Латимер, нахмурившись, посмотрел на Эллиота, лежавшего почти без сознания.
– Сядет в карету от деревни до Лондона.
– Я его провожу до деревни, – заявил Бенедикт. Он хотел вернуть на место дневник Аннабель Рочестер еще до начала вечерних развлечений. Бенедикт посмотрел на Харриет: – Ты не пострадала?
– Нет, – вздохнула она. – Просто немного выбита из колеи.
Беатрис Пруитт презрительно фыркнула, когда Латимер выволок Эллиота из комнаты. Ее больше интересовала Харриет.
– Осмелюсь заметить, что ничего этого не случилось бы, если бы вы немного соблюдали приличия, мисс Мосли.
Харриет ахнула, Бенедикт резко повернулся к миссис Пруитт, но их опередила Элиза.
– Замолчи, мама! – рявкнула она, и мать потрясенно повернулась к ней:
– Элиза!
– Ты вообще слышишь, как гадко все, что исходит из твоих уст?
Дортеа, широко распахнув глаза, повернулась и вышла.
– Харриет – добрая и остроумная, лучшей подруги не может пожелать себе ни одна женщина! А вот ты жестокая и пристрастная и знаешь о хороших манерах меньше, чем муха на куче конского…
– Элиза! – Глаза Беатрис стали величиной с блюдца, а лицо неприятно посерело.
– Ты ведешь себя так, что люди тебя просто не выносят. – Элиза прищурилась, глядя на мать. – Даже твоя собственная дочь. – Она вздернула подбородок, протопала мимо матери и вышла из спальни Харриет.
Беатрис издала задушенный хриплый звук, глядя то на Харриет, то на Бенедикта, словно ждала от них поддержки.
Потом, значительно медленнее, чем дочь, побрела по коридору.
Харриет сияла. Похоже, она была в восторге от поведения Лиззи.
– Я так горжусь Лиззи, – выдохнула она.
Глава 33
Харриет открыла дверь своей комнаты и резко остановилась. Еще чуть-чуть, и она обязательно столкнулась бы с миссис Пруитт, стоявшей в коридоре всего в дюйме от двери. Беатрис уже сменила слишком тугой корсет на ночной халат и чепчик с оборкой.
Она жалко улыбалась, искоса поглядывая в сторону. Харриет проследила за ее взглядом и увидела Элизу. Та стояла в нескольких футах от матери, скрестив руки на груди и постукивая по полу кончиком туфли.
– Привет, Лиззи.
– Привет, Харриет. Мама хочет тебе кое-что сказать.
Брови Харриет взлетели вверх.
Беатрис втянула щеки и вздернула подбородок.
– Хочу извиниться за все то, что наговорила вам. Вы очень добродетельная и утонченная леди, – солгала она.
– Что ж, а я прощу прощения за то, что называла вас глупой старой злюкой, – ответила Харриет таким же вежливым тоном.
– Вы никогда этого не говорили, – нахмурилась Беатрис.
– Я это думала.
– Спасибо, мама. Я уверена, что теперь ты хочешь пойти и лечь в постель. – Лиззи вскинула бровь.
Беатрис медленно побрела в сторону своей комнаты.
– Я все равно утверждаю, что ты не должна ходить на это ужасное сборище внизу.
– Мама, ты перегибаешь палку.
Беатрис сказала:
– Я знаю, что говорю. Библия запрещает общаться с мертвыми. Запрещает, Элиза!
– Женщина, которую пригласила леди Дортеа, всего лишь актриса, играющая роль. Это развлечение. Любые разговоры с мертвецами, а также стуки и грохот, услышанные во время сеанса, отлично отрепетированы.
– Эта женщина, – произнесла Беатрис двусмысленным тоном, – цыганка. Леди Дортеа сама это сказала. Все они мошенники и готовы на воровство, лишь бы заработать монету-другую.
Лиззи утомленно вздохнула.
