11
Что сказать о последующих днях?
Великое смятение охватило город, изменилась и моя жизнь.
После обнаружения тела Джульетты Гирарди уже невозможным стало и далее скрывать правду от римлян. Главный хранитель Рима, являющийся одновременно главой городской администрации и представителем народа, сделал заявление на всеобщем совете о происшедшем. Он поведал эдилам — членам городского управления, — что после убийства Джакопо Верде в колонне Марка Аврелия были совершены еще два. Первое — на Форуме в рождественский вечер, второе — в квартале Святой Цецилии, вероятнее всего, в то же время. Жертвами двух последних, совершенных с особой жестокостью, стали две подозрительные личности, отличавшиеся алчностью и сластолюбием: ростовщик Джентиле Зара и сводница Джульетта Гирарди.
Состояние трупов и надпись, обнаруженная в колонне Траяна, позволяли предположить, что все три жертвы — дело рук одного и того же преступника. И если власти посчитали нужным не предавать огласке эти трагические события, то единственно с целью не испортить рождественские праздники, избежать паники и дать возможность полиции провести расследование в спокойной обстановке.
Благодаря стараниям главного смотрителя улиц оно в кратчайшие сроки увенчалось успехом. Таким образом, главный хранитель мог с полной ответственностью заявить, что виновник найден и заключен в тюрьму. Убийцей оказался обжигальщик извести из кампо Торрекьяно, совершивший убийства в состоянии приступа безумия; кровавые и чудовищные преступления были тем более отвратительны, что среди жертв оказалась и его собственная мать. Вышеназванный обжигальщик Дона-то Гирарди в настоящий момент находится в тюрьме замка Сант-Анджело в ожидании приговора.
Так что все собравшиеся представители местной власти могли оповестить жителей своих районов, что отныне порядок восстановлен, а виновный предстанет перед судом.
Однако официальные заявления не произвели на народ ожидаемого эффекта.
Наоборот, город наполнился слухами, часто самыми вздорными, касающимися, в частности, расчленения трупов. Много говорили о каннибализме — новое словечко, в происхождении которого виноваты дикари с Карибских островов, — о черных мессах и черной магии. На стенах домов пышным цветом расцвели надписи: «Eum qui peccat, Deus castigat».
Целые толпы любопытных скапливались в местах, имеющих отношение к «ужасным преступлениям», как их уже окрестили: у колонн Марка Аврелия, Траяна, Фоки и, конечно, у дома старухи Джульетты. Кое-кто пытался проникнуть внутрь, их забрасывали камнями, пытались поджечь, поэтому вокруг была выставлена круглосуточная охрана. Возникла даже своеобразная торговля: бродяги предлагали купить носовые платки, якобы смоченные кровью жертв.
Но самое худшее творилось у замка Сант-Анджело. Сперва отдельные личности — один-два человека, затем небольшие группки, а вскоре и свора фанатиков — сменяли друг друга и, изрыгая проклятия, пытались прорваться в место заточения Гирарди. Наиболее умеренные требовали четвертовать его, более радикальные были за то, чтобы содрать с него живого кожу, а останки пронести по городским кварталам. Солдаты на мосту Сант-Анджело прилагали все усилия, чтобы всеобщее возбуждение не переросло во всеобщую свалку. Тут и там вспыхивали потасовки, слышались оскорбительные слова в адрес властей, сея тревогу среди паломников, прибывших в Рим на новогодние праздники. Становилось очевидным, что гнев народа можно было смирить лишь казнью обжигальщика извести.
Что касается меня, то я готов был поверить, что Гирарди виновен: об этом говорили бумажка, найденная у Джакопо Верде, непонятное обнаружение им убийства на Форуме, его родственная связь с Джульеттой.
Леонардо не разделял моего мнения.
— Не хватает слишком многих элементов, Гвидо, начиная с мотива этих трех убийств. Могу допустить, что сын убивает свою мать, ладно. Делает он это с особой жестокостью — тоже бывает. Но к чему соединять этот поступок с двумя другими, не менее ужасающими преступлениями? И в довершение всего самому заявить в полицию? Последнее действие не только безрассудно — оно самоубийственно.
— Возможно, он хотел отвести подозрения, которые могли пасть на него? Редко, но случается, что убийца во всеуслышание заявляет о своих злодеяниях.
— А что делать с тем мавром в маске удода? Ни один опрошенный в тот вечер не упомянул о примечательном росте, которым отличается обжигальщик?
— Речь может идти и о сообщнике, — выдвинул я еще одну версию.
— Сообщник… Гм-м… А почему бы и нет? Но меня занимает другое: ты обратил внимание, что главный хранитель всячески старался не затронуть Ватикан? Послушать его, так можно подумать, что все эти убийства — заботы лишь городской администрации. Насколько мне известно, Бибьена и Лев Десятый внимательно следят за расследованием.
