— с твердой уверенностью сказал он. — В Петербурге ведь не только казармы. Там, среди передовых людей, найдешь ты настоящую Россию и сразу почувствуешь, что нужен не одному своему народу, но и ей!..Генс говорил несколько напыщенно, но такое глубокое убеждение слышалось в его словах, что не верить ему было невозможно. Долго еще говорили они об истории. И Есиркеген понял, что если бы все русские думали так, как некоторые генералы-вешатели вроде Горчакова, то давным-давно не осталось бы в степи ни одного «инородца». Но большинство русского народа как может противится самодержавию, и рано или поздно произвол и беззакония будут побеждены. Да, немало еще крови прольется в степи… Но нужно стремиться, чтобы ее пролилось как можно меньше…Генерал Генс вдруг перешел на казахский язык, поразив этим Есиркегена.— Хорошая пословица есть в степи, — сказал он. — «Не кидай шубы в огонь, рассердившись на вшей!» Так и казахам не следует смешивать недостойных, жестоких и неумных чиновников с русским народом…Их разговор прервали возвратившиеся с детьми Алтыншаш и Кумис. Есиркеген, увидев Кумис, не мог выговаривать ни слова от какого-то необычного волнения. А она так обрадовалась его приезду, что крепко обняла его за шею и почему-то заплакала…Они так и не смогли поговорить о том важном, что оба чувствовали. На следующее утро Есиркеген уезжал в Петербург. III В 1841 году, или в год коровы, седьмого числа месяца кыркуйек — сентября у могилы Алаша собрались предводители трех жузов. Обернув Кенесары в белую кошму, они подняли его над толпой и провозгласили ханом всех казахов…Иосиф Гербрут, который находился в это время в Тургае, понял, что отныне начинается новый период в движении. Кенесары достиг своей личной цели, в впредь люди должны бороться не за свободу, а за хана Кенесары. Получив освященную древними традициями власть, он будет применять ее как заблагорассудится и с присущей ему жестокостью. То есть наступает период обычного деспотизма, к чему неминуемо приходят все такие движения. И разве только в Казахской степи случалось такое!«Кенесары!.. Кенесары!..» Все чаще раздавался этот клич в бою и на празднествах, вытесняя все другие призывы. Скоро, очень скоро останется только он один, и люди начнут отходить от хана. Все больше будет становится недовольных, и волей-неволей Кенесары придется усилить террор. Ну, а за этим у него дело не станет. Террор, в свою очередь, породит новых недовольных. Так и захлебнется это движение в пущенной им самим крови…Да, ханский, императорский или любой другой трон сразу становится местом, откуда люди перестают видеть вещи в их настоящем свете. Но ведь в окружении Кенесары — неглупые люди. Тот же Таймас или Сайдак-ходжа. Может быть, поговорить с ними?..Десять лет прожил Иосиф Гербрут среди казахов, и они стали ему родными. Порой он замечал, что даже думает по-казахски. И, понимая сейчас всю бессмысленность дальнейшей войны, зная кровавые устремления Кенесары, не мог он просто так оставить его лагерь.Но что касается его решения переговорить с советниками Кенесары, то Иосиф Гербрут не учел веками сложившиеся в степи отношения. Дело в том, что Кенесары, как уже не раз случалось в истории казахов, сумел сплотить вокруг себя многих прославленных родовых батыров и родственников-тюре. Они опирались на него и были преданы ему до последней капли крови. Не в них самих таилась его сила, а в том, что за каждым батыром или тюре также беззаветно шел большой аул или целый род. Связанные по рукам и ногам неписаными законами родового строя, казахи попросту не знали других отношений… * * * Усугубляло трагедию то, что, не зная других форм государственности и не имея даже представления о них, казахи зачастую воспринимали ханскую власть как символ своей государственности и территориально-правовой целостности. Они еще не понимали, что движение Кенесары все быстрее превращалось в обычную кровавую борьбу за ханский престол между несколькими крупными феодальными группами. Кенесары, сумевший использовать мощное народное движение, оказался умнее, хитрее и дальновиднее других…Да, он, конечно, был незаурядным человеком, и Иосиф Гербрут понимал его личную трагедию На крутых поворотах истории обычно появляются такие характеры. Но теперь Кенесары увлекал за собой в пучину целый народ. Новые реки крови и слез должны будут пролиться на этой несчастной земле!..Иосифу Гербруту не удалось поговорить с Таймасом, Абильгазы или Сайдак-ходжой. Ему снова пришлось встретиться с самим Кенесары…Вернувшись по приказу Перовского осенью прошлого года из кокандского похода, Кенесары снова распустил на зиму по домам свое войско. Зимовал он с немногочисленными аулами туленгутов в верховьях Тургая. За всю долгую зиму он ни разу не обратился к Перовскому или Генсу, которых считал клятвопреступниками. Один только Байтабын ездил за это время в Оренбург, чтобы повидать свою Алтыншаш.