В стене теперь зиял проход в добрых двадцать саженей шириной. Поняв, что главная опасность грозит оттуда, солдат заставили обкладывать брешь мешками с песком.— Кто же из батыров хочет первым ворваться в крепость? — спросил Кенесары.Захотели все, но выбор пал на Басыгару. Земляной мост был слишком узок для нападения большой массой, поэтому батыр Басыгара взял лишь сотню наиболее храбрых джигитов. Почти всех их ждала верная смерть. Напротив пролома были установлены две пушки, а за мешками с песком лежали стрелки.— В добрый путь! — напутствовал их Кенесары.Чтобы отвлечь внимание защитников крепости, он приказал непрерывно обстреливать ее со всех сторон. Снова начался бешеный круговорот всадников вокруг стен. Теперь наиболее отчаянные из них подлетали к самому рву.Батыр Басыгара, пригнувшись к самой гриве коня, летел во главе своей сотни. Однако могучий конь батыра — знаменитый Кертобель — перенес его через мешки с песком, и не успевшие перезарядить ружья, растерянные солдаты начали отступать. Четверо их пало под ударами его кованой палицы. В последний момент появившийся из укрытия солдат с трех шагов успел выстрелить ему прямо в грудь. Басыгара был без лат, только и успел он крикнуть: «Прощайте, батыры!»Потеряв предводителя, остальные повернули назад. Опомнившиеся стрелки дали залп джигитам в спину, и никто из них не доскакал до своих.Лишь один Кертобель — конь Басыгары — вырвался невредимым из этой свалки. С развевающейся гривой, сотрясая воздух горестным ржанием, промчался он прямо в степь мимо Кенесары.Поняв, что случилось, Кенесары вскочил обеими ногами на спину своему огромному пятилетнему жеребцу Кокбурылу и яростно закричал:— Тело Басыгары в руках врага!Он уже хотел сам броситься в крепость, но тут из конной толпы вырвался на своем знаменитом Ортеке Тулебай-батыр и помчался к дымящейся бреши в стене. * * * — Что вы ждете, джигиты?Кенесары рывком послал коня в галоп. Вся масса всадников устремилась к воротам.— Аблай!.. Аблай!..— Агибай!— Атыгай!Натиск был так силен, что мешки разлетелись в разные стороны, а мятежники, словно вода в полноводье, разлились по крепости. Начинало уже темнеть, и измученные, обожженные солдаты, беспорядочно отстреливаясь, отступили к казармам. До поздней ночи продолжалась перестрелка, пока не был убит последний защитник. И вот тут Кенесары показал себя…Простые джигиты из казахской бедноты, ворвавшись в крепость, не трогали пленных, а особенно женщин и детей, которые совсем недавно были беспрепятственно пропущены сюда. А телохранители и сарбазы султана, словно голодные волки, упивались кровью. Не пощадили ни юных, ни старых. Стоны и плач неслись со всех сторон. Только к утру прекратились грабеж и насилие. Дымящиеся развалины оставались там, где вчера еще стояла Акмолинская крепость.Наутро сарбазы Кенесары при помощи согнанного со всех окрестных аулов населения принялись разравнивать рвы, разрушать оставшиеся насыпи. С испугом поглядывали люди на развалины казармы, возле которой высилась гора трупов после ночной расправы султанских туленгутов. Простые казахские женщины подобрали и спрятали нескольких оставшихся в живых детей. Их потом никто и не разыскивал. С тех пор и встречались среди жителей уезда светловолосые и голубоглазые казахи, похожие на русских…Все перерыли и переворошили сарбазы Кенесары. Но среди трупов не обнаружили ни ага-султана Конур-Кульджу, ни Кара-Ивана — войскового старшину Карбышева. Воспользовавшись суматохой, они с несколькими солдатами скрылись по оврагу, ведущему к Есилю… * * * Жеке-батыр, «Батыр, берущий в одиночку крепости», — так повелел Кенесары называть с тех пор Тулебай-батыра. Почетные прозвища получили от султана и многие другие джигиты, отличившиеся при взятии Акмолинской крепости. По убитым были справлены пышные поминки…Спустя несколько дней мятежные отряды во главе с Агибаем, Наурызбаем, Бухарбаем и Жеке-батыром по приказу Кенесары разгромили и сровняли с землей укрепления Актау и Ортау.Это был серьезный успех Кенесары. Дело было даже не в одной Акмолинской крепости. Некоторые казахские роды и племена, придерживавшиеся до сих пор выжидательной политики, поверили наконец в силу Кенесары и его возможности. Все новые и новые отряды джигитов прибывали к нему с разных сторон степи. Стоустая молва во много раз преувеличивала его победу, воспевала его храбрость и мужество примкнувших к нему батыров. На это и рассчитывал Кенесары…Он знал, что у него недостаточно сил для настоящей войны. Теперь, после взятия большой крепости, он мог, не роняя своего имени, вести изматывающую степную войну с неожиданными нападениями, скоротечными схватками, лисьими засадами. И еще мог почти беспрепятственно громить враждебные ему аулы, перетягивая колеблющихся на свою сторону… III В ночь падения Акмолинской крепости ага-султан Конур-Кульджа бежал к своей младшей жене Зейнеп, которая за несколько дней до этого вместе со своим аулом откочевала на запад, туда, где Есиль поворачивает к Иртышу. Там была уже территория Каркаралинского округа…У Конур-Кульджи были свои расчеты.