Дивизию генерала Железнова вывели на фронт юго-восточнее Дорогобужа, в район Теплянки, потеснив для этого справа и слева соседние дивизии.
На направлении главного удара Железнов поставил самый сильный полк майора Тарасова, левее – полк майора Кожуры и во втором эшелоне расположил полк подполковника Дьяченки.
Хватов решил перебраться на НП Тарасова. Его Железнов остановил:
– Зачем?
– Там Тарасов и Кочетов в своих новых должностях впервые будут вести бой, а потому как-то на душе не совсем спокойно.
– Так ты что ж, вместо них командовать будешь?
– Командовать не буду, но поддержать – поддержу, – упорствовал Хватов.
– Там же Милютин. Сильный поддержатель.
– Милютина направлю к Кочетову. Сражение, Яков Иванович, как я вижу, предстоит тяжелое и упорное, так что нам, политработникам, надо быть там, где решается судьба боя, на главном направлении.
– Я не согласен и доложу члену Военсовета, – Железнов использовал последний аргумент. Хватов улыбнулся, помахал рукой и пошел ходом сообщения к машине. Там он встретил Валентинову – она подвозила боеприпасы на позицию артполка.
– Не знаете, как там Наташа? – спросил ее Хватов. – Вторые сутки не видел.
– Возвращаясь с базы, заскочила. Она еще спала. Лежит, ручонками раскинулась, дышит спокойно. Румяненькая. Ефросинья Александровна говорит, что девочка к ней привыкла и ест хорошо.
– Привыкла? Ест хорошо? Прекрасно. – Хватов смотрел на Валентинову полным надежды взором. – Дорогая Ирина Сергеевна, скоро начнется бой, и вряд ли я смогу вырваться. Будьте матерью, пожалуйста, посмотрите за ней. А я поехал в полк к Тарасову.
В эту промозглую ночь саперы, эти боевые труженики, вслепую проделывали в минных полях и проволочных заграждениях – своих и противника – проходы.
Тарасов и Хватов не отрывались от наблюдательных щелей: мороз ходил у них по коже в ожидании взрывов там, где в мути дождя вспыхнувшие ракеты широкими блицами катились к земле. Нетерпеливое ожидание одолевало и Кочетова с Милютиным, находящихся на своем НП. Ведь они отправили туда группу старшины Щукина с волокушами, в которых находились большой взрывной силы заряды.
Они хорошо знали, что если пуля чикнет по детонатору, то от этих людей и кусков не соберешь. Время прошло, а взрывов нет.
И вот наконец с первым артиллерийским выстрелом сухие взрывы потрясли воздух. Они долетели и до Железнова.
– Свершилось! – звучно выдохнув, произнес он.
И не успели саперы вернуться в свои траншеи, как взревела страшным раскатистым и беспрерывным громом артиллерия и почти два часа долбила позиции врага. Но на этот раз противник на время артиллерийского наступления отвел почти всю свою пехоту с переднего края в глубину.
Полковник Куликов это предвидел и вторую и третью его траншеи накрыл сильным огнем. Все же большая часть гитлеровцев в блиндажах уцелела. И как только Куликов перенес огонь в глубину, они вернулись в свои огневые точки и оказали упорное сопротивление наступавшим полкам Железнова.
Батальон Николая Кочетова с дружным «Ура!» первым ворвался в траншеи опорного пункта Выселки и было двинулся на траншеи, седлавшие дорогу на Громовое, но там вдруг ожили вражеские огневые точки, спрятанные в ольшаниках, и солдаты залегли. Так застряли и соседний с Кочетовым батальон и еще полк Кожуры. А севернее, перед опорным пунктом Секарево, залегла соседняя дивизия. Дивизия же, что южнее полка Кожуры штурмовала Костино, йод сильным напором гитлеровцев вынуждена была отступить.
8 августа командарм, который находился на НП этой дивизии, возобновил наступление, нанося главный удар на Костино – Барсуки. Здесь он ввел танковый полк полковника Корчагина. Но противник, плотно прикрывшись артиллерийским огнем и авиацией, стойко защищал каждый окоп, каждую огневую точку. В результате продвижение войск армии, а также и дивизии Железнова было незначительным – километр-два. Полк Тарасова, на который у Железнова была большая надежда, продвинулся тоже мало, но все же вышиб гитлеровцев с высоты 206,2 и вплотную подошел к опорному пункту Кишкино. Здесь вперед выдвинулись батальон Кочетова и еще ближе рота Тараса Подопригоры.
Гитлеровцы взбесились. По батальону открыли ураганный огонь и под его прикрытием двинули на роту Подопригоры «пантеры», а за ними горланившую во всю мочь пехоту, охватили эту роту со всех сторон. И хотя несли большие потери, все же лезли напролом, шаг за шагом сжимая вокруг нее кольцо окружения, и, в конце концов, приблизились настолько, что Куликов прекратил огонь по противнику, так как невольно поражал бы и своих людей.
