— Аккуратность и точность — добродетели, которые вознаграждаются быстрее всего, Эйслинн. Хорошо бы тебе усвоить это!
Девушка повернулась спиной и, больше не обращая внимания на Гвинет, попросила Хэма:
— Я очень проголодалась, принеси мне поскорее поесть, Хэм.
Парнишка кивнул и с улыбкой поспешил на кухню. Эйслинн уселась на обычное место и спокойно встретила взгляд Гвинет. Та раздраженно скривилась.
— Ты еще не жена моего брата и хотя задираешь нос, потому что стала его шлюхой, на самом деле ничем не лучше рабыни. Так что не воображай себя хозяйкой.
Прежде чем Эйслинн успела ответить, Хэм дернул се за руку и поставил на стол поднос с едой, которой хватило бы на двух мужчин. Эйслинн мысленно поблагодарила юношу, рискующего навлечь на себя гнев Гвинет, и принялась трапезничать. В зале воцарилась тишина.
— Странно, что так много саксонок стали добычей норманнов, а ты уцелела, Гвинет, — задумчиво вымолвила наконец Эйслинн, медленно оглядывая тощую фигуру женщины. — Но, возможно, я не права и все обстоит не так.
Болсгар сдавленно засмеялся, и Гвинет вскочила со стула. Свой гнев она обрушила на отца и в приступе ярости осыпала его ядовитыми упреками:
— Конечно, ты берешь сторону этих саксонских свиней! Герцогу Вильгельму следовало бы выкинуть вас в сточные канавы, где вам и место!
Женщина бросилась наверх и заперлась в новых покоях, отобранных у Майды.
Ночи становились длиннее, а дни были холодными. Голые деревья простирали к небу черные ветви и тяжело вздыхали под напором северного ветра. Когда же ветер стихал, с болот поднимался туман, окутывая город, и по берегам прудов хрустел тонкий лед. Мелкий дождь все чаще сменялся снежной крупой, превращавшей проселочные дороги в глубокие рытвины, наполненные мерзлой грязью. Люди ходили укутанные в медвежьи, волчьи и лисьи шкуры. В зале, куда сносили убитых зверей, постоянно стоял запах крови, а дубильщики трудились с утра до вечера, поскольку мехов требовалось все больше.
Эйслинн убеждала себя, что Майде неплохо живется в маленьком домике. Она послала туда охапку шкур, и Керуик ежедневно относил старухе дрова. Девушка навещала мать, ухаживала за ней, а на обратном пути лечила обитателей местечка. Но Майда все больше уходила в себя и теперь действительно напоминала старую ведьму. До Эйслинн доходили слухи, что заклинания матери слышатся по ночам. Она взывала к духам и иногда разговаривала с давно ушедшими друзьями юности и даже с погибшим мужем.
Гвинет жадно внимала всем этим историям и каждый раз, встречаясь с Майдой, бросала злобные намеки. Она передавала Майде все новости, но при этом искажала истину так, что казалось, будто все обитатели Даркенуолда боятся и ненавидят старуху. Рассудок несчастной оказался слишком слаб. Она постоянно варила таинственные зелья, уверяя, что они помогут изгнать норманнов с английской земли.
Как-то в морозный ненастный день, когда черные тучи закрыли небо, посылая на землю то ледяные струи дождя, то мокрый снег, Хэм вышел из дома и, повернувшись спиной к слепящему ветру, возблагодарил Бога за удачливость охотников: теплые меха, стянутые ремешками из оленьей кожи, туго обтягивали его ноги, а огромная волчья шкура-туника не давала замерзнуть. Юноша нес лечебные травы, за которыми Эйслинн посылала его к матери.
Быстро сбегав к Майде, он остановился немного передохнуть под защитой ближайшего дома.
— Эй ты! Хэм!
Обернувшись, мальчик увидел стоявшую на крыльце дома Гвинет.
— Иди сюда, да побыстрее! — надменно приказала женщина, и Хэм поспешил на зов.