Харриет шагнула вперед, закрыла за собой дверь и улыбнулась Лиззи в надежде, что та почувствует искреннюю поддержку.
– Идешь вниз?
Лиззи улыбнулась:
– Да. Ты со мной?
Харриет кивнула и взяла Элизу под руку, хотя это и было не в ее привычках.
– Кажется, она тоже собиралась пойти на этот сеанс? – шепнула Харриет уголком рта.
Лиззи, едва шевеля губами, ответила:
– До того, как ее корсет лопнул по швам.
Харриет закусила губу, а Лиззи пришлось отвернуться, чтобы не расхохотаться в голос.
– Она сводит меня с ума, – шепнула Лиззи на площадке лестницы.
Харриет сочувственно вздохнула.
– Отец оставил нас, когда я была ребенком. Бросил, чтобы заботиться о дедушке с бабушкой. В нашей маленькой деревне это был настоящий скандал. Я всегда думала, что мать из-за этого стала такой. Но теперь думаю, что отец ушел от нее, потому что она всегда была такой.
Харриет осторожно наблюдала за Лиззи, пока та делилась своей историей. Лицо Элизы было серьезным, хмурым и решительным.
– Иногда мне хочется последовать за ним. В смысле, за отцом. Я даже думала уйти в монастырь, лишь бы вырваться из дома.
Харриет остановилась у подножия лестницы. Дальше по коридору слышались голоса и приглушенный смех.
– Я никогда не знала своей матери, – сказала Харриет. – А отец провел последние несколько лет жизни в тюрьме. Он любил азартные игры больше, чем мог себе позволить, и однажды не смог заплатить долги. Мне пришлось жить у тетки, считавшей меня обузой и никогда не стеснявшейся сообщать мне об этом. Однажды я навестила отца, – доверила она Элизе тайну, которую до сих пор знала только Августа Мерриуэзер, и криво усмехнулась: – Он попросил у меня в долг несколько монет. Его сокамерники держали пари на крыс, которых учили бегать наперегонки. Я дала ему денег и больше никогда туда не возвращалась.
Лиззи взяла ее руки в свои, покачав головой:
– Харриет, прости. Должно быть, мои неприятности кажутся тебе такими ничтожными…
– Ничего подобного. – Харриет стиснула руки Элизы. – Я рассказала тебе это только для того, чтобы ты поняла – мое воспитание оставляет желать лучшего. Вместо чересчур заботливой матери у меня был отец, таскавший меня за собой по игорным притонам. Именно потому, что он меня так воспитывал, я и оказалась такой, какая есть. Надо здорово постараться, чтобы меня испугать. Я прекрасно себя чувствую, приехав в одиночестве в большой дом, который, по слухам, полон привидений. Здесь я подружилась с девушкой, чья мать не может быть такой уж ужасной, раз воспитала из своей дочери такого чудесного человека.
Лиззи стала розовой, как ее платье, и улыбнулась:
– Она позволила мне приехать сюда, хотя и боится этого дома.
– Вот именно, – кивнула Харриет, и они дружно зашагали к гостиной.
Леди Крейчли превосходно обставила комнату для встречи с духами, и Бенедикт чувствовал, что Харриет придет в восторг от меланхоличных теней, наполнявших гостиную. Фонари затемнили стеклом, раскрашенным в пурпурные и красные оттенки. Круглый стол передвинули в центр комнаты и накрыли накрахмаленной белой скатертью, а в середину стола поставили витой канделябр. Отблески пламени свечей отражались в окнах, за которыми давно наступила ночь. Бенедикт посмотрел на часы, стоявшие на каминной полке. До полуночи – колдовского часа, когда начнется сеанс, – оставалось всего несколько минут. Он-то думал, что опоздает, потому что под покровом тьмы возвращал на место дневник.
