Именно это непривычное для нее раскаяние оказалось по-настоящему невыносимым.
Она снова обернулась к Хэму.
– Ты даже моего сына настраиваешь против меня. Я знаю, что у тебя на уме!
– Мама, ты с ума сошла!
Хэм засмеялся.
– Нат, сделай матери еще яичного коктейля. Может быть, это ее успокоит.
Келли крепко прижала кулаки к бедрам. Ногти впились в кожу сквозь шерстяную ткань юбки. Ее гнев на них не подействовал. Хуже того, она потеряла лицо. Они одержали над ней верх. Отец и сын восстали против матери…
– У меня есть глаза и уши. Я понимаю, что у тебя на уме. – Больше она решила на эту тему не говорить. Пока. Пусть последнее слово останется за ней. – Не надо больше яичного коктейля, Хэм. Смешай мне виски с водой, пожалуйста.
В Уитли она хозяйка, и Хэм очень скоро это почувствует, к своему собственному сожалению.
После обеда Хэм с Натом пошли в сарай и накололи дров, не обращая внимания на протесты Келли, повторявшей, что Нат отрубит себе ногу или руку.
– Он обращается с топором лучше меня, – уверял ее Хэм. – И, кроме того, нам необходимо поработать после всей этой еды. Индейка, картофельное пюре, не говоря уж о пирогах… А ты помоги кухарке. Смотри, сколько всего осталось.
Сначала мокрые от снега поленья никак не хотели разгораться: шипели и плевались. В конце концов, Хэм справился с ними с помощью кузнечных мехов, и вскоре языки пламени поднялись до самого дымохода. Стулья пододвинули поближе к камину, и все трое стали наслаждаться теплом, кофе и бренди.
Все началось исподволь, с безобидной фразы. Катаклизмы, как правило, незаметно подкрадываются к тем, кого избирают в качестве жертвы.
– Через несколько месяцев тебе исполнится девятнадцать, – заметил Хэм. – Я слышал, что теперь, когда мы вступили в войну, молодых ребят призывают прежде, чем успевают высохнуть чернила на их карточке призывника. Не тяни слишком долго, Нат. Если решил записаться на военную службу, сделай это до своего дня рождения.
– Ната не призовут, и никуда он не запишется, – оборвала его Келли с улыбкой превосходства. – Он поедет в Уэст-Пойнт. Завтра позвоню Уэйну в Вашингтон и скажу, чтобы он все устроил.
Хэм, прищурясь, смотрел на Ната.
– Я удивлен. – Судя по тону, он был не только удивлен, но и разочарован. – Ты дал мне понять, что меньше всего хочешь этого назначения.
Нат подался вперед, упершись локтями в колени. Лицо его горело.
– Мама так хочет, – произнес он едва слышно.
– Я знаю. А чего хочешь ты?
– Не трогай его, – вмешалась Келли. – Он уже все решил.
– Разве? Нат, ты решил, или твоя мать?
– Прекрати, Хэм! – Ярость лишила ее обычной привлекательности. Ноздри раздулись, бескровные губы сжались в тонкую полоску. – Я не позволю тебе изводить Ната. Он все решил!
– Тогда пусть сам об этом скажет. Посмотри на меня, Нат. Она поднялась с места.
– Хэм, я тебя предупреждаю!
Он не обращал на нее внимания.
– Нат, скажи, почему ты передумал? Ты ведь говорил мне, что не согласишься на это назначение, потому что не хочешь никаких особых привилегий. Сказал, что хочешь служить наравне с остальными.
Нат поднял голову. Глаза его встретились с испытующим взглядом Хэма.
– Это правда. Я хотел бы записаться на службу. Но она мне не позволит.
– Все, Нат, довольно. Вопрос закрыт. – Келли сжала ладони.
– Королева произнесла последнее слово. – Хэм откинулся на стуле, положил ногу на ногу, с неприязнью глядя на нее.
Нат встал с места, возвышаясь над хрупкой фигурой матери. Голиаф против Давида, подумал Хэм. Без поддержки великан обречен.
