платье. И даже, не прислали ли мне его из одного из магазинов в Лондоне. Никому в голову не пришло, что такую прекрасную вещь могли мне сшить здесь!
Ах! Я вне себя. Будь я более нервной, я стала бы жаловаться на перевозбуждение и сердцебиение. Я сама не своя от радости!
Марджори, понимая, что Судьба предоставила ей долгожданный шанс обратиться к тете с просьбой приютить ее и Дафну на более долгий срок, тихо произнесла:
— Ах, миссис Вэнстроу, у меня в сундуке лежит альбом с набросками. Я, знаете ли, часто этим балуюсь. Там примерно две дюжины рисунков бальных платьев, придуманных мной. Может быть, вы захотите как-нибудь полистать его. Я бы с огромным удовольствием сшила вам столько платьев, сколько вы захотите. Да и не только платьев, ведь я прекрасно разбираюсь в любой одежде: косынках, накидках, рединготах, мантильях… О, простите, мне только что вспомнилась одна печальная вещь!
Миссис Вэнстроу наклонилась вперед. Она явно ловила каждое слово Марджи. Эти последние ее, кажется, серьезно огорчили.
— Что? Что такое, дитя мое?
Марджи вздохнула.
— Не помню, говорила ли я вам об этом, дорогая миссис Вэнстроу, но Дафна и я завтра уезжаем в Брайтон. У нас там есть знакомая. Она обещала мне место швеи в своем довольно модном магазине. Согласитесь, при наших ужасных обстоятельствах просто преступно не воспользоваться ее необычайной добротой. Мне очень жаль! Мы получили бы такое удовольствие, не правда ли?! Я имею в виду шитье платьев для прогулок, дорожных. Шляпки настолько изящные, насколько это можно себе представить. О, я чуть не забыла! Я ведь хотела сшить вам мантилью до колен, бежевого и сиреневого цветов, отороченную соболем, — или, по-вашему, больше подошел бы лисий мех?! Ох, надо же! Я все болтаю и болтаю! Вы должны простить меня! Я всегда так увлекаюсь, когда речь идет о модной одежде! Забудьте все, что я сказала, и пожелайте нам счастливого пути. Мы отправимся на заре. Я только что поняла, что, скорее всего, мы больше вас не увидим. Мне так грустно! — Она достала платок из вышитой бисером сумочки и по очереди прижала к каждому глазу, вытирая несуществующие слезы.
Марджи не смела взглянуть на свою сестру. Она видела боковым зрением, что бедную Дафну вот-вот хватит удар от неожиданного потрясения. При ограниченных умственных способностях сестры, Марджи была уверена, что Дафна ни за что не догадается, зачем она рассказывает тете сказки о поездке в Брайтон.
В то же время на лице миссис Вэнстроу наконец появилось выражение, на которое Марджи так надеялась! Ее тетю явно расстраивала мысль, что она лишится стольких, по-видимому, прекрасных нарядов, о которых только что рассказала племянница. Она приоткрыла рот, вытаращила глаза и довольно сильно побледнела.
— Вы уезжаете? — прошептала она. — То есть, конечно, уезжаете! — На ее лбу появилась складка, глаза уставились куда-то в пространство за окном.
Она растерянно надула губы и медленно что-то соображала.
Марджори ждала не дыша. Для сохранения аффекта она продолжала промокать глаза и сопеть, пока тетя обдумывала все, что она сказала.
Дафна, явно не в силах переносить эту неизвестность, взяла сестру за руку и сильно ее сжала. Марджи повернулась, чтобы на нее посмотреть, но в ответ на страдальческое выражение вопрошающих и умоляющих глаз сестры просто покачала головой.
Дафна расплакалась.
— Я не хочу уезжать! — захныкала она. — Я не хочу ехать в Брайтон! Ненавижу Брайтон!
Марджори, вздрогнув от внезапного бурного проявления чувств сестры, сунула ей в руки платок.
— Но ты же никогда не была в Брайтоне. Я уверена, как только мы увидим этот очаровательный город…
Она и дальше продолжала бы этот фарс, но ее перебила миссис Вэнстроу, чей твердый голос прервал вопли Дафны.
— Вы никуда не поедете! Вы обе останетесь со мной, у меня в доме, до конца лета! Да если бы я отпустила вас бог знает куда, я была бы самым злым человеком на земле. Вам гораздо лучше будет у меня. Пусть никто не упрекнет меня в том, что у Лидии Вэнстроу нет сострадания.
Марджори под воздействием какого-то дьявольского импульса спросила:
— Не хотите ли посмотреть мой альбом с набросками сегодня вечером перед сном?
