Норманн уже открыл было рот, чтобы отчитать его, но Керуик поспешно удалился, оставив растерявшегося Вулфгара в одиночестве. Рыцарь долго стоял в оцепенении и, лишь немного опомнившись, вернулся к застоявшемуся Гунну.
Эйслинн сидела перед очагом, завернувшись в одеяло и прислушиваясь к шагам Вулфгара в зале. Они казались более медленными, чем обычно, словно он не решался зайти в комнату. Девушка наклонилась над рубашкой из мягкого полотна, которую шила для Вулфгара, стараясь, чтобы стежки выходили как можно меньше и аккуратнее. Когда он наконец появился в спальне, в лице Эйслинн уже ничто не напоминало о прошедшей буре. Вулфгар видел ее много раз прежде за тем же занятием и в такой же позе. Подняв голову, девушка улыбнулась в знак приветствия, однако Вулфгар нахмурился, недоверчиво глядя на нее. Эйслинн заметила, что он уже успел вымыться в конюшне: волосы влажно блестели, а рукава рубашки были подвернуты.
— Чувствуешь себя получше? — осведомился он.
— Прекрасно, господин. А ты? — мило улыбнулась Эйслинн.
Вулфгар что-то уклончиво пробурчал и стал раздеваться, как всегда, аккуратно складывая одежду. Девушка отложила шитье и, сбросив одеяло, прошествовала обнаженная к кровати, ощущая неотрывный взгляд Вулфгара. Вздрагивая от холодного сквозняка, она поспешно забралась в постель и натянула шкуры до самого подбородка. Вулфгар продолжал глазеть на нее, но когда Эйслинн подняла голову, резко отвернулся. Он долго прикрывал огонь в очаге хворостом, затем вынул меч из ножен, положил на пол и лишь потом направился к кровати. И хотя он больше не запирал дверь на ночь, от этой предосторожности все же не отказался.
Девушка, не желая больше раздражать его, легла на бок, повернувшись к нему спиной и не дав возможности высказать все, что было на душе. Тогда Вулфгар задул свечу и лег рядом, не пытаясь, однако, подвинуться поближе. Казалось, он напряженно прислушивался к чему-то. Эйслинн снова передернула плечами и покрепче закуталась в шкуры. Обычно они обнимались, согревая друг друга, но сегодня она поняла, что Вулфгар не расположен к нежностям. Время тянулось медленно. Повернувшись, она с испугом заметила, что он не сводит с нее глаз, словно пытаясь прочитать мысли.
— Тебя что-то волнует? — прошептала она.
— Только ты, любовь моя. Все остальное не важно.
Эйслинн снова перекатилась на бок и замерла под его пристальным взглядом. Мгновения тянулись целую вечность, однако Вулфгар по-прежнему не пытался обнять ее.
— Мне холодно, — тихо пожаловалась она. Вулфгар чуть придвинулся, но она не почувствовала жара его тела. Эйслинн не сдержала озноба, и спустя несколько долгих минут он наконец оказался совсем рядом, но приник к ней лишь грудью, такой же неуступчивый, несгибаемый, неумолимый. Но тысячу мыслей, теснившихся в голове Вулфгара, затмила одна-единственная — сейчас в его воспаленном воображении представали мягкие налитые груди, гладкая белоснежная кожа, длинные стройные ноги, узкие бедра…
Эйслинн едва не вскочила, ощутив, что Вулфгар прижимается к ней всем телом. Он крепко стиснул ее, и руки заскользили по соблазнительным изгибам и впадинам. Эйслинн поняла, что у него на уме вовсе не стремление получше согреться. Он повернул ее на спину, и девушка уставилась в серые сверкающие желанием глаза.
— Ты знаешь, чего я хочу, — хрипло пробормотал он, прежде чем накрыть ее губы своими, жаркими и жадными.