И в этот трагический момент взвились ракеты – одна, вторая, третья: «Вызываю огонь на себя!» Но никто – ни майор Тарасов, ни полковник Куликов – не решался выполнить этот сигнал.
Кочетов бросил на выручку роты все, чем располагал, в том числе и батарею лейтенанта Гречишкина.
– Где же Гречишкин? Люди же гибнут, – нервничал, спустя некоторое время, Кочетов. – Неужели в балке прихлопнули?
– Леня, – Милютин обратился к замполиту батальона Скворцову, – пробирайся к Гречишкину. Если ранен, то бери команду на себя и выводи батарею вон в те кусты и косоприцельным огнем пали по врагу… – Милютин хотел еще что-то сказать, но Скворцов уже бежал по ходу сообщения к балке.
Успел ли Скворцов добежать до Гречишкина или нет, но Кочетову и Милютину показалось, что добежал, так как там, где кусты венчали балку, запылали пламенные языки, до ушей находившихся на НП долетели резкие хлопки пушечных выстрелов, и вслед за ними «пантеры», штурмовавшие роту Подопригоры, одна за другой застопорились – одна задымилась, другая закрутилась на месте, а третья как-то странно вздрогнула, ахнула взрывом и далеко отбросила башню. Шедший за ними «фердинанд», захромав на левый бок, остановился, но все же повернул орудие в сторону оврага и повел огонь по кустам. Из-за бугра в ту же сторону открыла бешеный огонь вражеская батарея, отчего приовражные кусты плотно закрылись дымом разрывов и пылью.
Но батарея Гречишкина от этого не замолкла и хотя реже, но поражала танки и пехоту врага.
Полковник Корчагин, атаковавший южнее Иванкино, увидев тяжелое положение роты Подопригоры, круто повернул свои танки прямо на артиллерию врага.
Пехота соседнего батальона, возглавляемая старшим лейтенантом Коротковым, также поднялась и ринулась в атаку на выручку Подопригоры.
Воспрянули духом и люди Подопригоры, и хотя все они, как и их командир, были изранены, бросились в штыковую на врага.
Враг не выдержал удара и дрогнул. Вскоре он бежал к лесу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
9 августа командарм южнее полосы Железнова ввел в сражение свой последний резерв – стрелковую дивизию и танковую бригаду. Но они продвинулись немного – на полтора-два километра, вплотную подошли к опорному пункту Костино и завязали за него бой, но так и не взяли.
Севернее дивизии Железнова дело шло немного лучше. Дивизия полковника Моисеевского в тяжелом бою овладела сильно укрепленной позицией Борисковом и нависла с севера над ключевым опорным пунктом Секарево, который несколько раз переходил из рук в руки. Теперь полковник Моисеевский ударил на Секарево не в лоб, а с юга и заставил гитлеровцев поспешно отступить.
Фон Клюге с болью в сердце снял с фронта генерала Рейнгардта еще дивизию, бросил ее здесь в бой и в какой-то мере приостановил продвижение войск на рубеже Секарево – Городок.
Еще четверо суток шло сражение на дорогобужском направлении.
Отражая одну из последних немецких контратак, взвод Сени Бесфамильного захватил пленного при странных обстоятельствах. Очищая после штыковой схватки свою траншею от убитых гитлеровцев, Сеня и его солдаты взяли за плечи и ноги убитого лейтенанта, но тот, к их удивлению, вдруг дернулся, встал и поднял руки.
Сеня скомандовал:
– Сержант Айтаркин и рядовой Забалуев, обыскать!
Те вывернули у офицера все карманы и ничего не нашли, кроме удостоверения личности. Сеня с достойным вниманием посмотрел в удостоверение и, ничего в нем не разобрав, начальственным тоном спросил:
– Звание, фамилия, имя и отчество.
Лейтенант тоже ничего не понял, но догадался и, по привычке приняв стойку смирно, ответил:
– Лейтенант Пауль Гельмут.
– Так. Ясно, – пробурчал Сеня и вручил удостоверение Айтаркину. – Вы старший, вместе с Забалуевым ведите пленного к командиру роты. – И тут, вспомнив предупреждение замполита Милютина – к пленным относиться достойно, как подобает советскому воину, властно показал рукой на ход сообщения и сказал:
– Битте!
Пленный был доставлен к комроты, от него – комбату, а в конце концов – в землянку наблюдательного пункта комдива.
Рассказ лейтенанта Гельмута удивил Железнова. Оказалось, что это командир взвода одного из полков дивизии генерала Мерцеля.
«Не от хорошей жизни фон Клюге выдернул эту дивизию от Рейнгардта и сунул ее сюда», – подумал Железнов. Удивил Гельмут и своим настроением. Оно явно говорило, что в гитлеровских войсках, даже среди офицерского состава, неудержно растет антивоенное и антигитлеровское настроение.