Нат обратился к Хэму:
– Последние недели она только и делала, что пилила меня. И точит, и точит, и точит… Если я еще раз услышу о своем долге и ответственности перед ней и перед этой проклятой пигмейской династией, которой она так одержима, я сойду с ума.
– Нат! Как ты смеешь?! – Келли подняла руку.
– Смею! Ну давай, ударь меня еще раз. Это лишь облегчит мне задачу.
Келли поднесла руку к пылающему лицу, потерла лоб.
– Не говори со мной так, сынок. Можно подумать, будто я плохая мать, будто я злая и не люблю тебя. А ведь за все восемнадцать лет моя вина лишь в том, что я слишком сильно тебя любила. Душила своей любовью.
Нат хрипло рассмеялся.
– Ты слышишь, Хэм? Она этим хвастается! Душила любовью… По крайней мере, сейчас ты говоришь правду, мама.
– Я всегда говорю правду.
– Неужели? А как ты добилась того, что я согласился принять это назначение? Разве это честно? Ты только послушай, Хэм. Я спросил ее, что она хочет в подарок к Рождеству. Она ответила с обычным своим загадочным видом, что это будет мое последнее Рождество в Уитли, перед тем как на меня наденут военную форму, поэтому подарок должен быть особенный. Я с этим согласился. И тогда она вынудила меня дать ей честное слово, что я выполню одну ее просьбу. Я дал ей слово. Ты, конечно, догадываешься, в чем состояла просьба. А вот я, дурак, сразу не догадался.
– Просьба заключалась в том, чтобы ты согласился принять назначение в Уэст-Пойнт? Нат, честный человек не обязан выполнять обещание, которое его вынудили дать обманным путем. Твоя мать произносит праведные речи о долге, об ответственности. Я все это с ней проходил. Так вот я скажу тебе, в чем состоит твой первейший долг. Он перед самим собой. Пошли это назначение к чертям, и запишись на службу. Ты-то ведь этого хочешь, не так ли?
– Да.
Келли отвернулась от сына. Сложила руки на груди. Голос ее зазвучал ровно и спокойно. Затишье перед бурей.
– Ты, разумеется, не можешь понять, чего он добивается, Нат. Тебе не понять его скрытых мотивов. Он ведь подводит тебя к тому, чтобы ты распорядился своей жизнью так же, как и он. Сбежал из дома.
– Ты не права, Келли. Я говорил с Натом на эту тему, кое-что ему рассказал. Например, рассказал, что сбежал для того, чтобы обрести самого себя, и ему надо бежать из этого дома, бежать от тебя, чтобы спастись. Не дай поймать себя в ловушку, парень. Беги, пока не поздно.
– Ты ему «кое-что» рассказал? – Ирония, прозвучавшая в ее голосе, показывала, что Келли решилась на крайность. Сейчас она пустит в ход самое страшное оружие, которое окончательно уничтожит Хэма. – Он тебя обманул, сынок. Хэм Нат сбежал из Найтсвилла, потому что не мог больше видеть нас с тобой.
Нат растерялся.
– Что ты такое говоришь?
– Он нас обоих презирает, Нат. Смотри, как все сходится. Он ведь и моряк, хотя и не такой древний, как у Кольриджа. Носит на шее ярмо – мы с тобой отягощаем его совесть.
Нат обернулся к Хэму.
– Она спятила? Ты что-нибудь понимаешь в этой галиматье?
Хэм молчал, с любопытством глядя на нее.
– Галиматья, говоришь? Ну же, Хэм! – подначивала Келли. – Ты ему «кое-что» рассказал? Расскажи теперь все до конца. Видишь, сынок, у него язык отнялся. Помнишь, ребенком ты обожал своего старшего брата? Бегал за ним повсюду и никак не мог догнать: он все время убегал от тебя.
У Ната голова шла кругом. Он потер глаза. Да, он помнил, как часто его обижало невнимание Хэма. Он тряхнул головой, чтобы мысли прояснились, взглянул на Хэма. Тот сидел молча, не пытаясь отвечать на ее обвинения.
