— И вы всегда с готовностью стремитесь соблюсти апарансы? — Либерти не удержалась подпустить шпильку. Эллиот нагнулся к ней:
— Принимаю к сведению, Либерти. Тем не менее смею подозревать, что у вас имеются серьезные опасения относительно сегодняшнего вечера.
— А у вас нет?
— В принципе нет. Я вполне уверен в том, чего хочу. — В тусклом освещении кареты он всмотрелся ей в лицо. — Более того, я уверен в этом с того самого дня, когда сделал вам предложение.
— Что ж, в таком случае я вам завидую. — Она делала вид, что не замечает его напряжения.
— Безусловно, это не так уж плохо. В конце концов, нам ведь предстоит бракосочетание, а не публичная казнь.
— Милорд, боюсь, вы не представляете себе, что все это для меня значит! Я согласилась стать вашей женой потому, что человек, которого я привыкла считать своим другом и благодетелем, не оставил мне иного выбора. В глубине души я понимаю, что ослушалась Ховарда, согласившись выйти за вас замуж, и в то же время не могу избавиться от чувства, что предал меня Ховард. Изучая состояние его дел, убедилась, что меня обманывали. Всякий раз, как оказываюсь в вашем обществе, я почему-то чувствую, что не принадлежу себе самой. Словно это не я. Будь вы на моем месте, признайтесь, вам было бы хоть немного страшно?
Эллиот несколько секунд взирал на нее, затем пересел к ней. Либерти мгновенно вся напряглась, однако не отодвинулась.
— Мне гораздо более грустно за вас, чем вы можете себе представить.
— Вы говорите так, что я готова поверить в вашу искренность. — Либерти никак не ожидала от него такого откровенного признания и изумленно заглянула ему в глаза.
— Несмотря на то, что вы могли обо мне подумать, я тем не менее способен на сострадание. Более того, я сожалею, что не дал вам возможности убедиться в этом.
— Нет, — возразила Либерти и для храбрости набрала полную грудь воздуха, — это мне должно быть стыдно. Ведь я приняла решение. Просто мне немного не по себе, и я прошу извинить меня.
— Вам в очередной раз угрожали?
— Нет. Сегодня я весь день провела одна. Чему я, честно говоря, несказанно рада.
— Если та сцена, которой я стал свидетелем в вашей гостиной, лишь одна из тех, что постоянно имели место с момента кончины Ховарда, что ж, в таком случае мне понятны ваши чувства.
— Неужели? — Либерти от изумления распахнула глаза. Эллиот не устоял перед искушением взять ее нежную руку в свою.
— Разумеется. Людям не пристало сносить оскорбления.
И вновь в ее глазах мелькнуло изумление, а на губах заиграла легкая улыбка.
— Позвольте спросить вас, Дэрвуд, откуда вам это известно? Осмелюсь заметить, что во всем Лондоне не найдется ни единого человека, который бы рискнул навлечь на себя ваш гнев.
— Вы так считаете?
— Все трепещут при упоминании вашего имени, и вам это, кстати, нравится. И не вздумайте отрицать.
Почему-то ее слова встревожили Дэрвуда. И хотя он давно уже привык презирать чужое мнение, ему почему-то хотелось, чтобы Либерти поняла, пусть и не до конца, что стоит за его вспышками гнева.
— Так было не всегда, — негромко констатировал он. — Людей формирует их жизненный опыт. В этом отношении я такой, как все.
— Не означает ли это, что ничто человеческое вам не чуждо? Просто вы научились скрывать свои недостатки и слабости лучше, чем окружающие вас люди.
Дэрвуд задумчиво провел по ее руке большим пальцем.
— Должен признаться, последние несколько дней я был ужасно занят. В мои планы не входило обсуждать с вами мои поступки, однако, прежде чем мы с вами произнесем обет верности друг другу, пожалуй, лучше это сделать.
— То есть вы намерены отчитать меня?
— Отнюдь.
— То есть вы не намерены заявить, что мне давно пора знать, что не женское это дело — взвалить на себя ответственность за состояние оставленных Ховардом предприятий? Что мне ни в коем случае не следовало проникать в дом к Брэкстону? Откройтесь, как долго вы еще злились на меня после того, как мы расстались?
— Всю ночь.
— И до сих сердитесь?
— Нет.
— Это почему же?
— Потому что начиная с сегодняшнего вечера вы наконец постоянно будете в поле моего зрения. Так что на повторение вчерашних ночных приключений даже не надейтесь.
— Должна ли я понимать, что это самый больной для вас вопрос? Или вы рассчитываете в конце концов убедить меня в том, что я должна сложить с себя это бремя, перепоручив его кому-то другому, кто располагает большими знаниями и опытом?
— Я не могу представить никого, кто справится с этой задачей лучше вас. А если и найдется кто-то, кто располагает большими знаниями и опытом, то только потому, что высшее общество еще не готово признать, что вы умнее большинства мужчин, с которыми вам доводилось иметь дело.