– Брэдборн! – На него смотрел Оскар Рэндольф, сидевший среди небольшой группки гостей у камина. – Вы как раз вовремя, чтобы услышать, как гадают по руке нашей мисс Мосли. – Он, стараясь выглядеть зловеще, подвигал вверх-вниз своими густыми белыми бровями. – Скоро мы узнаем, какие пороки гнездятся в ее душе.
Бенедикт нашел взглядом Харриет, сидевшую вплотную к камину в кресле с высокой спинкой. После стычки с Эллиотом она выглядела ничуть не хуже, чем обычно.
Леди Дортеа попросила своих гостей одеться в темное, и Харриет выбрала платье, черное как смоль, но очень простое, – обтягивающие рукава едва прикрывали плечи, а изысканная черная лента была завязана под грудью. На фоне черной ткани лицо Харриет казалось особенно бледным, а улыбка, сверкнувшая навстречу Бенедикту, белой, как лунный свет. Харриет встретилась с ним взглядом, и на фоне темной комнаты и темного наряда ее глаза цвета спелой пшеницы казались ему искрящимися.
– В ее душе нет пороков. – Бенедикт даже не понял, что произнес это вслух, да еще и интимным тоном, но тут Элиза Пруитт обернулась в его сторону и посмотрела расширенными, все понимающими глазами.
Харриет нервно улыбнулась.
– Ну что ж, продолжайте, мадам Люба, – сказала леди Дортеа с кривой усмешкой. – Не хочется, чтобы все знали только обо мне.
– В будущем леди Дортею ждет огромное богатство, – кивнув, поведал Рэндольф Бенедикту.
Бенедикт подошел ближе и увидел, что ладонь Харриет лежит на бледной пухлой руке с мерцающими черными ногтями. У мадам Любы были черные, как уголь, волосы и глаза, сверкающие, как голубой хрусталь. Эта пышная цыганка казалась в три раза крупнее, чем сидевшая напротив Харриет. Гадалка облекла свои роскошные формы во множество ярких пестрых тканей, а над плечами плясали серьги с камнями, настолько тяжелые, что женщину с более хрупкой фигурой они бы просто пригнули к земле.
Цыганка вела пальцем по линии на изящной ладони Харриет.
– У вас ровная линия жизни, – произнесла она, не отрывая глаз от ладони. – Вы доживете до глубокой старости. А вот эти присоединившиеся линии означают хороших друзей, которые вам помогают.
Харриет кивнула и прошептала, обращаясь к цыганке:
– А рыбу вы там не видите?
Мадам Люба глянула исподлобья:
– Нет никакой рыбы.
Харриет скорчила гримаску, и все, кто стоял вокруг, рассмеялись.
Лиззи заметила, что Бенедикт нахмурился, не поняв шутки, и пояснила:
– Рыба – это знак богатства и процветания.
– В вашем будущем есть своего рода сокровище, – заявила мадам Люба. – Награда, которую вы должны отыскать.
Харриет улыбнулась ей:
– А вы не можете просто сказать, где она находится?
– Это невозможно.
– Этого-то я и боялась.
Цыганка, наморщив лоб, снова посмотрела на ладонь Харриет, потом подняла глаза и пронзила мисс Мосли взглядом, словно осколком стекла. Казалось, что на ладони Харриет она прочла только одну часть ее судьбы, а вторую часть искала в глазах.
– Вы готовы полюбить, – решительно отпустила цыганка ладонь, – кого-то в этом доме.
Бенедикта обдало жаром. Лиззи посмотрела на него и быстро, пока никто не заметил, отвела взгляд в сторону, Харриет вообще не взглянула на Бенедикта.
В комнате наступило неуютное молчание. Бенедикт слышал, как грохочет у него в груди сердце.
Тут Харриет поднесла ладонь так близко к глазам, что едва не уткнулась в нее носом, и вздохнула:
– Уж лучше бы вы увидели здесь рыбу.
– А теперь начнем общение с духами.