– Еще с весны в нашей дивизии говорили о предстоящем наступлении, – повествовал Пауль Гельмут. – Были такие, из старших офицеров, которые пророчили поход на Москву. Не успели мы еще оправиться после трагедии под Сталинградом, как тут летнее поражение армий генералов Шмидта и Моделя под Орлом. Это произвело гнетущее впечатление и на солдат и на офицеров. В последних боях с вами нам твердили, что этот рубеж надо держать во что бы то ни стало. Отсюда кратчайший путь на Москву. Мол, Красная Армия выдыхается, и в оборонительных стойких боях мы ее перемелем, а затем ударим, да так, что она покатится до Москвы, так как катилась в сорок первом году. Осенью Сталин волей-неволей капитулирует, и тогда войне конец!.. Одновременно пугали нас, что если не удержим этого рубежа и отступим, то война будет продолжаться многие годы! Но несмотря на эти громкие слова, мы, офицеры, видели, как наша армия теряет территорию и инициативу. И мы стали терять веру в победу. Многие офицеры главным виновником военных поражений на востоке считают Гитлера. Они скрытно говорят, что один ефрейтор Гитлер обходится Германии гораздо дороже, чем все покойные и ныне здравствующие генералы и маршалы, вместе взятые. Последние события под Курском, Орлом, Белгородом и здесь меня окончательно убедили в том, что Германия проиграет войну. Вот почему я сдался в плен.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
На ельненском направлении продвижение ударной группировки шло тоже медленно. Тогда Соколовский ввел свой второй эшелон – армию генерала Журавлева, которую, несмотря на плохую погоду, активно поддерживала авиация.
Генерал-фельдмаршал Клюге, чувствуя грандиозную опасность, снял с орловского плацдарма танковую и две пехотные дивизии и бросил их против ударных сил Западного фронта. Севернее Спас-Деменска развернулись кровопролитные бои.
Только на четвертые сутки войска Западного фронта прорвали главную полосу обороны и на пятые форсировали реку Ворону.
Южнее Спас-Деменска более успешно наступала в направлении Ямное армия генерала Попова. На третий день ее передовые части вышли к реке Снопоть.
Тут генерал Соколовский несколько изменил направление армии и генералу Попову приказал повернуть севернее и, прикрываясь слева Снопотью, к 12 августа выйти в район Кузьминичи, что на Варшавском шоссе, и дальше развивать успех на север – навстречу армии Гордова – на Нестеры. Для этого он усилил армию Попова механизированным корпусом, которому поставил задачу перерезать западнее Спас-Деменска железную дорогу на Ельню.
Войска генерала Попова за сутки перехватили шоссе, и его передовые отряды продвинулись еще севернее и ворвались в южную окраину Церковщины, угрожая выйти к большаку и к железной дороге на Ельню, а значит, отрезать гитлеровцам последние пути выхода из «крепости» Спас-Деменска.
13 августа Спас-Деменск стал советским!
В это утро войска Калининского фронта своим левым крылом повели наступление на Демидов и Духовщину, что генерал-фельдмаршалу фон Клюге основательно испортило настроение. Но фельдмаршальский титул не позволил вырваться неуравновешенности наружу, и на возбужденный тон Рейнгардта, докладывавшего о начале наступления Калининского фронта на Демидов, фон Клюге спокойно, но властно ответил:
– Фронт держать до последнего вздоха, до последнего солдата! Хайль Гитлер!
Теперь генерал-фельдмаршал Клюге и его штаб рвали и метали и за счет «выпрямления фронта» вытягивали из-под Орла войска, где воочию было видно поражение армий генералов Шмидта и Моделя.
Вытянув оттуда еще десять дивизий, Клюге бросил восемь против главного удара Западного, две – против Калининского фронтов и ими как бы прикрыл смоленское и рославльское направления.
Ставка Советского Главнокомандования 18 августа приказала этим фронтам временно приостановить наступление, чтобы привести войска в порядок, произвести перегруппировку сил, подтянуть тылы, пополниться людьми и боеприпасами и быть готовыми к новому наступлению.
Теперь на Западном фронте целую декаду было затишье. Наши войска укрепляли позиции, приводили себя в порядок и готовились к наступлению, а гитлеровцы – к обороне.
Готовилась к наступлению и дивизия генерала Железнова. Малое продвижение и большие потери сильно огорчали Якова Ивановича. И если на людях он старался этого не показывать, то оставшись один в своей землянке, склонившись над картой, испещренной синими и красными линиями, скобками, стрелами, овалами, Яков Иванович искал причины неудач. «Плохо продуман и организован прорыв? – спрашивал он себя. И, вспоминая все, что сделано, отвечал: – Нет, все как надо. Может быть, они? – перебирал он действия командиров полков, батальонов, рот. – Нет, они сделали и отдали все. Люди? Люди дрались героически. Мало снарядов? Да, снарядов маловато. Но огонь был организован правильно и на направлении главного удара – достаточной силы… Тогда в чем же?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58