Шум со стороны лагеря сменился паническими воплями. Слышался женский визг. Должно быть, турки ворвались внутрь. А рыцари продолжали терять лошадей, и ряды спешенных воинов позади цепи все росли. Многие сидели на земле, бинтуя раненые ноги. Если бы все турецкое войско подошло к ним на расстояние полета стрелы, оно бы просто смяло пилигримов численным превосходством, но враги все еще пытались выманить рыцарей из цепи. Небольшие группы турок скакали вдоль строя, в то время как остальные с холма следили за происходящим. Герцог и другие военачальники то и дело объезжали отряды, сплачивая ряды, но в голосах их уже слышалось отчаяние. Они уже не сулили победу, но обращались к рыцарской чести, чтобы заставить своих сторонников держаться стойко. Тем временем новый отряд неприятеля подъехал совсем уже вплотную, тут турки внезапно закинули луки за плечо, выхватили короткие кривые мечи и бросились прямо на строй рыцарей, в какой-нибудь сотне ярдов от Рожера. Атаку легко отбили, но это показало, что враг окончательно осмелел. Молодой бледнолицый рыцарь, стоявший на несколько человек левее, попятился, выругался и шагом двинулся к лагерю. Герцог нагнал и остановил его. Рожер не слышал слов командира, но рыцарь мрачно вернулся на свое место. Это стало для юноши откровением. Впервые в жизни он видел настоящий бой, и ему не с чем было сравнивать собственное поведение. Теперь же было ясно, что не он один чувствует себя попавшим в ловушку, но что и другие люди, не глупее и не трусливее его, думают то же самое: пора бежать. От этой мысли его бросило в дрожь. Он убил турка, чем мог похвастаться далеко не каждый, он храбро держался в первом ряду и теперь имеет право подумать о собственной безопасности, пока не остался в полном одиночестве.Пассивная оборона оставляет новичку слишком много времени для раздумий о его уязвимости. Еще несколько минут, и Рожер бы поскакал к лагерю, задыхаясь от страха и жалости к самому себе, но в этот момент раздались какие-то команды и ряды рыцарей пришли в движение. Правый бок, не прикрытый щитом, был наиболее уязвим для турецких стрел, и предводители попытались развернуть ряды левым плечом к противнику, сдвинуть правый фланг так, чтобы он прикрывал лагерь, а заодно сократить фронт обстрела и залатать бреши в цепи. Это означало, что левому крылу турок придется спуститься с холма и преодолеть дополнительное препятствие из множества мертвых лошадей. Но маневр было не так легко исполнить: во-первых, для необученных частей поворот линии фронта всегда представляет немалую трудность, а во-вторых, тяжело остановить напуганных людей, раз они уже начали отступать. И действительно, несколько рыцарей ускакало, но в тылу оставались командиры, которые зорко следили за этим, и постепенно цепь — кривая, косая, но более или менее плотная — была восстановлена. Заставить коня попятиться, а потом развернуться левым боком к противнику далеко не просто, и на какое-то время Рожер забыл свой страх. Осторожные турки, подозрительно следя за каждым тактическим перестроением и пытаясь понять, что происходит, перестали засыпать их стрелами. Кое-кто додумался, как можно дополнительно усилить оборону: спешенным рыцарям передали приказ выйти в первый ряд, и те охотно шагнули вперед. Им хотелось видеть врага в лицо. Кроме того, они хорошо понимали: если цепь будет прорвана, спастись им не удастся. Их длинные щиты частично прикрывали лошадей, а копья сдерживали атаки турецкой конницы. Рожер тут же осмелел, ощутив, как велика разница — стоишь ли ты в линии обороны, где чувствуешь себя голым, стоящим на виду у врага, или в задних рядах, откуда видишь турок только из-за плеча товарища. Кроме того, цепь стала шире, и эта толчея мешала повернуть Жака, чтобы пуститься в бегство. Теперь он видел будущее не в таком черном цвете. День в разгаре, им нужно будет продержаться либо до темноты (правда, стоял один из самых длинных дней в году), либо до тех пор, пока у турок не кончатся стрелы. А под покровом ночи, если он еще не потеряет коня, можно будет попытаться доскакать до Никеи; если же Жака подстрелят, вся надежда на лагерь и защищающих его арбалетчиков. Вода близко, еды тоже хватит — под ногами валяются мертвые лошади, так что несколько дней они продержатся. Осознав, что если ему и суждено умереть, то случится это не сегодня, Рожер почти успокоился.