В то время Кенесары поддерживала значительная часть простых казахов, лишившихся своих земель. Искренне были преданы ему некоторые феодалы, такие, как сыновья Азанбая. Но многие крупные бии и султаны Сары-Арки примкнули к движению лишь потому, что боялись мести черни, безземельного, обездоленного народа. Кенесары ловко использовал эту боязнь, принуждая родовую знать повиноваться ему. Именно такими поневоле присоединившимися к нему людьми были Шон Едигеулы, Шорман Кушик-улы, Муса Шорман-улы, сыновья Сандыбая — Ерден и Дузен, Аккошкар Сайдалы-улы. Даже некоторые потомки давно признавших власть белого царя султанов оказались на какое-то время в лагере Кенесары. Так случилось, например, со вторым сыном Вали-хана Абулмамбетом, который погиб, сражаясь в рядах мятежников…Были и такие, которые считали, что царское правительство обошло их при раздаче чинов и должностей. Известный феодал Сарман Турсунхан-улы перешел к сыновьям Касыма-тюре сразу же после того, как вместо него ага-султаном в их округе назначили безродного Турлыбека Кошенова. Кенесары, по существу, мог с полной уверенностью опираться только на прямых отпрысков Аблая…Хуже было сейчас положение у Конур-Кульджи. Его в Сары-Арке поддерживали лишь каркаралинский ага-султан Жамантай, аманкарагайский ага-султан Чингис — сын самого Вали-хана от его младшей жены Айганым, безродный баян-аульский ага-султан Боштай Турсынбаев, кокчетауский ага-султан Зильгара — известный в степи богач и самодур…Но значительнее всех этих правителей были помогавшие Конур-Кульдже родственники его младшей жены Зейнеп: потомки Букей-хана — Кусбек и Жамантай Тауке-улы. Хоть братья и грызлись друг с другом за пастбища и власть над соплеменниками, но когда дело касалось помощи опекавшему их Конур-Кульдже, они были единодушны. В Каркаралинском округе их слово было законом. Потому и не прогнал Конур-Кульджа свою жену Зейнеп за шашни с Чингисом, что она являлась их младшей сестрой. В такие смутные времена и так хватало забот. * * * К тому же разве это был первый такой случай среди тюре? В отличие от простых кочевников, они себе и не такое еще позволяли, что мужчины, что женщины. Это о них в народе говорили, что одежды у тюре скроены таким образом, чтобы в один миг можно было скинуть их. И разве не про родовитых людей сложили шуточную песню-поговорку:
Дочь не отдавай тюре И не сватайся к тюре: Там мужья в соседях спят, Жены — на других глядят.
Среди тюре было принято закрывать глаза на любовные похождения жен, только бы соблюдать внешние приличия. Конур-Кульджа не был исключением и быстро стал забывать проступок Зейнеп. «Глубокое озеро не замутит целый табун, так станет ли оно грязным от шалостей одного стригунка!» Вспомнив к месту эту пословицу и влиятельных родственников своей жены, он великодушно простил ей столь незначительный грешок. В тот же день, когда Ожар переслал ему сообщение о планах Кенесары в отношении Акмолинской крепости, Конур-Кульджа и отправил Зейнеп вниз по течению Есиля. Там, на изломе реки, неподалеку от владений братьев Зейнеп, находился большой остров, где паслись три тысячи высокопородных аргамаков белой масти, принадлежащих ага-султану и скрытых им от налогообложения. За рекой начинались владения Жамантая, и в случае чего он сразу мог прийти на помощь. А в том, что Кенесары первым делом захочет разгромить аул дочери Тауке — Зейнеп, а потом добраться и до сына Тауке — Жамантая, Конур-Кульджа нисколько не сомневался… * * * Был конец месяца жастоксан — время, когда еще не совсем спала летняя жара. Давно уже отцвели в степи поздние тюльпаны, одуванчики и лалы — удивительные цветы, названные казахами за густоту, с какой росли, «вражья помощь». Типчак пожелтел, ломался под ногою с хрустом, опали листья тала и ракитника. На острове и в излучине Есиля, где паслись табуны Конур-Кульджи, травы были настолько буйными, что ноги путались в них. Уже два года сыновья Кудайменде не перегоняли сюда свой основной скот, боясь отдаляться от Акмолинской крепости. К тому же нынче Есиль поднялся необычно высоко и затопил берега. Образовались маленькие, поросшие камышом озерца, которые кишели дичью. Все здесь было: на берегах — маленькие перепела, куропатки, рябчики, дудаки и огненные фазаны, на воде — громадные, величиной с ягненка, черные гуси, бакланы. Неисчислимое множество зверья водилось вокруг: зайцы, лисы, белки, барсуки. Нет-нет да и раздавалось рычание рыси, волчий рык… * * * Пятьдесят вооруженных джигитов направил сюда Конур-Кульджа, чтобы охранять имущество и скот. Узнав о поездке своей сестры к границам Каркаралинского округа, Жамантай обеспокоился. Повсюду рыскали разъезды Кенесары, и если бы над ней учинили какое-нибудь насилие, это легло бы несмываемым позором на сыновей Тауке. Поэтому он со своей стороны выделил еще сотню сарбазов для ее охраны.