Миссис Вэнстроу бросила мимолетный взгляд в ее направлении и, нахмурив влажный лоб, резко ответила:
— Не понимаю, Марджори, что означает подобный дерзкий тон. Все же позволь тебе заметить, что твои недостатки могут в будущем принести тебе большие неприятности. Подумай об этом! А что касается твоего альбома с набросками, я могу посмотреть его и завтра, после второго завтрака.
14
Марджи давно не чувствовала себя такой счастливой, как сейчас. Она быстро передвигалась по маленькой столовой в городском доме миссис Вэнстроу, от стола к стулу, потом к камину, где она разложила по крайней мере две дюжины своих набросков. Она в буквальном смысле прыгала от одного к другому, делая пометки, обдумывая разные ткани, решая, какие выбрать нитки, вышивки и прочую отделку, и в общем получая огромное удовольствие.
Она и ее тетя, неожиданно настоявшая на том, чтобы молодые девицы прекратили обращаться к ней так официально — миссис Вэнстроу, а предложила звать ее тетя Лидди, — уже выбрали три подходящих материи. Один кусок сиреневой тафты длиной в шесть ярдов, другой, на канапе рядом с камином, был легкой жаконэ лимонного цвета, а на кресле царил переливчатый шелк цвета морской волны.
Марджи была в таком восторге от близкого завершения этой стадии своего весьма грандиозного замысла, что в тот день позволила себе выйти в поношенном легком кисейном платье, со сборками на груди, волосы она просто обмотала вокруг головы. Тетя с Дафной ушли в зал для питья минеральной воды, предоставив ей заниматься своими делами. Марджи заверила тетю Лидди, что она совершенно здорова и, следовательно, воды ей не нужны. Она также дала понять, что будет в полном восторге, если проведет все утро по колено в чернилах, акварельных красках, бумаге для набросков, тканях, иголках и кружевах!
Тихо напевая без слов, она едва расслышала, как открылась дверь.
Она слегка вздрогнула, когда дворецкий с видом крайнего неодобрения объявил ей о приходе мистера Раштона.
— О небо! — воскликнула она, немедленно отбросив назад несколько прядей волос, выбившихся из ее неэлегантной прически. — Должно быть, какая-то ошибка! Я…
— Вижу, я доставил вам некоторые неудобства, мисс Чалкот, — начал мистер Раштон. — Но когда я вчера спрашивал вашу тетю, когда смогу навестить вас, она настаивала, что одиннадцать часов — прекрасное время для визита. — Он с изумлением обвел взглядом разгромленную комнату, соображая, чем же она тут занимается.
— Как странно, — ответила Марджи. Ей было ужасно неловко. Может быть, ее тетя рассчитывала к этому времени вернуться. Надо пока чем-то занять мистера Раштона.
С рассеянным видом разглаживая платье, она сказала:
— Если вы будете так добры и подождете меня в гостиной, я присоединюсь к вам всего через несколько минут. Тетю Лидди, должно быть, что-то задержало.
— Если вы не против, я бы предпочел остаться здесь, — сказал мистер Раштон, у которого почему-то лицо приняло странное выражение.
— Вы это серьезно? — спросила она и, только задав вопрос, поняла, как грубо он прозвучал.
Он слегка улыбнулся и ответил, что, в самом деле, говорил очень серьезно. Он вдруг начал рассказывать, что его мать, когда еще не страдала от ревматизма, с удовольствием шила платья и занималась рукоделием. В детстве он построил несколько замков из катушек, которые ей были больше не нужны.
— У меня остались самые теплые воспоминания о том, как я в детстве играл рядом с ней. Запах этих свежевыкрашенных тканей напомнил мне те счастливые дни.
— Тогда, если хотите, конечно, можете остаться.
— Спасибо, — сказал он улыбаясь.
Марджи попросила шокированного дворецкого подать чай в маленькую столовую.
Мистер Раштон и представить себе не мог, насколько униженной чувствовала себя Марджи, когда он застал ее в столь неприглядном виде. Он ловко сумел найти объяснение своему странному желанию остаться в столовой, но она была убеждена, что он совсем не одобряет ее неряшливость. Раштон отличался придирчивым вкусом и на редкость внимательно относился к каждой детали костюма. Сам он был одет безупречно: сюртук из качественного синего сукна, белый жилет, желтые короткие штаны в обтяжку и блестевшие высокие сапоги с отворотами. Но, к ее удивлению, он, казалось, вовсе не проявил никакого интереса к состоянию ее наряда или прически. Просто сел на не занятый тканями стул у камина.
Их разделял обеденный стол. Марджи никак не могла найти тему для разговора. Прошло около недели с тех пор, как они беседовали в последний раз, танцуя в зале для приемов. После, дважды встречаясь с ней в обществе, он приветствовал ее вежливым поклоном, и она в ответ кивала ему, но не больше.
