— Спасибо тебе за это.— Из этого ничего не вышло, — ответил Сигват. — Но это правда, я сделал все, что мог.— Кальв сказал, что ты поставил на карту свою дружбу с королем.— Я высказал ему свое мнение по этому поводу, — сказал Сигват. — А это не очень разумно со стороны скальда, если он хочет сохранить благосклонность своего господина.— Что же ты сказал ему?— Я сказал, что этот поступок будет стоить ему доверия людей и что если он намерен править страной по-христиански, ему следует прежде всего научиться управлять самим собой. Я выразился не буквально так, но он ведь не глупец.— Христианство короля Олава мало что стоит, — сухо заметила Сигрид.— В тот раз мне тоже так показалось, — задумчиво произнес Сигват. — Но потом мне в голову пришли мысли, поэтому я и решил переговорить с Кальвом до его отъезда.— Может быть, Кальв и согласился бы выслушать тебя, — сказала Сигрид, и в тоне ее явно прозвучало неодобрение.— Существует столько различных мнений о короле, — глубокомысленно произнес Сигват. — Ты ненавидишь его; я чувствую это, когда ты говоришь о нем. У тебя есть на это причины, и ты не единственная, кто так о нем думает. Но есть и такие, что любят его так горячо, что забывают обо всем на свете.Мое же мнение о нем неустойчиво; я часто испытываю любовь и доверие к нему, но бывает также, что он кажется мне недостойным всего этого.Этой осенью я узнал его лучше. Он разговаривал со мной о многих вещах, и он потребовал, чтобы я был при нем постоянно; ему не хотелось быть одному. Казалось, он чего-то опасается… Сначала я ничего не понимал, мне казалось, что все его поведение свидетельствует о том, что он боится либо смерти, либо дьявола. Но постепенно до меня дошло, что он страшится потерять свою удачу. Это наводило его на мысли о том, что Бог оставил его и что теперь он стоит лицом к лицу с дьяволом и содеянными им грехами.Я окончательно убедился в этом, когда каждый из нас пошел своим путем. Потому что в момент расставания он напрямик сказал мне об этом.Бог отобрал у меня удачу, Сигват, сказал он. Поэтому нет ничего удивительно в том, что и ты покидаешь меня. Может быть, ты был прав, говоря, что я жил не по-христиански.Я пробыл в Викене большую часть зимы. И я думал о короле и о его словах. И постепенно я понял, что действовал слишком поспешно, расставаясь с ним. Я сам грешен и не мне судить его.Сигват замолчал. Опершись локтями о стол, он уперся подбородком в ладонь. Он смотрел куда-то невидящим взглядом, так что казалось, что он говорит все это не столько Сигрид, сколько самому себе.— Я уже не раз покидал короля Олава, — сказал он. — Я отправился в Руду в тот раз, когда он хотел подчинить себе Исландию и держал в качестве заложников Стейна Скафтасона и других исландцев, которых он заманил в Норвегию обещаниями дружбы. Но я вернулся назад, хотя мне обещали там почести и богатство.Отдалившись от него, я подумал, что не такой уж он свинья и самодур. Я думал о его величии, его мудрости и твердой вере в то, что Бог призвал его окрестить Норвегию…Он снова замолчал, и когда он посмотрел на Сигрид, в глазах его больше не было отсутствующего выражения.— Когда я снова отправился на север, я узнал, что Кальв был у ярла и что он собирается служить королю Кнуту. И я тут же пустился в путь; я чувствовал, что должен воспрепятствовать его поездке в Англию, если мне удастся.— Мало что изменилось бы, если бы ты застал его дома, поскольку он присягнул на верность ярлу, — сказала Сигрид. — Что же касается короля Олава, то мне кажется, что он хорохорился, как петух, пока ему сопутствовала удача, и совершенно сник, когда все обернулось против него.Атмосфера стала натянутой, ей показалось, что пора бы ему уже прекратить этот разговор о короле.— То, что Кальв присягнул на верность ярлу, это одно дело, — сказал Сигват. — Я хорошо знаю Хакона ярла, и он чувствует угрызения совести по поводу того, что нарушил клятву, данную Олаву, и вступил с ним в борьбу. Он освободит Кальва от клятвы верности, если тот попросит.С королем же Кнутом дело обстоит совсем иначе, лично я не питаю особой любви к этому хёвдингу. Он никогда не скупится на красивые слова и обещания, но очень быстро о них забывает. Думаю, что Кальв получит от этой затеи одни неприятности.Сигрид посмотрела на него.— Скажи, разве ты не сочинял висы, в которых ты прославляешь короля Кнута, когда был в Англии? — спросила она.Вид у Сигвата был озабоченный.— Сочинял, — признался он.— Ради золота скальд способен на многое, — не спеша произнесла Сигрид. — Как-то раз мой брат Турир сказал, что Сигват — друг всех. Ты никогда не задумывался над тем, что если кто-то дружит со всеми, он в конце концов оказывается без друзей.— Я не нуждаюсь в наставлениях, — раздраженно произнес Сигват. — И здесь, в Эгга, я собирался уговорить Кальва отправиться со мной к королю, который далеко не богат.— Если ты имеешь в виду короля Олава, то я рада, что ты опоздал.После этого разговор уже не клеился. И они расстались, холодно пожелав друг другу спокойной ночи.