Байтабын и привез неприятную новость о снятии Перовского и назначении военным губернатором Обручева. Перовский, по мнению императора, оказался чрезмерно либеральным по отношению к инородцам. Генерала Генса тоже ждали крупные неприятности, и по делу его начато было расследование.Кенесары сразу почувствовал, чем это ему грозит. Он немедленно разогнал гонцов во все свои аулы, чтобы отряды раньше обычного, не дожидаясь таяния снега, собирались у могилы Алаша, на Кара-Кенгире. Из донесения Алтыншаш, переданного вскоре через верного человека, он знал, что генерал Обручев не верит в преданность Кенесары. Это значило, что Горчаков, в какой-то степени сдерживаемый до сих пор соглашением Перовского с Кенесары, вероятно, скоро начнет свои операции — руки у него теперь развязаны.В месяце кокек — апреле 1842 года — год барса — Кенесары с несколькими батырами уехал поохотиться в горы Аксакал-Тюбе, неподалеку от зимовья младшей жены. Воспользовавшись его отсутствием, есаул Сотников во исполнение приказа сибирского генерал-губернатора напал на его родовой аул и увел с собой старшую жену Кенесары, Кунимжан, вместе с двумя малолетними детьми и некоторыми родственниками хана. Кроме того, был угнан весь скот…Вернувшись в свой аул, Кенесары начал искать пути, как освободить Кунимжан с детьми. Но в это время Сотников во главе казаков и ага-султанских туленгутов совершил нападение на аул младшей жены Кенесары в Аксакал-Тюбе и на аулы покойных Саржана и Есенгельды. На этот раз произошла серьезная стычка: свыше ста человек было убито, в качестве заложников было уведено двадцать пять человек, угнаны тысяча верблюдов, три с половиной тысячи лошадей и десять тысяч овец…Вконец остервеневший Кенесары не покорился, а решил жестоко отомстить. Вот в этот момент он и увиделся с Иосифом Гербрутом.— Завтра общий сбор на могиле Алаш-хана, — сказал ему Кенесары. — Поезжай со мной!..Они поехали на следующее утро. Был конец апреля, и буйная зелень заливала степь. Сизо-голубые вершины Аргынаты, Улытау, Кичитау, Аиртау манили к себе какой-то первозданной чистотой. Здесь было заповедное место, не тронутое человеком. Воздух пьянил, наполнял сердце радостью…Только Кенесары не чувствовал этого. Лишившись Кунимжан с детьми, он окончательно стал похож на волка, да еще потерявшего свой выводок. К тому же он чуял, не мог не чуять своим волчьим сердцем неотвратимо приближающийся конец. Об этом говорило все: прямой уже отказ в поддержке со стороны некоторых родовых вождей Среднего и Младшего жузов, откочевка из подвластных ему земель ряда аулов, участившиеся налеты карательных отрядов.Но Кенесары не менял своей политики. Не трогая пока подчиненные оренбургскому военному губернатору укрепленные пункты и казачьи станицы, он не прекращал набегов на те аулы, которые не примкнули к нему, угонял скот, грабил имущество. С каждым разом более кровавыми становились его нападения. И все чаще его сарбазы натыкались на растущее сопротивление простого народа. Страна устала от смуты…Больше всего повлиял на настроение Кенесары обмен письмами с крупным бием Среднего жуза Балгожой, не пожелавшим поддержать Кенесары, несмотря на угрозы и обещания. Письма по древнему степному обычаю, были составлены в певучих стихах. От имени Кенесары письмо к Балхоже написал Сайдак-ходжа:
Старейшина двух родов, Из мудрецов мудрец, Друг другу рубашки рвать Устанем ли наконец? Неужто других врагов Не видим мы до сих пор? Долины отнял Коканд, Царь русский — подножья гор. Теснят чужеземцы нас, Грозят нам из городов, Свободу свою казах Неужто отдать готов?
Давайте же заключим Меж всеми родами мир, И правит пускай страной Кенесары-батыр.
Но опиравшийся на Тургайскую крепость бий Балгожа не боялся Кенесары. Еще в прошлом году, разгневанный его отказами и с целью опозорить Балгожу, Кенесары послал в его владения свою воинственную сестру Бопай с отрядом. Она угнала весь скот упрямого бия, но он не шел ни на какие уступки. Ответ его на обращение Кенесары был издевательским:
Рано или поздно ты Сам в ловушку угодишь, Выберись тогда, сумей! Ты не только русских злишь, Нет, султан, — кругом враги. Клетка есть, готова мышь, Вывернись тогда, сумей! Кайся, или не сносить Головы тебе своей. Видишь — справа ждет Коканд, В рабство ждет, уразумей Слева же — другой капкан: Род уйсун, уразумей. Прямо глянешь — Бухара, С грозной силою своей, Вкось — киргизов горных род Злобно ждет, уразумей Так что ты не горячись, Нету у тебя друзей, Если хочешь уцелеть, Русским кланяйся скорей!