А теперь он был здесь и смотрел на нее, слегка улыбаясь и не говоря ни слова.
Она попыталась вспомнить какую-нибудь новость или анекдот, чтобы рассказать ему, но ничего не приходило в голову. Спустя секунду — он все же упорно молчал, заставляя ее чувствовать еще большую неловкость, — Марджи решила, что не станет даже пытаться говорить с ним. Если он желал быть невежливым, она отплатит ему тем же.
Поэтому она уселась у стола, взяла перо и начала делать набросок накидки, напоминавший ту, которую она видела в « La Belle Assemblee ». Казалось, он понял, почему она молчит, и заговорил:
— Я хотел побеседовать именно с вами.
— Я польщена, — ровным голосом отозвалась Марджи, не отрывая взгляда от рисунка. Она снова окунула перо в чернильницу и продолжала водить им по гладкой бумаге своего альбома с набросками.
Услышав ее равнодушный ответ, он встал со стула.
— Уверен, что так, — шутливо сказал он, остановившись напротив нее. Марджи украдкой на него посмотрела. Он изучал некоторые из ее набросков.
— Это все ваши? — спросил он несколько изумленным голосом.
— Да, — снова ответила она безо всякого выражения. — Вас это, кажется, удивляет?
— Думаю, что да, немного. — Затем он откашлялся и подошел совсем близко к ней. — Вас, может быть, интересует, о чем я хотел с вами поговорить?
Марджи подняла на него взгляд.
— Вероятно, собираетесь на что-то пожаловаться. До сих пор это было единственной причиной ваших встреч со мной. Говорите побыстрее и уходите. У меня очень много работы!
Она положила перо с серебряной ручкой на поднос перед собой и встала. Ее расстроили его приход не вовремя, его нарочитое немногословие. Она начал собирать некоторые наброски со стола и складывать их в стопку.
— Вы, конечно, правы, — произнес он. — У меня и в самом деле есть жалоба. Мне стало известно, что вы сообщаете всем и каждому о своем намерении выдать сестру за Сомерсби.
Марджи положила еще один набросок на верхушку растущей кипы. Она не могла поверить своим ушам!
— Неужели вы глухи, мистер Раштон? — сказала она в раздражении. — Сколько раз я должна повторять вам, что у меня и в мыслях нет устраивать свадьбу Дафны и вашего подопечного! По крайней мере, в этом мы с вами согласились друг с другом. Однако вы упорно отказываетесь мне верить! Я без колебаний заявляю вам, что ваше недоверие меня обижает!
— Видите ли, ко мне подошли три разных человека, и каждый из них доверительно сообщил мне, что вы хвалились, будто брак вашей сестры с Сомерсби состоится раньше, чем закончится это лето. Я не обратил внимания на первый и даже на второй слух. Но, кажется, решительно все полагают, что Сомерсби женится на мисс Чалкот, а вы собираетесь это организовать!
Марджори уставилась на Раштона, потрясенная до глубины души. Она покачала головой:
— Нет. Я сказала вам правду о своих намерениях! Не могу представить себе, как или почему… — Она замолчала, вдруг припомнив, как опрометчиво отреагировала на провоцирующие замечания Оливии Притчард. — О… — наконец сказала она, понимая, что именно мисс Притчард позаботилась о том, чтобы представить их разговор в наихудшем свете.
— В чем дело? — спросил он.
— Это моя вина, — сказала она, опуская взгляд на набросок перед ней. Она провела пальцем по шершавой сухой бумаге для рисования и продолжила:
— Я разговаривала с мисс Притчард, и та, кажется, совершенно не правильно истолковала мои слова. В действительности, боюсь, что я сказала именно то, что вы мне повторили. Но я говорила иронически. Неужели мисс Притчард пришло в голову поверить такой глупой речи?
— Значит, вы все-таки сказали «к концу лета»?
— Боюсь, что да. Я знаю, что поступила дурно, но мисс Притчард разговаривала таким тоном, как будто обитает на хрустальной горе в золотом дворце и лишь из чувства долга снисходит до нас, простых смертных, — вот я и потеряла самообладание.
— Знаете, это с вами слишком часто происходит.
— Вот как! — воскликнула она, мгновенно вскипая и, стало быть, подтверждая сказанное Рашто-ном. — Думаю, нехорошо с вашей стороны так говорить. Я все время вынуждена признавать перед вами свои недостатки и ошибки, просить у вас прощения и всячески оправдывать свое поведение! Мне никогда раньше не надо было этого делать, и я должна сказать, что мне это ни капли не нравится!
— Очень странно! — усмехнулся он, слегка опустив голову. Вдруг он посмотрел на нее совсем с другим выражением. — Я как раз подумал то же самое! Не сердитесь, умоляю! Я имел в виду себя, а не вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35