— И вы считаете…
— …что мнение папы еще не сложилось и он избегает открытого вмешательства, дабы в дальнейшем не скомпрометировать себя.
— В том случае, если Гирарди окажется невиновен?
— Возможно. Подобная осторожность основывается на некоторых сведениях, известных ему и пока что неизвестных нам. Вспомним о таинственной пропаже, о которой говорилось на днях, — пропаже, которая вполне могла быть связана с этим делом. Пока ты жил на улице Сола, я провел собственное расследование среди окружения командора больницы. Кажется, церковные власти крайне озабочены пропажей какого-то священного предмета. Может быть, реликвии… точно не знаю. Зато мне известно, что в Ватикане сильно недоумевают, каким образом вещь эта была похищена. Некто ловкий и хорошо осведомленный смог проникнуть в место, считавшееся недоступным… Подделав ключи, быть может… Так что к портрету нашего преступника добавляются и такие детали, как ключи, неприступное место…
— Есть подозрение, что похититель реликвии мог таким же образом проникнуть внутрь колонн?
— Туда, а также в другие охраняемые места… Становится понятным беспокойство и сдержанность Бибьены в тот раз, в больнице Сан-Спирито: он старался не предать огласке тот факт, что кто-то свободно разгуливает по тщательно охраняемым местам Рима.
— Хранителя ключей допрашивали?
— Этим утром я поговорил с ним: считаю, его не в чем упрекнуть. Бибьена согласен со мной и продолжает доверять ему… Одним словом, Ватикан не торопится высказаться по поводу Гирарди: там желают удостовериться, что он — именно тот человек, который проходит сквозь стены.
— Значит, уверенности нет…
— Только сам папа мог бы тебе ответить.
— Но коль уж та реликвия и в самом деле пропала и если вор — не кто иной, как убийца, то как это все, по-вашему, связано?
— Абсолютно никак. Это единственное объяснение, которое я мог вывести из поведения Бибьены и курии.
— Стало быть, вы все меньше верите в виновность Гирарди?
— Увы, Гвидо! Я убежден, что настоящий преступник все еще на свободе.
Его соображения побудили меня продолжить поиски, и, преодолев колебания, я решил повидаться с неприятным мне Аргомбольдо. Была надежда, что он сможет дать мне информацию о существовании книг, где говорится о похожих преступлениях.
Для начала я отправился в Ватикан, где в теплом каминном зале библиотеки меня с радостью принял Гаэтано. В продолжение нашей предыдущей беседы он подобрал для меня несколько книг с описанием традиций и легенд античного Рима. Мы вместе просмотрели их, но ни в одной не нашли и намека на варварский обычай, повергший в панику город в эти последние дни. Зато Гаэтано знал, где найти Аргомбольдо, и подробно рассказал, как добраться до его дома в квартале театра Марцелла.
Я уже направлялся туда, когда дорогу мне преградила толпа верующих, выходивших из церкви Санта-Мария-ин-Портико после торжественной мессы в честь Богоявления. Углубившись в свои мысли, я, может быть, и не обратил бы на них внимания, но среди женщин в длинных меховых накидках вдруг узнал прекрасную незнакомку из дворца Медичи!
Личико ее было свеженьким, порозовевшим от морозца, большие голубые глаза светились весельем, несколько очаровательных русых прядей выбились из-под шапочки. Ее глаза встретились с моими, и мне вмиг почудилось — да, показалось, что в них мелькнуло удивление. Мне показалось, что девушка меня узнала, признала во мне того молодого человека, который страстно смотрел на нее в тот вечер.
Мгновенно позабылись все убийства, как и мой поход к старику Аргомбольдо.
Я сделал вид, что продолжаю путь, удаляясь в сторону Марцелла, потом развернулся и направился за ними. Молодая девушка и ее мать в потоке прохожих поднимались по улице Портико к Цветочному полю. Поскольку река замерзла, все товары перемещались по улицам: здесь были возы с соломой, скот, погоняемый собаками, бочки, которые катили прямо по земле, мешки с зерном — под их тяжестью сгибались грузчики и носильщики. Воспользовавшись толчеей, я поближе подошел к обеим женщинам: счастливый случай узнать, кто они такие и где живут!
Эскортировал я их таким образом до улицы дель Монте в квартале Фарина, где они свернули направо. Интуиция подсказала мне, когда они поворачивали к улице Цирюльников, что направляются они к дворцу Капедиферро. Несколько обескураженный, я вскоре увидел, как дамы вошли в жилище главного смотрителя улиц.
Насколько я помнил, у того из всей семьи была только мать, которая недавно скончалась в Остии. Неужели моя прекрасная незнакомка — родственница противного Капедиферро? Или она из его окружения?
У меня не было тысячи способов, чтобы узнать это.