Неверные наконец поняли, что отступление христиан вызвано не желанием заманить их в ловушку, а искренним признанием своего поражения; они дерзко ринулись вперед и стали обстреливать пеших рыцарей почти в упор. Но те держались стойко и легко отбивали их нестройные атаки, не только прикрывая собственную кавалерию, но и не давая ей возможности начать запрещенную герцогом вылазку. Однако несколько чересчур самонадеянных рыцарей все же не избежали ран. Турки продолжали скапливаться на правом крыле, пытаясь обойти его с фланга, и в том месте, где сейчас оказался Рожер (чуть левее центра), стало спокойнее. Он через плечо глянул на лагерь. Наполовину поставленные палатки все еще раздувались, как паруса, но их стало меньше, чем прежде. Мимо него галопом промчалась вьючная лошадь со стрелой в бедре. Среди палаток мелькали всадники, и даже если это были рыцари, позорно покинувшие поле боя, неверным все равно придется преодолевать их оборону. Когда начнется разгром, ему надо будет бежать. Надежды на то, что удастся отсидеться в лагере, больше не оставалось. Что бы он сделал, увидев перед собой пешего герцога? Долг вассала — во время битвы отдать коня сеньору, но ни один пеший не уйдет с этого поля живым. Он взмолился, чтобы ничего подобного не случилось или чтобы герцогу попался кто-нибудь более смелый и более стойкий. Он больше не надеялся стать хорошим воином или прославить свое имя и мечтал лишь о том, чтобы дожить до завтрашнего дня, да еще о том, чтобы не пришлось обнажать меч и отбивать удары щитом.Правое крыло все еще сильно теснили турки, и военачальники попытались повторить прежний маневр. Если бы это им удалось, цепь расположилась бы под прямым углом к первоначальной позиции и разбитый фланг мог бы передохнуть, укрывшись за болотом. Рожер увидел позади себя герцога. Тот взмахнул копьем и приказал воинам занять новую позицию. Они повернули лошадей и принялись медленно отходить. Но приказ остановиться они не выполнили: три часа жары, пыли и жажды, три часа в деревянном седле, три часа за тяжелым щитом лишили рыцарей храбрости. Большинство воинов беспорядочной толпой устремились к лагерю, и среди них был Рожер. Его душа разрывалась от гнева и боли: будь проклят его обет, будь они неладны, эти восточные христиане, полководцы превратили рыцарей в соломенные чучела для стрел, но в конце концов он поумнел и понял, что так не воюют. Жак пронесет его еще несколько миль, и он как-нибудь доберется до Никеи, пока неверные будут грабить лагерь. Он поступит на службу к грекам и станет воевать с турками, и они не скроются от него ни за какими каменными стенами и не сумеют ускользнуть от мести. Самоубийство — это смертный грех, поэтому пусть его сеньор погибает в бою, если ему так нравится. Битва проиграна, и каждый спасается как может. Кроме того, раз столько народу бежит, значит, так и надо, значит, это правильно… Он скакал прочь, слезы смывали пыль с его щек, и он пытался не слышать хриплого карканья герцога и криков безлошадных рыцарей, все еще стоявших лицом к врагу…Когда они приблизились к лагерю, толпа турок бросилась наутек. Они решили, что дезертиры скачут на помощь своей пехоте. Увиденное потрясло Рожера. Приказ застал колонну пехоты на марше, и палатки стали разбивать в лихорадочной спешке. Большие шатры теснились в кучу, и их веревки переплелись в непреодолимое препятствие. Вьюки валялись на земле как попало — фураж вперемежку с бельем и пустыми мехами для вина. Тут и там попадались кучки арбалетчиков, укрывшихся за палатками, группы прячущихся за ними женщин и чиновников. Но многие слуги и безоружные пажи не успели добраться до убежища и были зарублены на месте. Он впервые увидел страшные резаные раны от турецких сабель, так не похожие на глубокие следы, оставляемые западными мечами. Неподалеку от них лежал труп вьючной лошади, за которым укрывался какой-то человек. Увидев приближающихся рыцарей, он поднялся на ноги, и Рожер узнал в нем бретонского священника, который сидел с ним рядом за ужином в Никее в старые, добрые времена… Он быстро спрыгнул с седла и преклонил колени.— Исповедуйте меня, отец мой. Настал наш последний час, и я на пороге смерти прошу вас отпустить мне грехи.— Надеюсь, вы не отлучены от церкви и не совершили грехов, отпустить которые может только епископ? — спокойно спросил священник. — Ах нет, я вспомнил вас, юноша из Англии! — Он забормотал по-латыни, а потом добавил: — Это условное отпущение, а исповедаться сможете, когда будет время. Во искупление грехов вы должны вернуться под знамя своего сеньора и вступить в бой с неверными. Если встретите какого-нибудь священника, попросите его прийти сюда, к красному шатру рядом с мертвыми лошадьми: я буду совершать там службу. Ступайте с богом; вижу, во мне нуждаются многие.