Либерти тоже была не готова услышать из уст Дэрвуда подобные речи и потому смотрела на него в полном замешательстве.
— И я еще имела наглость обвинять вас в примитивном мышлении! Господи, я даже понятия не имела, Дэрвуд, что вы разделяете прогрессивные идеи!
— Знаете, до сего момента и я тоже. Либерти рассмеялась его признанию:
— Вы поразили меня, милорд!
— Что ж, смею думать, так оно и есть. Более того, в мои намерения входит и далее это делать, причем регулярно.
Если Либерти и уловила в его словах скрытый смысл, то сделала вид, что не поняла.
— Если я соглашусь с тем, что да, я вас до сих пор недооценивала, — она наклонилась к нему и понизила голос едва ли не до шепота, — вы прекратите смотреть на меня так, как сейчас?
От ее прически отделился одинокий локон, упав соблазнительным завитком на белый изгиб плеча. Дэрвуд усилием воли заставил себя оторвать от него взгляд и спросил:
— А как я на вас смотрю?
— Как хищник. Точно так же вы смотрели на меня в карете прошлой ночью. У меня сложилось впечатление, что тот в высшей степени странный инцидент в вашем кабинете прочно засел у вас в голове.
— Вы не ошиблись, — ответил он, скорее поняв, чем увидев, как ее лицо заливает румянец.
— Должна вам признаться, мне до сих пор неловко после того случая..
— Об этом я и хотел бы поговорить с вами, Либерти.
— Господи, неужели вы и впрямь намерены обсуждать эту тему? Если да, боюсь, я просто не вынесу конфуза. Я до сих пор удивляюсь, как позволила вам до такой степени вскружить мне голову, что я забыла о правилах приличия. Кстати, Дэрвуд, я тогда не шутила. Я бы не хотела ничем осложнять наш брак.
— Безусловно.
Ее рука по-прежнему покоилась в его ладони, и Дэрвуд, погладив запястье, нащупал пульс и прижал его большим пальцем.
— Я бы не хотел сейчас говорить об этом, хотя, уверяю вас, пока не пришел к окончательному мнению на сей счет. В данный же момент хотел бы поговорить о Ховарде.
Либерти замерла, как попавшая в силок птица.
— Не кажется ли вам, что сейчас это несколько неуместно, тем более если учесть, что мы с вами направляемся на церемонию бракосочетания?
— А по-моему, более подходящий момент даже трудно себе представить.
— Мне бы не хотелось обсуждать с вами мои отношения с Ховардом.
Дэрвуд сильнее сжал ей руку.
— Я от вас этого и не жду. Просто подумал, вам легче будет понять меня, если мы обсудим с вами мои отношения с ним.
— Что вы хотите этим сказать? — спросила Либерти, высвобождая руку.
— А вам самой не приходило в голову, почему это я последние пятнадцать лет с таким завидным упорством прилагал усилия к его крушению?
— Я… а почему вы думаете, что Ховард мне ничего об этом не рассказывал?
— Он бы не посмел.
— А вы посмеете?
— Я так решил.
— А если я вам не поверю?
Дэрвуд на миг задумался. Что ж, у Либерти имеются все основания не верить ему. То, что он намеревался рассказать ей, бросало черную тень на человека, которого она на протяжении почти десяти лет привыкла считать своим защитником и благодетелем.
— Мне кажется, мы общаемся с вами на другом уровне, нежели остальные люди: я понимаю вас, вы понимаете меня. Знаете, это хорошее предзнаменование для нашего совместного будущего.
— Должна ли я воспринимать ваши слова как комплимент?
— Безусловно. Я редко говорю подобные вещи.
Либерти на мгновение задумалась.
— Почему-то я не могу избавиться от предчувствия, что мне не понравится то, что вы намерены сообщить, — произнесла она наконец.
— Это потому, что вы привыкли видеть в окружающем мире только хорошее, даже тогда, когда все, казалось бы, свидетельствует об обратном.
— Не смешите меня!
— Я вполне серьезен. Будь вы наделены хотя бы толикой здорового цинизма, заподозрили бы, что я и есть тот мерзавец, что угрожает вам.
— Но ведь это не так.
— Согласен. Но вам все равно следовало бы меня заподозрить.
— Вы противоречите самому себе.
— Просто я хочу, чтобы вы поняли одну вещь. То, что я вам сейчас сообщу, — это довольно неприятная история о человеческой алчности и непорядочности. Я бы предпочел вообще не рассказывать ее вам, не будь убежден, что это позволит нам избежать целого ряда неприятных моментов в будущем.
— То есть вы намерены сообщить мне о Ховарде нечто ужасное? Я вас правильно поняла?
— Я намерен сказать вам всю правду. А она не слишком приятна.
— После того как вы показали мне его письмо, я была вынуждена сделать вывод, что он совсем не тот человек, каким я его привыкла считать.
От Эллиота не укрылась горечь в ее голосе. От этого ему неожиданно сделалось больно на душе.