Итак, я решил заявиться к суперинтенданту под предлогом передачи ему новых сведений, касающихся «ужасных преступлений». Ждать мне почти не пришлось. Я приписал это моей роли в обнаружении тела Джульетты Гирарди: Капедиферро с тех пор стал признавать мои способности.
Принял он меня со скрытым, уже знакомым мне раздражением в небольшом салоне, украшенном алым бархатом. Но не это главное: там же находилась и молодая особа, овладевшая моим сердцем. Здесь же была и ее мать.
— Мы собираемся уходить, Синибальди, поэтому прошу вас высказываться покороче и побыстрее.
Мне пришлось перебороть себя, чтобы не глядеть на объект своих желаний.
— Прошу простить мою дерзость, ваша милость. Я пришел к вам в надежде предотвратить еще одно преступление. Но вы не один… Не знаю, приличествует ли наш разговор для ушей…
Я учтиво повернулся к молодой красавице, которая не только не опустила глаз, но буквально пронзила меня взглядом.
— Не беспокойтесь. Эти дамы, терпеливо слушающие вас, принадлежат к семейству Альдобрандини. Моя кузина и ее дочь Флора. Они ненадолго прибыли из Тоскании и, как вы сами понимаете, их фамилия дает им право слушать любые беседы.
Альдобрандини! Один из самых могущественных и древних родов Флоренции! И я претендую на осаду этого влиятельного семейства!
— Сударыни, — продолжил Капедиферро, — этого навязчивого молодого человека зовут Гвидо Синибальди, он сын одного из наших бывших баригелей. Случаю было угодно, чтобы он оказал нам помощь в том печальном деле, о котором мы неоднократно с вами говорили. Кроме того, он является одним из… одним из помощников мэтра Леонардо да Винчи.
Упоминание о великом человеке вызвало выражение восхищения на лице матери и взмах ресниц у дочери.
— Итак, Синибальди, раз уж знакомство состоялось… Что же это за новое преступление, которое надо предотвратить?
— Речь идет о Донато Гирарди, ваша милость. Следует во что бы то ни стало отсрочить его казнь. Многие серьезные аргументы дают мне повод считать его невиновным или, во всяком случае, не единственным виновным.
— У вас есть повод считать? У вас или у вашего мэтра, который вас прислал? Или же у кардинала Бибьены, который оказывает вам обоим доверие, на мой взгляд, безосновательное?
— Я пришел сюда от своего имени, ваша милость.
— Пусть будет так, — запальчиво произнес он. — Так что вы имеете мне сказать об этом обжигальщике?
Ободренный присутствием дам, я выложил все сказанное мне недавно Леонардо. И даже, признаюсь, беззастенчиво присвоил себе его выводы: Донато Гирарди не мог действовать один.
— И это все? — удивился Капедиферро, когда я закончил. — Ну и художник, ну и наворотил! И вы хотите на этом основании избавить Гирарди от ада? — Он насмешливо смерил меня взглядом. — Что вы так переживаете за него? Уж не наобещали ли вы ему с три короба?
Я не вникал в его слова, слишком озабоченный впечатлением, произведенным на красавицу Флору. Судя по ее личику, впечатление было в мою пользу.
— В любом случае, — продолжил главный смотритель улиц, — ваше красноречие ничего не изменит. Я только что разговаривал с вице-канцлером; решение принято: надо положить конец панике. Донато Гирарди виновен и уличен. Он будет казнен завтра утром.
— Завтра утром? — воскликнул я. — Значит, невиновный будет…
— Хватит, Синибальди. Так решил Ватикан. А пока… вы и так отняли время у этих дам и у меня… Я вынужден попросить вас удалиться…
Разрываясь между охватившим меня волнением и страхом никогда не увидеть красавицу Альдобрандини, я забормотал:
— И… А могу я узнать, какое… какое наказание его ожидает?
Капедиферро испытующе взглянул на женщин, чтобы убедиться, что они не упадут в обморок.
— Так вот! Мы решили казнить приговоренного в его камере во избежание публичного самосуда. А что касается способа — Гирарди будет задушен завтра на рассвете.
12
Что еще я мог сделать? Существовало ли средство любой ценой спасти Гирарди? Или его просто приговорили заранее? Долго мучили меня эти вопросы.
Сегодня я склонен думать, что в данном случае сплелось слишком много интересов, и обжигальщик никак не мог избежать своей участи. А впрочем, стоило ли его защищать?
Ближе к рассвету того знаменательного дня января 1515 года, когда ночь еще окутывала берега Тибра, кучки римлян топтались перед замком Сант-Анджело. Защищаясь от холода, большинство из них укутали лица в воротники, засунули руки в рукава, другие грели руки над факелами, кое-кто пытался набрать дров, чтобы разжечь костер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29