Девушка оставалась равнодушной и не спешила отвечать на ласки. Но Вулфгар оказался упрямее. Он играл с ее губами, чуть прикусывая, приоткрывая, осыпая ее свирепыми, исступленными поцелуями.
Эйслинн забыла о холоде. Ее пыл разгорался все сильнее, пока пламя не охватило девушку. Тихий жалобный стон сорвался с уст, и она обвила руками его шею, отдаваясь сладостному опьянению. Вулфгар понял, что снова разбил ледяной панцирь, в который она себя заковала. Теперь она льнула к нему, самозабвенно отвечая на мощные толчки. В этот момент оба безоглядно давали и брали, пока не слились в единое целое, распаленные ослепляющей страстью. Губы Вулфгара касались ее лба, подбородка, уха, а ноздри дразнил нежный запах лаванды. Эйслинн, закрыв глаза, трепетала под тяжестью его тела. Неожиданно с языка девушки почти неслышно сорвалось его имя, и оба были захвачены бурным шквалом, водоворотом чувств, уносившим их все дальше, поднимавшим на немыслимые высоты, пока не наступил штиль и они, сплетясь в объятиях, не отправились в блаженное путешествие по облакам, ведомое лишь влюбленным.
Вулфгар поднялся и взглянул на крепко спящую Эйслинн. Легкая морщинка омрачала безмятежность ее чела, губы чуть приоткрыты, волосы червонного золота разметались по волчьему меху, а белые нежные плечи выглядывают из-под покрывал. Вулфгар покачал головой, удивляясь смене ее настроений, и навязчивые мысли прогнали сон. Натянув чулки и тунику, он тихо спустился в зал, где у очага бодрствовал отчим с чашей вина в руках. Вулфгар подвинул еще один стул и налил себе кубок из того же меха. Оба долго смотрели в умирающий огонь, затем старик заговорил:
— Что беспокоит тебя, Вулфгар?
Прошло еще немало времени, прежде чем рыцарь задал терзавший его вопрос.
— Что кроется за поступками женщин, Болсгар? — вздохнул он. — Она так мучит меня из равнодушия ко мне или ищет мести?
— Несчастный глупец, — хмыкнул Болсгар. — Женщины мягки, как пух, и тверды, как сталь. Их нужно непрестанно ласкать и оберегать, пытаться угодить и понравиться. Женщина — оружие, которым можно выиграть любую битву, но чтобы оно безотказно служило тебе, необходимо его постоянно оттачивать и, главное, не выпускать из рук. Говорят, даже лучшие мечи необходимо привязать к себе клятвой верности.
Он лукаво улыбнулся.
— Чепуха! — прорычал Вулфгар. — Я всегда покупал мечи и кинжалы за деньги и потом уже решал, какую форму им надобно придать.
— Да, — кивнул Болсгар, — но попомни мои слова: оружие закаливается с целью отнять жизнь, а участь женщины — рожать детей, чтобы род человеческий не пресекался.
Вулфгар поднял брови и гневно отвернулся к огню.
— Я ничего не знаю о хитрых уловках и не хочу себя связывать никакими обетами и цепями. Я клялся в преданности Вильгельму и короне, связан с Суэйном узами дружбы и больше ни в чем не нуждаюсь. Проживу эту жизнь, как смогу. — Голос Вулфгара внезапно стал резким и презрительным: — Женщины — слабые существа, которых я использую и бросаю. Они дают мне наслаждение и получают такое же от меня, и больше я ничем им не обязан. И неужели лишь потому я должен выслушать бормотание какого-то попа, который к тому же отметит день, когда я потерял свободу, в заплесневевшем фолианте, хранящемся в сыром аббатстве? Не лучше ли воспользоваться счастливым моментом и получить свою толику радостей, о которых будет приятно вспомнить потом?
Болсгар, выведенный из себя, наклонился вперед.