— Разочарование всегда мучительно.
— У меня не было никого, кроме него, — ответила Либерти, глядя ему в глаза.
Это ее признание вселило в него еще большую решимость. Возможно, она любила Ренделла, но теперь ее верность и преданность должны всецело принадлежать ему, и никому другому. Ему нужна уверенность в том, что она никогда не предаст его. Эллиот нервно провел по лицу рукой, словно готовясь сказать горькую правду.
— Все началось, — произнес он, — зимой тысяча восемьсот тридцать пятого года. Я тогда учился в Оксфорде, и мой отец работал секретарем у Ренделла.
От Эллиота не укрылось, как Либерти тихо-тихо ахнула:
— Ваш отец работал у Ховарда?
— Именно. Как я вижу, он не счел нужным сообщить вам даже самые основные факты этой истории.
Было заметно, что слова даются Эллиоту с превеликим трудом. В тесном пространстве кареты Либерти едва ли не кожей ощущала исходившее от него напряжение. О чем Эллиот, разумеется, догадывался.
— По-видимому, так оно и есть. — Либерти застыла, сложив на коленях руки.
— Я сумел поступить в Оксфорд благодаря титулу. Семейство Дэрвудов — одно из древнейших в Англии. Однако, если бы не финансовая поддержка со стороны Ховарда, сам я никак не смог бы оплачивать учебу. И за это я ему благодарен.
— Это на него похоже. Ховард неизменно бывал щедр по отношению к тем, кто работал на него.
— Вот как? — вырвалось у Дэрвуда. В голосе его прозвучал неприкрытый сарказм.
— Представьте себе.
— Странно, к моему отцу он никогда не питал теплых чувств. Пока я учился в Оксфорде, мы с отцом регулярно обменивались письмами. Ховард, казалось, возлагал на него все новые и новые обязанности. К тому моменту, когда я окончил университет, отец стал личным секретарем Ренделла.
— Мне ничего об этом не известно.
— Судя по всему, Ренделл не торопился афишировать этот факт.
— Во всем остальном он был откровенен со мной. Так что я нахожу это несколько странным.
— И тем не менее вы наверняка поняли, что произошло нечто такое, что стало причиной наших с ним раздоров.
— Согласна.
— Вы когда-нибудь расспрашивали Ренделла об этом?
— Да.
— И он вам ничего не сказал?
— Отчего же. Он сказал, что между ним и вашей семьей нечто произошло, но подробности мне не известны. — Либерти нахмурилась. — Но почему он предпочел скрыть это от меня?
— Потому что вы бы его возненавидели. Эллиот выждал, пока до нее дойдет суть его слов.
— Мы все совершаем ошибки, — прошептала Либерти.
— Верно. Однако не все из нас совершают такие, из-за которых страдают другие люди. Как в истории царя Давида с Вирсавией, грех по масштабам превзошел свою первопричину.
— И это именно то, что случилось с вашей семьей?
Дэрвуд услышал в ее голосе ужас, чему был несказанно рад. Он опасался, что Либерти моментально посчитает его рассказ досужим домыслом. С другой стороны, она знала Ховарда, как никто другой. Если кому и суждено понять, до какого подлого, низкого вероломства мог опуститься этот человек, то только ей. Эллиот утешал себя тем, что Либерти наверняка в глубине души затаила на Ховарда обиду за то, что тот на протяжении десяти лет держал ее в качестве любовницы, упорно не желая узаконить их отношения. Вместо этого он, словно она была вещь, а не живой человек, завещал ее в супруги своему племяннику. Наверняка такое решение Ренделла ранило Либерти до глубины души и, как Эллиот понял, хотя и не без опоздания, подготовило ее к тому, чтобы узнать правду о своем бывшем благодетеле. Уже одно то, что прошлой ночью он застал ее в библиотеке Брэкстона, наводило на мысль, что Либерти готова воспринять это нелицеприятное известие.
— У Ховарда, — негромко произнес он, — был роман с женой одного инвестора. Женщина и ее супруг воспользовались этой историей, чтобы его шантажировать. Он же, разумеется, не мог позволить, чтобы об этом узнали его партнеры. Не мог допустить, чтобы они усомнились в здравомыслии человека, который ради замужней особы готов рисковать не только личным состоянием, но и собственной репутацией. Узнай они об этом, наверняка оставили бы его. Тогда Ховард потерял бы значительную часть своих капиталов, полученных им от инвесторов. Чтобы не дать разразиться публичному скандалу, он убедил своих самых близких друзей сделать небольшие инвестиции в дела этой супружеской пары. Ховард не только сам потерял изрядные суммы, но и был ответствен за то, что убытки понесли его друзья и деловые партнеры. Назревал скандал, грозивший ему полным финансовым крахом.
Карета остановилась в ожидании свободного проезда к Сент-Джеймс-сквер.
— Ховарду в срочном порядке требовалось переложить бремя ответственности на кого-нибудь. Он выбрал моего отца.
Либерти негромко ахнула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34