Большую часть следующего дня Сигрид провела за ткацким станком. Присутствие Сигвата делало ее растерянной; это раздражало ее, и она не хотела признаться себе в том, что желает, чтобы он пришел и поговорил с ней.И когда он вечером пришел к ней, она была в зале одна.— Никогда не видел более красивого ковра!Сигрид обернулась и посмотрела ему в глаза: он повторил слова, сказанные им в день их первой встречи.— Мы думаем по-разному, когда речь идет о короле Олаве, — продолжал он. — Но давай не будем разрушать из-за этого нашу старую дружбу!— Да, — сказала она. — Ты прав.Она снова принялась за тканье, а он сел и принялся рассказывать о своем торговом плавании в Руду и времени, проведенном у короля Кнута. При этом он чередовал обычный рассказ с песнями.Это напоминало ковер, сотканный с помощью слов; повествование напоминало пряжу, а песни — изысканно сотканные картины.Прервав свою работу, она сидела и смотрела на него; черные волосы, глаза, сверкающие в свете лампы, изящные и в то же время сильные руки — она вспомнила, что это было первое, что она заметила в нем.— Когда же я услышу твои любовные песни? — спросила она, когда он замолчал; ее тон был непринужденным, дразнящим; она понимала, что спрашивать об этом было неприлично, но она ничего не могла с собой поделать.Он быстро оглянулся по сторонам.— Не сейчас, — сказал он. — Кто-нибудь может войти…Немного помолчав, он добавил:— Нет ли во дворе места, где мы могли бы побыть одни?Глаза его горели пламенем.Она невольно подалась назад, она не думала, что он так воспримет все это.— Я не знаю, осмелюсь ли я остаться с тобой наедине, Сигват, — сказал она.— Я только хочу, чтобы ты послушала мои песни, — сказал он. — Возможно, у меня не будет другого такого случая, чтобы прочитать их тебе.Она старалась не смотреть на него; она боялась, что ее взгляд скажет больше, чем она того желала.— Сигрид, клянусь, что не прикоснусь к тебе, — проникновенным голосом произнес он.— Чем ты поклянешься? — затаив дыхание, спросила она.— Клянусь живым Богом и блаженством своей души.Она повернулась и посмотрела ему в лицо.— Я верю тебе, — сказала она. И он не отвел взгляда.— Когда мы можем встретиться? — спросил он.Она задумалась.— Ты помнишь ту кладовую, где я однажды показывала тебе ковры?Он кивнул.— Я оставлю дверь незапертой, — сказала она. — И я приду туда, когда все улягутся спать.Всю оставшуюся часть дня она избегала его. И она испытывала страх, думая о том, на что она сама себя толкает.Если их обнаружат, никто не поверит, что дело здесь в песнях…Но она успокаивала себя тем, что обнаружить их не было никакой возможности. Она была единственная, у кого хранились ключи от кладовой, а ночи были темными, так что никто не мог увидеть, что они направляются туда.И мысль о том, чтобы побыть с Сигватом наедине, заставляла ее отметать все возражения. И она втайне надеялась, что клятва для него не так много значит.Подождав, пока люди улягутся спать в старом зале, она незаметно прокралась в темноте через двор.Дверь скрипнула, и она вздрогнула. Сигрид осторожно закрыла за собой дверь и заперла ее. Она не была уверена, там ли он, пока он не взял ее за руку.— Сигрид, — удивленно прошептал он, — ты пришла!Они не осмелились зажечь свет, он был бы заметен через щели. И они сели на расстеленный на полу плащ Сигвата.— Могу я обнять тебя, — прошептал он, — в этом ведь нет ничего плохого…— Я тоже так думаю, — сказала она.И когда она положила голову ему на плечо, он принялся шепотом произносить одну песнь за другой.В одних он шутил по поводу его слабости к ней, другие же были серьезными, прекрасными, преисполненными тоски. Иногда он употреблял слова, которых она не понимала, но она не останавливала его и не переспрашивала. И она не нашла, что сказать, когда он, наконец, замолчал; ей казалось, что она вот-вот заплачет.— Теперь ты понимаешь, как я тосковал по тебе? — Он прижал ее к себе, не встречая с ее стороны никакого сопротивления, и его губы были на ее щеке. — Ты понимаешь, что я люблю тебя?Сигрид прерывисто вздохнула. Это слово ни Эльвир, ни Кальв никогда не употребляли по отношению к ней.Внезапно его рука коснулась ее груди, и она отпрянула назад.— Сигват, ты поклялся…Но она думала больше о данной им клятве, чем о своей чести.— К черту все, в чем я клялся! — ответил он.Она попробовала высвободиться, но он крепко держал ее. Она не могла даже закричать; если бы ее обнаружили здесь с Сигватом, ей было бы от этого мало пользы. И она прекратила борьбу.После этого, когда он продолжал целовать ее снова и снова, в голове ее вертелась одна только мысль.— Спасибо, Сигват! — прошептала она.На следующий день, рано утром, он уехал, и Сигрид проводила его. И он вежливо и почтительно попрощался с ней, словно между ними ничего не было. И только взяв ее руку, он тайно пожал ее, улыбнувшись при этом ей своими теплыми глазами.