— Мы говорим не о женщинах вообще, Вулфгар, а об одной. В жизни каждого человека наступает время, когда он должен вспомнить все, что сделал, и осознать, сумел ли чего добиться или потерпел неудачу. Я оказался среди последних. Все, что бы я ни начал, ни к чему не приводило или кончалось провалом. У меня нет ни земли, ни оружия, ни сыновей. Все, что осталось, — дочь, исходящая ядом и ненавистью… В гневе я оттолкнул от себя самое дорогое. — Болсгар с искренней мольбой взглянул на Вулфгара. — У тебя еще есть возможность навсегда соединиться с прекрасной женщиной, доброй, мудрой, достойной пройти рядом с тобой даже через райские врата. Почему ты медлишь и разыгрываешь из себя дурака? Не выносишь ее? Ищешь мести за воображаемые ошибки? — Он сжал плечо Вулфгара и повернул его лицом к себе. — Ты изводишь ее потому, что она причинила тебе зло? Хочешь, чтобы она стояла на коленях и умоляла о милосердии? Ты взял ее сначала силой, потом нежностью, спишь с ней открыто каждую ночь, сделав шлюхой в глазах всего света, и не даешь никаких обещаний? Если хочешь отомстить, выброси на улицу меня. Или Гвинет. Она каждую минуту жалит тебя змеиным языком. Но эта… что сделала она против твоей воли? Ты действительно будешь последним глупцом, если избавишься от нее или, споткнувшись о собственную гордость, оттолкнешь. Как только это произойдет, в моих глазах ты будешь ничуть не лучше безмозглого солдафона, которому ничего не остается, кроме как орать за чашей вина о своих героических деяниях, настоящих или воображаемых.
Будь на месте Болсгара другой человек, он не досчитался бы нескольких зубов, но Вулфгар, глядя в опечаленное старческое лицо, не мог поднять руки. Он лишь сдержанно пожал плечами и встал.
— Больше мне этого не вынести, — процедил он, стиснув зубы. — Сначала она, потом Керуик, теперь ты. Клянусь, скоро эта глупышка Глинн злобно набросится на меня, еще до того, как настанет утро. — Он расправил плечи и возмущенно воззрился на Болсгара. — Она родит ребенка, когда придет срок, и, мой он или нет, отошлю его подальше отсюда!
Он хотел добавить что-то еще, но осекся при виде изумленного лица старика.
— Хочешь сказать, что Эйслинн носит младенца?
— А ты не знал? — Теперь настала очередь Вулфгара удивленно охнуть. — Мне казалось, всем, кроме меня, это давно известно.
— И что ты будешь делать? — настойчиво допрашивал Болсгар. — Женишься на девушке, как подобает благородному рыцарю?
Ярость Вулфгара вспыхнула с новой силой, и он сорвался на крик:
— Я поступлю, как пожелаю!
Он со злостью отвернулся и взлетел по лестнице. Войдя в комнату, Вулфгар обнаружил, что Эйслинн сидит на постели и испуганно осматривается. Заметив его, она облегченно улыбнулась и свернулась клубочком. Ярость Вулфгара куда-то испарилась. Он лег, прижал ее к себе, и они мирно заснули.
На следующее утро Вулфгар спустился в зал позднее обычного. Суэйн и Болсгар вместе с остальными уже завтракали. При его появлении оба смолкли. Болсгар наклонился над миской, а Суэйн откинулся на спинку стула и дерзко уставился на лорда сверкающими весельем глазами. Его плечи сотрясались от безмолвного хохота, и Вулфгару не было нужды спрашивать о причинах: он и так знал, что известие о беременности Эйслинн разнеслось по всему дому. Он уселся напротив Суэйна. Тот протянул ему блюдо с мясом и вареными яйцами и оглушительно поприветствовал, так что было слышно во всех уголках зала. Крепостные и те из норманнов, кто понимал язык саксов, навострили уши, с нескрываемым интересом прислушиваясь к разговору.