– Хэм, почему ты молчишь?
– Потому что ему нечего сказать. Твоему отцу нечего сказать. Он не может опровергнуть мои слова.
– Моему… что?! Моему отцу?! Я, наверное, с ума схожу. Ты назвала Хэма моим отцом?
Он засмеялся нервным смехом, на грани истерики.
– Да. Хэм тебе не брат. Он твой отец. – Келли с наслаждением выделила каждое слово, будто смакуя. – Этот эталон добродетели, перед которым ты преклоняешься, каждое слово которого воспринимаешь как высший образец человеческой мудрости, этот человек чести, будучи на два года моложе, чем ты сейчас, умирал от страсти к жене своего отца. День за днем, ночь за ночью, неделю за неделей, пока сила его страсти, в конце концов, не сломила мое сопротивление. Да, он меня соблазнил! Я спала с ним, в то время как его отец работал в поле или храпел в своей постели. – Глаза ее бешено сверкнули. – Так я зачала тебя, сын. С Хэмом, не с его отцом Натаниэлем. Ты сын Хэма.
Нат с отвращением отшатнулся от нее, чувствуя тошноту. Он едва мог говорить, горло перехватывало от бури чувств, с которыми он не мог справиться.
– Господи! Да ты настоящее исчадие ада, если говоришь такое! Я всегда знал, что ты не остановишься ни перед чем, чтобы добиться своего. Железо будешь гнуть, если очень захочешь. Я могу простить тебе все грехи, бесконечный обман, твою лживость и вероломство. Ты все равно дорога мне, мама. Но на этот раз ты зашла слишком далеко. Что за чудовищная ложь! – Он застонал. – Мама, как ты можешь! – Он перевел взгляд на Хэма. – Хэм… Хэм! Она сама не знает, что говорит. Она просто помешалась от страха, что я ее покину. Хэм?..
Он жаждал опровержения материнским словам. Искал его в выражении лица Хэма, ждал его возражений.
– Это правда, Нат. Я твой отец. Хотя это еще вопрос, кто кого соблазнил. Но в данном случае он не имеет большого значения. – Он встал. – И как отец, я говорю тебе: беги от нее. Скажи спасибо своей матери. Это благодаря ей я вернулся в Найтсвилл, чтобы выполнить свои обязанности.
– Будь ты проклят! Будь ты проклят! – Не помня себя от ярости, Келли бросилась к Нату, вцепилась в его рукав. – Видишь?! Теперь ты видишь, что он собой представляет. Он все признал! Что ты скажешь о человеке, который прелюбодействует с женой своего отца?! Каким ничтожеством надо быть!
Нат взглянул на нее, опустив глаза. Он смотрел на нее сверху вниз. Келли съежилась от ненависти и отвращения, которые прочла в глазах сына. Он заговорил замогильным шепотом:
– Значит, он ничтожество?.. А как насчет тебя, мама? Мама! – Он стряхнул с себя ее руки, с брезгливостью, как стряхивают гадкое насекомое.
– Нат! Подожди! – Она снова потянулась к нему.
Он отступил, развернулся и выбежал из комнаты. Келли бросилась вслед за ним, упала на колени, крепко зажмурила глаза и застонала.
Хэм подошел, наклонился к ней, положил руки ей на плечи.
– Что с тобой?
– Убирайся из этого дома! – процедила она сквозь стиснутые зубы.
– Келли, ты сама виновата. Проклиная меня, ты прокляла себя. Ты должна это понять.
– Убирайся вон!
Крик ее разнесся по всему дому, эхом отозвался от высоких потолков холла. Вон… вон… вон…
Хэм оставил ее скрючившейся на полу гостиной, снял пальто и шляпу с вешалки и вышел в снежную ночь. Колючие снежинки били его по рукам и лицу.
Он пришел домой, разжег огонь, налил себе полкружки яблочного бренди из покрытого пылью кувшина, который отец хранил в углу кладовки, сколько Хэм себя помнил. Он стоял в кухне у окна, глядя на кладбищенский участок, где покоился Натаниэль и прочие Найты. Покоятся в мире… Так ли это? Могилы и надгробные плиты занесло глубоким снегом. Виднелись лишь надгробья Сайруса и Эммы, снег еще не прикрыл бронзовые таблички с их именами.