Беспечно валялась Зейнеп целые дни на прибрежной зеленой лужайке. Часто гостили у нее девушки из соседних аулов. Понаехало много тетушек, которые воспитывали ее с самого детства. Ей вспоминались веселые девичьи дни, когда все они наперебой нашептывали ей всякие приятные вещи. Ах, чего только не говорили ей тогда! «А знаешь ли, дорогая, что сын волостного управителя мечтает хоть одним глазом посмотреть на тебя!», «Молодой мирза, который водит караваны в Ташкент, в надежде на твою снисходительность к его чувству хотя бы на одну ночь, прислал в подарок четыре вьюка с китайским чаем и пять голов сахара!»Это тогда. А что вроде бы шутя говорили и советовали они ей совсем недавно, по очереди наезжая в ее аул!.. «Баловница наша, твои бедра стали глаже шелка и белее сахара. Ты так расцвела и похорошела, словно сказочный голубой иноходец Тулегена, который мог сорок дней мчаться, не зная усталости!», «Народи своему мужу сыновей-наследников и возьми власть в свои бархатные ручки!», «Не скромничай, удели лишнюю ночь такому-то… Только в молодости можно насладиться всеми радостями жизни. Думаешь, мы не обманывали мужей? Так что не теряй лишней ночи!..»Но всех этих слов, приятных ее ушам, на этот раз сказано не было. И джигиты охраны, среди которых она высмотрела немало приятных и крепких юношей, не совали головы в дверь ее юрты. Они боялись Конур-Кульджи и Жамантая, которые запретили им даже приближаться к Зейнеп на выстрел из лука. И хоть бы один из них хоть на коротенькую ночь нарушил этот запрет!..Да, они боялись соглядатаев ага-султана. Кому была охота ради одной сладкой ночи получить предательский удар ножом в спину. И, наедаясь по нескольку раз в день свежим куырдаком или нежным мясом жеребенка, запивая сытный обед сливками и крепким кумысом, молодая женщина изнывала от тоски.Такого еще не было с ней. После замужества редкую ночь проводила она одна. Ей помнились жесткие поцелуи, пахнущие крепким мужским потом. Без этого к чему ей золото и меха, белые аргамаки и льстивые речи. Маслянистой поволокой были теперь постоянно затянуты ее глаза, а маленькие пухлые губы потрескались от скрытого жара. * * * Зейнеп ничего не знала о том, что происходит с Акмолинской крепостью, и ждала оттуда гонца с известиями. Через него она думала хоть на два-три дня залучить к себе Конур-Кульджу. Хоть и стар он, но кое в чем не уступает и молодым. К сожалению, пройдет еще несколько долгих, невыносимых дней, пока он приедет. Она в ярости принялась колотить руками подушку под собой, потом разрыдалась.Поплакав, но не облегчив этим сладкой тяжести во всем теле, Зейнеп уже сунула голые ноги в расшитые золотом туфельки и вдруг услышала за стеной юрты конский топот. Судя по всему, всадники не торопились. Кто бы это мог быть?.. Она позвала рабыню, всегда сидевшую за дверью.— Дочь тюре… — сказала, войдя и смиренно склоняясь перед ней, пожилая рябая женщина. — Приехал ваш племянник и хочет засвидетельствовать свое уважение.— Какой племянник?В приятном предчувствии Зейнеп живо вскочила с постели.— Из аула Масан-бия…— Да ну!Как ей было не взволноваться при этом известии. Масан — самый знаменитый в Каркаралинском округе бий, потомок Каздаусты Казыбека из знаменитого рода каракесек. Прибывший был сыном Агытая, ближайшего родстенника Масана. Есиркеген звали его. Ему было около семнадцати лет, и учился он в баян-аульской русской школе.Но не из-за знатности племянника вскочила Зейнеп. На четыре года моложе ее Есиркеген. А когда ей уже исполнилось четырнадцать и вот-вот должен был приехать ее нареченный Конур-Кульджа, она выехала ненадолго погостить в аул к родственникам. В то время там гостил и хрупкий красивенький одиннадцатилетний мальчик с большими миндалевидными глазами. Это был Есиркеген, которого родственники по очереди приглашали к себе ночевать. Ничего не было предосудительного и в том, что несовершеннолетнего мальчика укладывали спать вместе с девушками.И вот однажды ночью, когда он гостил у родителей своей матери, его уложили в одну постель с двумя молодыми тетками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43