— Так, значит, девушка тяжела? — осведомился викинг, снова ухмыльнувшись. — И что запоет теперь? Надеюсь, она окончательно укрощена и станет звать тебя хозяином?
Вулфгар искоса посмотрел на своих людей и по улыбающимся физиономиям понял, что все прекрасно сообразили, о чем говорит Суэйн. Мидерд и Глинн на миг перестали обносить едой мужчин, Глинн, нагнувшаяся над котлом, выпрямилась и открыла рот от удивления. Керуик, наоборот, сосредоточенно занялся делом.
— Суэйн, — пробормотал Вулфгар, — порой твой язык обгоняет мысли.
Норвежец запрокинул голову и восторженно расхохотался, но тут же, постаравшись успокоиться, сердечно хлопнул Вулфгара по спине.
— Все равно это такой секрет, который обязательно будет раскрыт раньше или позже. Будь девушка подороднее, могла бы еще долго хранить тайну, но она так стройна, что вскоре все заметят…
Он заговорил немного тише, однако присутствующие старались не пропустить ни единого слова и даже перестали есть.
— Самый лучший способ усмирить строптивицу — это пореже выпускать из постели, не давать продыху и дарить одного младенца за другим.
Вулфгар страдальчески воззрился на викинга, гадая, нет ли где поблизости лисьей норы, в которую можно было бы запихнуть старого друга. Рассерженно поджав губы, он разбил яйцо и начал чистить, надеясь, что норвежец утомится и замолчит. Однако тот не унимался.
— Ты прав, что держишь этих саксов на привязи. Покажи им, кто хозяин. Спи с их бабами, и пусть они рожают побольше маленьких бастардов.
Болсгар, вопросительно подняв брови, взглянул на Суэйна. Вулфгар поперхнулся желтком только что откушенного яйца, и Болсгар начал усердно колотить его по спине. Вулфгар бросил раздраженный взгляд на друга и, немного отдышавшись, сделал большой глоток молока.
Суэйн согласно кивнул:
— Да, нужно устроить праздник в честь того, что девчонка получила по заслугам. Хватит ей задирать нос! Когда она наконец уберется, больше некого будет завоевывать! Не страшись, все остальные мигом покорятся!
Эти слова оказались последней каплей. Вулфгар в молчаливом бешенстве грохнул ладонями по столу и без единого слова промчался мимо Суэйна к двери, подальше от любопытных взглядов.
Суэйн снова скорчился в приступе веселья. Болсгар, глядевший вслед Вулфгару, обратил взор на норвежца. Тут его осенило, и старик, поняв истинный смысл слов викинга, присоединился к нему.
Эйслинн спустилась в зал сразу же после Гвинет. Хейлан уже успела сообщить сестре Вулфгара о скором прибавлении семейства. Гвинет, издевательски оглядев Эйслинн, ответила Хейлан достаточно громко, чтобы девушка слышала:
— Незамужней рабыне лучше успеть воспользоваться благосклонностью хозяина, пока еще есть время, поскольку ему вскоре надоедят ее расплывшаяся фигура и огромный живот и он, конечно, постарается избавиться от такого бремени, отослав ее в какую-нибудь лачугу или еще подальше, в другую страну. Пусть там переживает свой позор!
Брови Эйслинн сошлись, но она, ничем не выказывая раздражения, с достоинством ответила:
— Я по крайней мере могу рожать детей. Есть и такие, которым это не удается, как бы они ни старались.
И поскорее отвернулась, чувствуя, что одержала хотя и небольшую, но победу. Однако слова Гвинет больно ранили, и она была не в силах смотреть на уставленный снедью стол. Оставалось лишь гадать, какая судьба ждет ее ребенка, если не удастся убедить Вулфгара жениться на ней. В этом положении нужно вести себя со всей возможной гордостью и чистосердечием. Только так можно завоевать его, и меньшим она не удовлетворится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68