— Принеси дров в мою спальню, — велела она. — Огонь почти погас, а в этой проклятой куче камней всегда адский холод!
— Прошу прощения, миледи, — вежливо ответил юноша, — но я должен немедленно выполнить срочное поручение хозяйки. Потом я обязательно принесу дрова.
Гвинет гордо выпрямилась и окинула Хэма презрительным взглядом.
— Ты, мерзкий грубиян, — прошипела она. — Болтаешь о каком-то дурацком поручении, когда я замерзаю! Быстро делай, что тебе велят!
— Но госпожа Эйслинн просила…
— Твоя леди Эйслинн, — рявкнула Гвинет, — шлюха лорда Вулфгара. Это я, его сестра, хозяйка дома и приказываю тебе сейчас же принести дров!
Хэм встревожено нахмурился, но непреклонно заявил:
— Госпожа Эйслинн ждет. Вам не придется долго страдать от холода. Я скоро принесу дров.
— Ты, жалкий нищий, — с ненавистью выплюнула Гвинет. — Я позабочусь, чтобы с тебя заживо содрали шкуру!
Двое людей Вулфгара подошли ближе, и Гвинет громко приказала им:
— Привяжите этого неотесанного болвана к столбу! Пусть его секут, пока на костях не останется мяса!
Хэм сильно побледнел, но мужчины не спешили повиноваться. Они сомневались, чтобы господин одобрил столь жестокое наказание за такой малый проступок. Они верно служили Вулфгару и никогда не оспаривали его власть. Их хозяин был разумным и справедливым человеком. Но должны ли они подчиняться требованиям его сестры так же безоговорочно?
Их нерешительность еще сильнее разожгла ярость Гвинет. Вытянув руку, она ткнула указательным пальцем в несчастного юношу:
— Именем Вулфгара! Схватите его и принесите самый тяжелый кнут!
Мужчины знали, что Вулфгар предпочитал сам судить все споры, связанные с саксами. Он пока не был истинным владельцем земель, скорее управляющим, и сейчас бразды правления перешли к Суэйну, однако викинга нигде не было видно, а сами они не нашли в себе мужества противиться Гвинет. Поэтому они крайне неохотно встали по обе стороны от бедняги Хэма.
Эйслинн усадила маленькую девочку себе на колени и обняла, стараясь согреть. Малышка натужно кашляла, и с каждым приступом из груди у нее вырывались странные свистящие звуки. Листья камфоры, которые должен принести Хэм, Эйслинн опустит в кипяток и поставит возле кровати, и ребенку сразу станет лучше. Но где же Хэм? Время тянулось бесконечно, и Эйслинн начала беспокоиться. Он уже несколько раз смог бы сходить к матери и вернуться! Если парень где-то бесцельно болтается, в то время как эта несчастная кроха борется за жизнь, Эйслинн сама найдет его и притащит за уши.
Девочка задышала свободнее, и Эйслинн, отдав ее матери, поплотнее закуталась в шаль. Выйдя за порог, она поежилась от ударившего в лицо ледяного ветра и уже хотела направиться к домику матери, как вдруг подняла глаза и увидела двух дюжих норманнов, тащивших Хэма к столбу для порки. В ту же минуту девушка преградила им дорогу. Она вызывающе подбоченилась и широко расставила ноги. Длинные волосы огненным нимбом окружили голову. Фиалковые глаза яростно сверкали.
— Что все это значит? — взвилась Эйслинн. — Какое-безумие побудило вас схватить этого мальчика, выполнявшего мое поручение, и привязать его к столбу в такую лютую стужу?!
— Леди Гвинет приказала нам выпороть непокорного слугу, отказавшегося выполнить ее просьбу, — смущенно пробормотал старший.
Эйслинн гневно топнула ножкой.
— Немедленно отпустите его, безмозглые болваны, иначе, клянусь мечом лорда Вулфгара, вы умрете, прежде чем на небе взойдет новая луна!