По непонятной причине – может, из-за серьезности тона мадам Любы – Харриет ощутила невольную дрожь. Все расселись вокруг стола. Вместо канделябра на нем теперь стояли девять восковых свечей разной длины. Свечи разделили между присутствующими. Цыганка, сверкая глазами, как алмазами, попросила каждого взяться за свою свечку и думать только о приятном.
Харриет изо всех сил гнала от себя мысли о смущении и удивлении, охвативших ее после гадания по руке. Она осторожно посмотрела на Бенедикта, сидевшего рядом. В первый раз с того момента, как он вошел в гостиную, она не ощущала на себе его взгляда. Знает ли Бенедикт, о ком говорила мадам Люба? А вдруг подумал, что Харриет влюбилась в какого-нибудь другого мужчину? Расстроился из-за того, что это может быть он, или надеется на это?
Он повернул голову в ее сторону, и Харриет быстро отвернулась. Глядя только на цыганку, она твердо сказала себе, что та скорее всего просто играет роль и на каждом представлении непременно сообщает, что кто-то из зрителей скоро разбогатеет, а кто-то влюбится.
– Пожалуйста, – произнесла мадам Люба, – возьмите за руки тех, кто сидит рядом.
Обе руки Харриет лежали на коленях. Не успела мадам Люба дать последние распоряжения, как сильные пальцы переплелись с пальцами Харриет. Она глянула на Бенедикта, и тот, посмотрев ей в глаза, слегка сжал ее ладонь. Харриет другой рукой взяла руку Лиззи и снова повернулась к цыганке. Шарлатанка она или нет, но про Харриет все рассказала точно.
Глава 34
Ничего бы этого не случилось, не наклонись Лиззи вперед и не спроси у мадам Любы:
– А нельзя ли вызвать еще одного духа?
Целый час цыганка провела за столом, крепко зажмурившись, пытаясь нащупать то, что положено гадалкам видеть во тьме, обитающей за их черными ресницами. В такой позе, склонив голову набок, словно прислушиваясь к возне мышей в стенах, она вызвала трех духов – двух озорных детей и старую женщину, у которой ужасно болели кости. Ни Харриет, никто другой, кроме самой мадам Любы, призраков, разумеется, не видел, хотя Харриет поймала себя на том, что всматривалась в углы комнаты, пока цыганка бранила мальчишек за издевательство над черной кошкой. Кошка, решила почему-то Харриет, умерла несколько столетий назад, а ее мучители, объяснила цыганка, утонули, купаясь без присмотра в ныне высохшей речке.
Мадам Люба служила проводником между зрителями и мертвыми, рассказывая, во что одеты покойные и как они выглядят. Потом она начала задавать невидимым гостям вопросы, начиная с их возраста в момент смерти и кончая причиной их теперешнего состояния. Еще перед началом сеанса цыганка заверила всех присутствующих, что после смерти души в основном отправляются на тот небесный уровень, который им больше всего нравится. Однако существуют, сообщила она самым серьезным тоном, заблудшие души, которые – по самым разным причинам – не смогли найти путь на небеса.
Мальчишки, с которыми поговорила мадам Люба, сказали, что они не имеют ни малейшего представления о том, где могут находиться их небеса.
Лиззи, чья рука дернулась при упоминании об истязаемой черной кошке, пробормотала уголком рта:
– Может, им и не полагается на небеса?
А старая женщина, объяснила мадам Люба, умерла прежде своего мужа. Вдовец ее, видимо, давно не любил, потому что несколько недель спустя женился на соседке. Когда же новобрачные скончались в страшных мучениях от чумы – черной смерти, как назвала ее женщина, – первая жена покинула то мирное место, которое уже успела обрести, чтобы не встречаться там со своим горячо любимым мужем и его новой обожаемой женой.
История хулиганистых, даже жестоких, мальчишек лишь слегка напугала Харриет, а вот из-за старой женщины она опечалилась – то ли из-за скорбного голоса мадам Любы, то ли из-за понимания, что даже на небесах тебе могут разбить сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37