Все последующие дни Сигрид прислушивалась и приглядывалась, но ничто не свидетельствовало о том, что они были обнаружены; никто не подозревал их ни в чем.Общее мнение выражали слова, сказанные как-то Рагнхильд: что Сигрид вела себя нелюбезно с Сигватом, натянуто разговаривая с ним в первый вечер, а на следующий день вообще избегая его. А он, благодаря за прием, так любезно улыбался ей!Сигрид вздохнула с облегчением и уже перестала беспокоиться, когда в ней проснулся куда более сильный страх.Она не подумала о возможности снова забеременеть. Тронд родился более семи лет назад, и она не хотела больше иметь детей. Она не могла поверить в это, впервые заподозрив о случившемся.Но дни шли и уверенность ее росла.Сначала она была вне себя от страха и отчаяния; она даже не осмеливалась думать об этом, безнадежно желая, чтобы все это оказалось дурным сном. Но настал день, когда ей пришлось посмотреть правде в глаза.Это было незадолго до летнего солнцеворота; Сигрид наблюдала, как забирали ягнят у овец. Ее словно резануло по сердцу, когда она услышала жалобное блеяние ягнят, отделенных загородкой от своих матерей. И она подумала о ребенке, который должен был появиться на свет; о маленьком, беззащитном существе, о котором никто, кроме нее, не будет заботиться. И она испугалась, что кто-то придет и заберет у нее ребенка.Она вспомнила Тору дочь Эльвира, у которой отобрали ребенка, но теперь, когда в стране было введено христианство, «выносить» ребенка считалось беззаконием. И все-таки они захотят отобрать у нее ребенка, если только Кальв не прогонит ее вместе с ним со двора, на все четыре стороны. А если он и оставит ее при себе, то только затем, чтобы наказать, как это сделал отец Эльвира с Торой.И она снова подумала о ребенке: возможно, у него будут такие же черные, как и у Сигвата, волосы, а мечтательные глаза будут видеть картины, которые никто больше не видит… Ребенок Сигвата… Она не смела додумывать эту мысль до конца.Но она взяла себя в руки. Если она хочет выпутаться из этой истории, ее мысль должна быть ясной, как никогда.Во-первых, сказала она самой себе, склонившись над изгородью и погладив за ухом блеющего ягненка, этот ребенок с таким же успехом может быть и от Кальва.И почему кто-то должен подозревать ее? Если не считать слухов после смерти Эльвира, которые вскоре оказались ложными, о ней — и она это знала — никто ничего подобного не болтал. Эльвиру она была верна все прожитые с ним годы. Кальву тоже, хотя он и бывал долгое время в походах. Что же касается Сигвата, то люди считали, что она с ним чересчур сурова.Если она будет вести себя так, чтобы не вызвать ни у кого подозрения, есть все основания для того, что никто, даже Кальв, не подумал, что здесь что-то не так.Но что, если ребенок будет похож на Сигвата?.. Она гнала прочь эту мысль.Главным для нее теперь было вести себя так, чтобы все думали, что это ребенок Кальва. И она попыталась представить себе, что бы она испытывала при этом.Слишком радостной казаться не стоило, подумала она; все знали, что отношения между нею и Кальвом не из лучших. И она решила рассказать кому-нибудь об этом; тому, кто не умеет держать при себе тайны и у кого нет особых причин для скрытности.Она реши поговорить с Рагнхильд; она знала, что если попросить ее никому не рассказывать об этом, то вскоре весь двор будет в курсе дела.И когда Сигрид направилась на кухню, блеянье ягнят уже не казалось ей таким жалобным.И через несколько дней девушки уже начали с улыбкой посматривать на нее. Но когда Гюда дочь Халльдора спросила ее об этом напрямик, она ответила лишь, что пока еще рано говорить что-либо наверняка.
Кальв был в Англии не долго; и он вернулся домой к празднику Иоанна 27 декабря.

. Никогда его не встречали домочадцы с такой затаенной радостью.Даже Сигрид была как-то по-особенному мягка с ним, чего никогда раньше за ней не водилось.Он рассказывал не очень много о своем посещении короля Кнута, зато привез от короля подарки.И только когда они с Сигрид остались одни, он сказал, что король пообещал ему титул ярла и власть в Норвегии, если он защитит страну от короля Олава.— Он считает, что для Хакона лучше иметь власть в Англии, — сказал Кальв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33