Люди, привыкшие к ночным нападениям, мигом вскочили на ноги. И тут грянул залп из кремниевых ружей. Человек сорок солдат, высланных наперехват мятежного каравана, выскочили из зарослей. Заплакали дети, заголосили женщины. Обезумевшие кони носились по всей кочевке, сбивая с ног и топча людей; визжали собаки. Мирный стан, спавший только что глубоким сном, превратился в настоящий ад. А выстрелы все гремели. И вдруг раздалась властная команда:— Вперед, джигиты!Это был Ожар, сидящий на огромном темно-сером жеребце Сейтена. Голова его была замотана платком, рукава рубахи засучены до локтей. Он вынесся на холм, и степная кривая сабля сверкнула под луной вокруг его головы. Как у волка, горели его глаза.— Ожар!.. Веди нас, Ожар!Успевшие вскочить на своих коней джигиты съезжались к нему со всех сторон.— Умрем — будем в раю, убьем врага — все равно там будем! — закричал он громовым голосом. — За мной… Аттан!Джигиты подняли сабли и чокпары и с криками «С нами Бог!», «Аруах!», «Айдабол!», «Каржас!» бросились на врага. Но, не успев доскакать до солдат, Ожар вдруг повалился в седле и начал сползать на землю, хватаясь за гриву коня. Не привыкшие к грохоту ружей и потерявшие в самом начале боя своих вождей, джигиты растерялись. Они смешались и, словно волна, ударившаяся о скалистый берег, отпрянули назад. Двое чужих сарбазов, стрелявших вместе с солдатами, с шашками наголо подскакали к валявшемуся на земле Ожару.— С коней долой, собачьи дети!.. Вяжите меня — зашипел он на них.Они спрыгнули с коней, неуверенно стали вязать его.— Злей вяжите!.. И бейте, пинайте, слышите!.. А сейчас тащите туда, где лежит Сейтен, бросьте с ним… Освободите, когда скажу!Сарбазы связали Ожара и потащили сквозь шумевшую толпу людей к Сейтену. * * * — О горе… Двое лучших наших людей в плену! — услышал Ожар и закрыл глаза. Даже он не мог смотреть в глаза обманутым людям. * * * Есаул Лебедев, чей отряд был выслан по доносу в погоню за караваном, собрал всех беженцев на обширную поляну. Ощетинив рыжеватые усы, он сказал Чингису сыну ага-султана Конур-Кульджи:— Спроси у этого старика, куда и зачем они хотели сбежать… Знают ли они об указе государя императора и о том, какое наказание ждет за его нарушение?..Старый аксакал, шедший всегда во главе каравана, долго смотрел на Чингиса.— Мы не виноваты, — глухо сказал он. — Лишь молодым меринам не нужен отцовский табун. Им, конечно, все равно… А куда река — туда и капля.Чингис не подал вида, что рассердился:— Вам тоже захотелось стать отщепенцами, как этим смутьянам, что пошли за старым Касымом и его разбойниками?.. Мало крови, что ли, пролилось в степи по вине его сыновей? С тех пор как поднял свое бунтарское знамя Саржан, люди не слезают с коней. Не пора ли опомниться и смириться!..Старик глубоко вздохнул, посмотрел куда-то в оживающую степь:— Может быть, ты сам знаешь, почему ушли из наших степей роды алтын, алтай, тока и уак?..— Если есть претензии к белому царю или к ага-султанам, их следует изложить в принятой форме через специально назначенных властью людей…— Какая бумага может помочь людям в это смутное время, когда не знаешь, где ждет тебя могила… Известно только, что даже змея выползает из норы на ласковое слово, а злобным криком можно и у человека убить веру в самого Аллаха. Мы мирные люди. Ружейные выстрелы пугают наших детей…— Вы сами заставляете стрелять эти ружья!..— А вы хотите, чтобы мы, подобно баранам, молчали, когда нас режут!— Если вы не можете быть никем, кроме баранов, то не лучше ли вам молчать?— А мы можем молчать?.. Когда волк копает свое логово около самого овечья стада, откуда у овец будет спокойствие? А что иное, как не волчьи логова, те укрепления, за которыми виднеются штыки? Кое-кому, правда, удобно за их стенами…И аксакал в упор посмотрел на сына ага-султана. Тот опустил глаза:— Если бы вы не разбойничали, никто бы не тронул вас.— А кого бы тогда стригли?.. — Старик заговорил гневно, не отводя взгляда: — Ты хорошо знаешь, что нет среди нас разбойников. Слышал ли ты когда-нибудь, чтобы простой казах поругался с пашущим землю русским человеком? Он сам придет к нему и с радостью обменяет шерсть и мясо на хлеб. Или мешали где-нибудь ловить рыбу в наших реках и озерах русским рыбакам? Друзей у нас среди них как среди своих. А земли и воды у нас хватает. Но вот когда приходят к нам с золотом на плечах и с шашкой наголо, когда плеть поднимают на нас и уводят наших детей, то чья рука не поднимется для защиты… Ты вот спроси этого рыжеусого, почему русские землепашцы бегут от них в нашу степь. Тысячи их уже среди нас. Куда попало бегут, лишь бы от них подальше. Вот как мы сейчас…— Уж не воевать ли ты с царем надумал?.. Или сегодняшней крови мало!