Все это Кенесары знал и без напоминаний бия Балгожи. «Хорошо, Балгожа!» — сказал он про себя. — Ты предрекаешь мне неминуемую гибель, и это правда. Но смерть твоя наступит раньше моей!" В ту же ночь он отправил пятьсот отборных сарбазов во главе с батыром Жанайдаром, чтобы они сровняли с землей аулы Балгожи, а самого его приволокли привязанным к конскому хвосту…Однако батыр Жанайдар не мог совладать с собой и по дороге заехал на одну ночь к Бопай, которую любил всю жизнь. А Балгожа, предупрежденный своими людьми из ставки Кенесары, успел сняться и откочевать в сторону Орской крепости. Отряд батыра Жанайдара столкнулся с нукерами султана-правителя Ахмета Жантурина и повернул назад. По дороге он все же сумел разграбить аул бия Кукира, направлявшийся к Сырдарье, и пригнал множество скота…Кенесары так и не узнал причины, по которой Жанайдар-батыр не выполнил его приказ. Неотмщенное письмо бия Балгожи не давало покоя султану, и Иосиф Гербрут понимал это…Когда они достигли низменного берега реки Кенгир, где покоится прах Алаш-хана, оказалось, что многие батыры и предводители родов не успели еще собраться здесь. Они стали прибывать на следующий день вместе с нагруженными провизией караванами. Первыми приехали Иман-батыр из Тургая, Жоламан-батыр, потом Агибай, Бухарбай, Жеке-батыр Тулебай, Кудайменде. Последними приехали Жанайдыр с Бопай.Словно белая юрта, посреди безбрежного степного моря стоял мазар хана Алаша высокий кубический мавзолей, сложенный из кварцевого кирпича и украшенный глазурью. Венчал его громадный голубой купол с четырьмя белыми башенками по краям. Сама усыпальница представляла довольна вместительное помещение с небольшим возвышением посреди, захламленное клочками полуистлевшей материи, конскими черепами и хвостами. Тут же валялись наконечники стрел и копий, проржавевшие клинки.Рядом с усыпальницей Алаш-хана, построенной в пятнадцатом веке, находились еще две гробницы — мазары Амбулак-хана и Жусахана, первых после Алаша правителей Казахского ханства. Обо всех троих бытовали в народе многочисленные легенды. А Кенесары не случайно избрал это место для встречи, так как сюда было удобно съехаться представителям всех трех жузов.По приезде к могиле Алаш-хана гнев Кенесары еще более усилился. Он ни с кем из приехавших батыров не сказал ни слова, а все ходил и ходил у мазаров. Один лишь Кара-Улек сопровождал его…Десять дней назад Кенесары узнал, что к степному озеру между горой Кокиик-Кенесары и Кустанаем во владения бия Балгожи направилась артель русских рыбаков. Желая поссорить новое оренбургское начальство с Балхожой, он отправил летучий отряд во главе с Байтабыном, чтобы тайно прирезать этих людей и все свалить на туленгутов бия. Вчера отряд возвратился, и Байтабын доложил, что не сделал требуемого.— Почему? — спросил Кенесары.— О мой хан! — Байтабын отпустился на одно колено. — Это простые и бедные люди. Они с женами и детьми ловят рыбу, которую мы не едим. Чем они провинились перед нами?Кенесары ничего не сказал Байтабыну. Он вспомнил, как совсем недавно Байтабын заступился за людей из враждебного аула, которых наказывали по приказу Кенесары. Это еще можно было отнести за счет сострадания к родному народу, но тут какие-то чужие рыбаки!.. «Что же, придется в последний раз испытать его!» — подумал Кенесары и в этот момент увидел сидящего возле мазара Иосифа Гербрута. Поляк не отходил от чудесных построек, восхищаясь их необыкновенной красотой и пропорциональностью. Для него это было еще одной тайной небольшого кочевого народа с великим прошлым…Сейчас Иосиф Гербрут сидел и шептал стихи на языке своей далекой родины — тихие и печальные слова о страданиях ставших ему близкими людей. Чья-то тяжелая рука легла ему на плечо. Он вздрогнул, повернулся и увидел Кенесары. Рядом с Кенесары стоял человек, один вид которого внушал ему ужас и отвращение.— Не бойся… Ты еще ни в чем не провинился! — сказал Кенесары и сделал Кара-Улеку знак уйти. Тот повиновался.— Ты тоскуешь по своей родине, Жусуп?Иосиф Гербрут кивнул:— Тоскую… Не было бы так далеко, убежал бы!— Раньше ты не говорил таких слов… Ты говорил, что тебе близки наши мысли. Я хорошо помню твои слова…— Да, мне казалось тогда, что движение ваше очищено от скверны себялюбия и жестокости… — Иосиф Гербрут говорил как во сне. — Мы, поляки, увлекающиеся люди…— Сейчас ты думаешь другое?..Кенесары говорил безразличным голосом.— Да, Кенеке… — Иосиф Гербрут посмотрел прямо в глаза Кенесары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43