Но в этот момент раздался оглушительный крик Гвинет:
— Стойте! Эйслинн, ты не имеешь права командовать! Девушка повернулась к спешившей навстречу Гвинет и подождала, пока та не остановится перед ней.
— Так, значит, Гвинет, ты распоряжаешься от имени Вулфгара? И пытаешься лишить его одного из самых выносливых и покорных слуг?
— Выносливых? Этот лентяй намеренно ослушался меня!
— Странно, — пожала плечами Эйслинн, — со мной он всегда был почтительным. Похоже, именно твое поведение сбивает его с толку. Он не привык к сорочьей трескотне.
— Сорочьей! — задохнулась от злости Гвинет. — Ты, шлюха бастарда! Грязная саксонская потаскуха! Как ты смеешь указывать мне? В отсутствие Вулфгара я здесь хозяйка!
— Да, ты хотела бы стать хозяйкой, дорогая Гвинет. Но прежде не мешало бы спросить Вулфгара.
— В этом нет нужды, — процедила Гвинет. — Я его сестра, а ты даже не родственница.
Эйслинн гордо вздернула подбородок.
— Верно. Однако его суд скорый, но справедливый, и он никогда не поступает с крепостными так бесчеловечно, как ты, поскольку знает цену хорошего обращения с людьми и не потерпит подобной жестокости.
— Поведай, как это ты, торопясь поскорее очутиться в постели Вулфгара, нашла время проникнуть в его мысли, — презрительно фыркнула Гвинет. Глаза ее превратились в светло-голубые щелочки, окруженные рыжеватыми ресницами. — А может, ты считаешь, что сумеешь подчинить Вулфгара своей воле?
— Будь это так, — парировала Эйслинн, — он не заслуживал бы большего. Но вряд ли его так легко сломить.
— Ба! Любимое занятие распутницы — очаровать мужчину, приковать его взор к своим виляющим бедрам так, чтобы он и не понял, что его водят за нос.
Гвинет дрожала от злобы, не переставая вызывающе оглядывать Эйслинн. Она не забыла, как брат ласкал саксонскую девушку утром перед отъездом. Но в настоящее исступление ее приводила мысль, что Рагнор дарил сопернице такие же ласки!
— Мужчины! Они всегда будут гоняться за пухленькими потаскушками, выставляющими напоказ свои прелести, и не обратят ни малейшего внимания на приличную, воспитанную и к тому же изящную женщину, которая ведет себя, как подобает благородной даме.
— Ха! Какое изящество ты имеешь в виду? — хмыкнула Эйслинн, поднимая изогнутую бровь. — По-моему, веточка молодой плакучей ивы обладает той самой грацией, которой ты можешь только завидовать!
— Блудница! — проскрипела Гвинет. — Говорят, женщина расцветает и наливается от прикосновений мужчины, а ты, видать, знала не одного!
— Если это и так, дорогая Гвинет, — пожала плечами Эйслинн, — похоже, ты знала только прикосновения своей матери. Гвинет побагровела, но не нашлась что ответить.
— Довольно! — выдавила она наконец. — Я устала от твоих бесконечных пререканий и не желаю больше мерзнуть! Взглянув на норманнов, прятавших улыбки, она приказала:
— Как следует взгрейте этого раба! Небось, он станет покорнее и не посмеет возражать даме!
— Нет! — вскрикнула Эйслинн и, повернувшись к слугам, принялась упрашивать: — Маленькую девочку снедает лихорадка, и травы нужны, чтобы облегчить ее страдания. Хэм ни в чем не виноват! Он нес те самые листья, которые я попросила его найти. Сначала взгляните на несчастного ребенка, а когда Вулфгар вернется, я сама обо всем ему расскажу. Пусть он решает, заслуживает ли Хэм наказания.
Заметив нерешительность норманнов, Гвинет поняла, что ее замысел вот-вот потерпит крах.
— Не желаю ничего слышать! — завопила она. — Наказание должно быть немедленным, чтобы он запомнил, как нужно служить!