Действительно, вокруг собралась толпа рыцарей, распознавших в бретонце священника: в те времена клирики еще не носили риз и надевали облачение только во время службы. Рожера несколько ободрило, что другие сохраняют присутствие духа: если уж безоружный священник, который не имеет права отпускать грехи самому себе и может умереть без покаяния, столь отважно смотрит в лицо смерти, то он сам, очистившись, обязан сделать все, что от него зависит, и если ему суждена гибель на поле боя, он встретит ее с мечом в руке! Юноша прыгнул в седло и потрусил к остаткам цепи. Сейчас он бросится в атаку на врага, и будь что будет!Герцог стоял во главе поредевшей цепи пеших рыцарей, обернувшихся лицом к туркам. При виде Рожера он оживился.— Молодец, малыш! Подождем, пока вернутся остальные, а потом еще раз попытаемся отбросить неверных. У них кончаются стрелы, и устали они не меньше нашего!Голос его звучал по-прежнему бодро, но на осунувшемся лице лежала печать отчаяния. Заняв место рядом с герцогом и полдюжиной оставшихся в цепи конных рыцарей, Рожер увидел, что со стороны лагеря к ним медленно приближается еще несколько всадников, сумевших справиться со страхом и решивших сложить голову в неравном бою. Тут справа послышался какой-то шум и быстро покатился по цепи. Рожер повернул голову в сторону норманнов графа Тарентского, державших строй чуть лучше нормандцев. Рыцари опустили копья и крепко взялись за поводья, хотя давление турок не ослабело. Должно быть, они готовились к решающей атаке, но момент выбрали ничуть не более удачный, чем три часа назад. Возможно, норманны просто устали от безнадежности и решили искать смерти в бою. Герцог тоже увидел это и взмахнул копьем.— Пехотинцам первого ряда взять влево! Как только я подам сигнал, всадники пойдут в атаку! Deus vult! Deus vult! — боевой клич крестоносцев, буквально «так хочет Бог!» (лат.)

— вскричал он, нацелил копье, подобрал поводья и ринулся вперед.Рожер пришпорил Жака, и усталый конь поскакал тяжелым размашистым галопом. Вдруг на гребне холма, в тылу у гарцующих турок, показались безошибочно узнаваемые щиты и флажки западных рыцарей и послышался боевой клич пилигримов «Deus vult!», заглушивший грохот копыт и стоны раненых. Колонна лотарингцев, провансальцев и французов пришла на выручку как раз вовремя. При виде нежданной подмоги воспряли духом и пустились в пляс пешие рыцари, а всадники, скакавшие за герцогом, молнией полетели на врага, выжимая из лошадей последние силы и не думая о завтрашнем дне. Окруженные турки, поняв, что бежать некуда, схватились за сабли, но их лошадки и шерстяные хламиды никак не могли противостоять атаке тяжелой кавалерии пилигримов. Рожер вогнал острие в лопатку турецкой лошади и снова чуть не выпустил древко. Освободив копье, он радостно замахал им над головой: ряды турок были разрезаны, и навстречу ему скакал брабантский рыцарь из отряда герцога Нижней Лотарингии. Рожеру хотелось расцеловать его в обе щеки, но он только слабо улыбнулся, уселся поудобнее и пустился в погоню.Попавшее в клещи левое крыло турок было уничтожено, отрезанное от своих правое крыло бежало на северо-запад, в сторону греков; лишь те, кто бился по центру, пытались отступать, сохраняя строй. С лошадей хлопьями летела пена: лотарингцы загнали коней во время шестимильного рейда галопом, а остальные как-никак выдержали трехчасовую битву. Устроить настоящую погоню не удалось, несмотря на все усилия всадников. Рожер и брабантец скакали бок о бок, их кони ржали и спотыкались. Они проехали мимо рыцаря, стоявшего рядом с захромавшей лошадью, и Рожер узнал в нем Роберта. Вдруг на юношу снизошло озарение, и он остановился.— Рад видеть тебя живым, кузен, — сказал он. — Раз уж ты выбыл из погони, не окажешь ли мне любезность? Помоги снять кольчугу и постереги ее, пока я не вернусь. Для схватки с этими недоростками хватит и щита.Освободившись от тяжелого груза, он снова сел в седло. Промокшая от пота рубашка приятно охлаждала тело. Роберт улыбнулся и крикнул вдогонку, что турки обычно хранят золото в поясах, завязанных на талии. Рожер изрядно отстал от своих, но Жаку теперь было намного легче нести всадника, и вскоре он нагнал передних.Увы, столь жалкое подобие погони могло присниться только в страшном сне. Лошади сбивались с рыси, устав скакать по холмам то вверх, то вниз, а люди бешено настегивали и пришпоривали их. Многие турки везли с собой вьюки. Это их и сгубило: на первой же миле они загнали коней до бесчувствия, и те встали. Паломники, оставшиеся пешими, собирали лошадей и отводили их в лагерь, но каждого пойманного турка приканчивали на месте. Рожер заметил высокого всадника в просторных белых одеждах, лошадь которого хромала на переднюю ногу, и поскакал за ним. Увидев погоню, тот начал хлестать и пришпоривать коня, а когда это не помогло, достал из-за пазухи кинжал и принялся колоть животное в бок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49