— Немалая честь погибнуть в открытом бою… — Старик не стал договаривать свою мысль и вдруг, словно впервые увидел его, принялся с ног до головы разглядывать сына ага-султана: — Так ты, судя по достойному виду, скорее всего из букеевского или валиевского рода… Что же, легче отрезать голову, чем язык. Уж не гневайся, но давно я хотел спросить у кого-нибудь из вас про одно дело…— Спрашивай!.. — Чингис пожал плечами.— Когда-то дедам твоим Букей-хану и хану Вали белый царь вместе с утверждением в ханском звании сделал по три подарка. Он подарил каждому соболью шубу, мундир с золотыми погонами и стальной клинок с золотой рукоятью. В наших сказках всегда разгадывают значение подарка. Вот я и думал. Соболья шуба — понятно: чтобы грелся и помнил, откуда тепло. Понятен и мундир: чтобы равен был с приставом в усердии. А вот клинок зачем? На чью голову?..— На головы тех, кто ослушается воли его императорского величества!..Чингис побледнел, глаза его сузились. О палаческих делах его деда напоминал старик, и стоящие вокруг люди понимали это.— Да, теперь у вас есть за чьим именем спрятаться. Для таких, как ты, это огромное облегчение. Есть кому служить. А выслуживающийся раб в сто раз страшней хозяина…Сын ага-султана повернулся к офицеру, губы его дрожали.— Господин есаул! — заговорил он по-русски. — Этот старый бунтовщик царя ругает… Его императорское величество!..Офицер, до этого стоявший с безразличным видом, встрепенулся. Усы его дрогнули, ощетинились, прозрачно-голубые глаза побелели и выкатились из орбит.— Эт-та что такое? — закричал он неожиданно тонким голосом. — Осмелиться их императорское величество, самодержца… Бунтовать! Ах ты, старый пес!.. * * * Плетеная нагайка свистнула так быстро, что никто не увидел удара. Только шапка словно сама слетела с аксакала, и кровавый рубец вздулся на бритой седой голове.Охнула какая-то женщина. Глухой стон прошел по толпе джигитов. А старик стоял по-прежнему ровно, глядя на офицера с тем чувством гордого высокомерия, которое дают лишь мудрость и правота.Ни неожиданное нападение, ни ружейный грохот не испугали так людей, как это неслыханное злодеяние. Такого никогда еще не было в степи, чтобы на старика поднимали руку. И люди отпрянули в страхе, бросились бежать в разные стороны куда глаза глядят. Только еще один предупреждающий залп из ружей заставил их вернуться. Солдаты хмуро смотрели на своего офицера, стараясь не встречаться взглядами с людьми.— Я не жалею, что меня ударил этот неуемный и жестокий человек, — тихо сказал старый аксакал. — Мне тяжело, что молодой казах, надев на себя мундир с медными пуговицами, способствует этому позору…Не глядя больше ни на кого, как будто не было всех этих людей вокруг, старик пошел к своему верблюду. Даже офицер, кажется, понял, что нельзя его остановить… * * * «Лучше бы этот дурак всех их исхлестал, чем замахиваться на старика! — мрачно думал связанный Ожар. — Теперь нелегко уже будет подавить гнев людей, видевших это своими глазами. Сегодня поймали Сейтена, а завтра другой появится… Только родовые вожди и уважение к аксакалам держат еще их в узде. При этом каждый родовой вождь не подчиняется другому. Поддерживать все это надо, если хочешь, чтобы был порядок… А что, если найдется в степи такой, который сумеет объединить их, все роды?.. На диких коней похожи казахи. Кто сумеет приручить их, того они будут слушаться беспрекословно. Любого врага растопчет эта лавина, стоит лишь появиться вожаку. И в пропасть так же легко они бросятся за ним…»Мимо Сейтена с Ожаром, связанных сейчас одним арканом, проходили остатки разгромленного каравана, который гнали обратно на север. «Два могучих защитника нашего рода в плену… Но мы будем помнить о них!» Это сказал кто-то из родовых аксакалов, и радостным предчувствием наполнилась грудь Ожара. Его уже считали они равным Сейтену, родовым батыром!..«А что, если бы узнали они вдруг правду!» — подумал он, и липкий, неведомый ему до сих пор страх заполз под рубашку, коснулся сердца. Он не знал еще, что страх этот будет теперь с ним всегда, до самой смерти, увеличиваясь с каждым днем, лишая сна и покоя. Все, что будет он есть отныне, будет иметь совсем другой вкус… Но пока Ожар еще не знал этого и думал о другом: «Как удачно получилось, что я связан теперь вместе с ним. Придется потерпеть несколько дней…»Сейтена с Ожаром повезли под усиленной охраной отдельно он каравана прямо в Омск. * * * Через три дня ускоренными переходами добрались до Турткульской волости, где заканчивался Баян-Аульский округ и начиналась Сибирь. На ночевку остановились в большом ауле на берегу озера. Это был аул, управляемый Таймасом, сыном Бектаса. Таймас, высокий и плечистый светлоусый человек, приходился племянником роду каржасов. Аул встревожило появление солдат со связанными людьми. Со страхом смотрели здесь на большие ружья с примкнутыми штыками. И все-таки находили в себе мужество подойти и хотя бы поздороваться с пленниками.