Эйслинн в бессильном раздражении развернулась к ней и широко раскинула руки.
— Неужели такая безделица важнее жизни ребенка? И ты готова скорее видеть малышку мертвой, чем отказаться от мести?!
— Мне все равно, что будет с саксонским отродьем! — поморщилась Гвинет. — Пусть крепостной получит свое за наглость и больше не смеет раскрывать при мне рот, шлюха! А ты можешь остаться и наблюдать за поркой. Знай, тебе не избегнуть той же участи, если вздумаешь мне перечить.
— Ты не имеешь права приказывать! — отчаянно отбивалась Эйслинн.
Гвинет позеленела от ненависти.
— Ты сомневаешься в моих правах, тварь? Но я единственная родственница Вулфгара, которой принадлежит власть в его отсутствие. А ты всего-навсего рабыня, которая должна угождать ему в постели. Говоришь, я не имею права приказывать? Сейчас я покажу тебе, ничтожество, что значит ослушаться госпожу! — Ее выцветшие глаза блеснули при одной мысли о нежной плоти Эйслинн, исполосованной кнутом. — Схватите ее! И привяжите рядом с этим упрямцем!
Хэм, который за это время успел немного выучить французский, понял ее слова и смертельно побледнел.
— Оставьте ее! Не смейте!
Мужчины изумленно глазели на разъяренную ведьму. Сама по себе порка саксонской девушки ничего не значила, но ведь именно эта принадлежала Вулфгару. Подобное не сойдет им с рук. Обоих ждет суровое наказание. Пусть сестра Вулфгара безрассудна и упряма, но они не настолько глупы.
— Возьмите ее! — завизжала Гвинет, не в силах больше терпеть.
Хэм вырвался и помчался прочь, как только один из норманнов выступил вперед, скорее намереваясь проводить девушку, чем исполнить повеление Гвинет. Мужчина коснулся плеча Эйслинн, но та яростно отпрянула, оставив в его руках накидку.
— Осторожнее с ее одеждой, болван, — бросила Гвинет, одолеваемая алчностью. — И сними верхнее платье, мне оно понадобится!
— Ах вот как, — задохнулась Эйслинн, дрожащими пальцами сорвала с себя платье и, прежде чем Гвинет сумела ее остановить, швырнула его в грязь и принялась топтать ногами. Она гордо стояла перед женщиной в одном тонком платье-рубахе, не замечая ледяного холода и порывистого ветра.
— Возьми, Гвинет, оно твое.
— Дайте ей пятьдесят плетей, — процедила исходящая ненавистью Гвинет. — Мой братец вряд ли найдет ее привлекательной, когда вернется и увидит, в кого она превратилась.
Но мужчины не подумали подчиниться. Один бросил кнут и отошел, качая головой, другой встал рядом с ним.
— Нет, мы этого не сделаем. Леди Эйслинн лечила нас, и мы не хотим злом отплатить за добро.
— Вы жалкие трусы! — взвилась Гвинет и схватила кнут. — Я покажу вам, как учить непокорных рабов!
Ненависть и злость наконец нашли выход, и Гвинет размахнулась. Кнут зашипел, словно разбуженная змея, и обвился вокруг Эйслинн. Девушка дернулась от невыносимой боли; в глазах сверкнули слезы.
— Прекрати!
Мужчины и Гвинет, обернувшись, оказались лицом к лицу с разгневанным Суэйном. Рядом стоял Хэм — по-видимому, именно он привел викинга. Но пьянящее сознание собственной силы лишило Гвинет обычной осторожности, и она снова бросилась на Эйслинн, занося кнут для очередного удара. Однако кто-то вырвал у нее орудие мести. Гвинет зашлась от ярости, увидев, что Суэйн наступил на кнут.
— Я сказал, прекрати! — прогремел он.
— Ни за что! — всхлипнула Гвинет. — Эту суку следует усмирить, и немедленно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68