Хэм прошел в гостиную, сел на кушетку перед камином. Здесь он когда-то целовался с Крис Мейджорс. Бедняжка! Он пил бренди, глядя на гипнотизирующие языки огня. Поленья вспыхивали, съеживались и распадались, рассыпая золу.
Хэм сидел с открытыми глазами, погрузившись в оцепенение, и внезапно очнулся. Часы пробили два, и в этот же момент кто-то сильно забарабанил в дверь. Он поставил на стол пустой стакан, вскочил. Кто бы это мог быть? В такое время, в такую погоду…
Это оказалась Келли. Бледный овал лица был обрамлен мехом, покрытым инеем.
– Ты выглядишь встревоженной. Что-нибудь случилось? Что-нибудь с Натом?
Она пробежала мимо него прямо в комнату.
– Где он, Хэм?
Хэм закрыл дверь. Прошел за ней.
– Нат?! Ты думаешь, он здесь?
– Не лги мне! Тебе мало того, что ты встал между мной и сыном? Теперь ты отнял его у меня.
– Келли, клянусь, я не видел Ната, после того как ушел из вашего дома. Ты уверена, что дома его нет? Ты везде посмотрела? В домике на пристани? Держу пари, он там.
– Нет. Его нигде нет. – Она прошла в холл, с подозрением покосилась на лестницу, устремила взгляд на темную столовую. – Хэм, ты мне правду говоришь? Прошу тебя, если ты знаешь, где он… – У нее перехватило дыхание. Рука поднялась к горлу.
– Келли, я не знаю, где он. Здесь я его точно не ждал, после того что он узнал о нас обоих. Его машина на месте? Он мог поехать в Клинтон. Шоссе почти расчистили.
Она покачала головой.
– Машина в гараже. Господи! Не мог же он уйти пешком в такой снег?
Та же мысль пришла в голову и Хэму. В отчаянии от того, что он услышал от Келли, Нат мог решиться… Перед глазами возникло ужасающее видение – Карл Мейджорс медленными шагами бредет по мосту, навстречу собственной гибели. Хэм вернулся в гостиную. Келли следовала за ним по пятам.
– Что нам делать, Хэм?
Он снял телефонную трубку.
– Позвоню шерифу. Хотя нет, постой… Ты не заглянула в его шкаф? В ящики?
– Об этом я не подумала.
– Хорошо. Проверим сначала эту возможность, прежде чем обращаться за помощью. Я позвоню на вокзал.
С начала войны правительство постановило, что на каждой железнодорожной станции круглосуточно должен дежурить кто-нибудь из служащих. Нередко пассажирские и грузовые поезда теперь приходилось отправлять по боковой ветке, чтобы пропустить составы с солдатами или военными грузами.
Трубку взял новый служащий, исполнявший обязанности помощника начальника станции Гека Джонса.
– Сегодня вечером из Найтсвилла не уезжал пассажир? Вы ведь знаете молодого Натаниэля Найта? – Последовала пауза. – Понятно. Большое спасибо.
Хэм положил трубку. Повернулся к Келли.
– Ну что? Я вижу по твоему лицу, он там был.
– Да, Нат был на станции.
– Пошли скорее. Заберем его домой.
Она направилась к двери. Хэм взял ее за руки.
– Бесполезно, Келли. Его там уже нет. Эд Питере остановил для него сто сорок пятый на Нью-Йорк. Он уже в поезде, с двумя чемоданами, как сказал Эд.
– Не-е-ет!
Откинув голову, она завыла, как волчица, у которой отняли детеныша. До этого Хэм лишь один раз видел Келли плачущей – в тот день, когда Нат едва не утонул.
Он попытался привести ее в чувство.
– Этим не поможешь. Смирись, Келли. Он мужчина и сделал мужской выбор.
Глаза ее, увеличившиеся от слез, казались огромными и темными, как море.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51