Особенно плохо выглядел Сейтен. Дело было не в человеческой усталости, которая никак не отразилась на внешнем виде батыра. В глазах его стояла неутолимая скорбь оттого, что не смог он защитить доверившихся ему людей. Подходившие сначала замечали эти безмерно печальные глаза, а потом только видели сгустки крови на разорванной в клочья рубашке. Батыра избивали после пленения, и не последнюю роль сыграл в этом сын акмолинского ага-султана Чингис…Больше всех встревожен и опечален был Таймас. «В чем же вина батыра Сейтена или Ожара? — думал он. — Разве даже зверь или птица не стараются оберегать свое логово или гнездо? Как может человек не защищать землю своих отцов!.. А тут за то, что хотел попросту уйти от притеснений…»Сколько ни старался Таймас переговорить наедине с Сейтеном, этого не удавалось сделать. По приказу офицера солдаты никого не подпускали к арестованным. Воинская команда заняла юрту самого Таймаса, и только после долгих просьб разрешили ему спать на дворе возле собственного дома.Ночь была непроглядно темная и душная, как будто весь мир накрыли глухим одеялом из верблюжьей шерсти. После дневных переживаний аул словно вымер. Только привязанные солдатские лошади пофыркивали где-то рядом да время от времени перекликались часовые. Словно расплавленный свинец, залили голову Таймаса тяжелые мысли. Не давал покоя жалкий вид Сейтена с Ожаром, и он ворочался с боку на бок, не в силах сомкнуть глаз.Чей-то печальный, страдальческий голос услышал вдруг Таймас. Прислушавшись, он понял, что это Сейтен. Батыр пел чуть слышно на мотив «Елим-ай»:
Где кочевали мы легко, как журавли, Прощай, родимый край! Прощай, краса земли, Где стать хотели мы единою семьею, Но столько хищных лап и клювов привлекли.
Как плач была песня батыра. Ее оборвал низкий голос Ожара:— Отчего терзаешься так, Сейтеке?Что-то необычное было в этом голосе, какое-то тайное ликование, от которого мурашки побежали по спине Таймаса, Сейтен тоже почувствовал это и вдруг явственно вспомнил голос, прозвучавший в ту ночь, когда предательски пленили его. Сомнений быть не могло: то был голос Ожара, такой же низкий, скрипучий… Но почему тогда гонят его, связанного, вместе с ним?..— Ожар, невысказанная обида подобна рогам Искандера. Помнишь, они у него росли кончиками внутрь, никогда не давали покоя…— Что же, сейчас только и остается изливать свою душу.— У кого есть что изливать… Не о себе я думал, Ожар, и ты это знаешь. И хоть, как жаворонок, невелик наш народ, но мог бы подняться выше, чем сейчас. Судьба нашего народа была моей вечной раной. Мой единственный брат Тайжан сложил за это свою голову. Ты был тогда с ним и с тех пор остался в моем сердце…Ожар не отвечал. Может быть, он вспомнил те дни, когда бесстрашным джигитом носился по степи, защищая народ от притеснений, и в каждой юрте находил уважение и приют. А может быть, уже тогда он помышлял о том, к чему пришел. Сейтену нужно было знать все.— Помнишь, как вы спасли аул Кумбел от карателей. Солдаты с ага-султанскими прихвостнями загнали вас в лощину между сопками Караджала. Ты остался тогда со своей сотней и на два дня задержал карателей. Скользким льдом была покрыта в ту зиму гора Баян, и, пока мы сражались, женщины собрали кошмы и простелили их через вершину. Двести семейств ушли из рук врага. Да, этот подвиг прославил тебя в народе… К несчастью, мой брат Тайжан угодил тогда в капкан и был присужден к смерти. Тебя тоже должны были схватить, но я отбил тебя. Полсотни джигитов легли при этом. Но зато мы спасли тебя, надежду нашего рода. Молодым вождям принадлежит будущее…Почему же молчит Ожар?..— Почему ты молчишь, Ожар? — спросил батыр Сейтен. — Ты тогда был молод. Как золото из руды, так благородство выплавляют из молодых сердец. Весь род каржасов не умел раньше решить и в пятьдесят дней то, что ты решил за одну ночь. Многословным и всесильным был ты всегда. Куда делось все это? Как теленок стал, которому надели намордник… Я вот человек, имеющий право на все: убьют — попаду в рай, сам убью, — значит, такова воля создателя. Это потому, что ни одной капли невинной крови нет на мне и совесть моя чиста перед этой землей… Что ты молчишь?При свете луны видно было, как вскочил Ожар, сел на подушку. * * * — Невнимательный и верблюда не заметит перед собой! — заговорил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43