«Что бы все это значило? Ведь к своим идут, так чего же бояться-то?»
– Сзади их фрицев нет?
– Только что говорил с наблюдателями. – Карпов тряс трубкой. – Доложили: «Ни одного солдата».
– Странно… – И, не отрываясь от стереотрубы, Яков Иванович продолжал: – Мне кажется, Петро Семенович, что они боятся, как бы не погибнуть на наших минных заграждениях.
– Бояться им нечего. Проходы ясно обозначены белыми флажками.
– Это хорошо. Но все же вышли к ним навстречу своих людей, и пусть они проведут их через эти проходы.
Не прошло и четверти часа, как на бруствер выползли солдаты и, размахивая белым флагом, каждый громко кричал в раструб:
– Не бойтесь! Идите смело на меня! На моем пути мин нет!
Лавина зашумела и забурлила активнее, однако смелости не проявляла.
Тут вскочил рослый сапер – им оказался Щукин – и во все горло заорал:
– Что ж вы? Идите! Не бойтесь! Я вас проведу! – И, держа флаг над головой, пошел навстречу лавине. Его примеру последовали и другие саперы.
Из этой пестрой толпы вырвался один, другой, за ними ребята, за ребятами женщины, а следом за ними ринулись и остальные.
* * *
Яков Иванович возвратился к себе на НП в конце дня, когда сизая дымка сумерек уже застилала отогретую за день землю, а в безоблачном небе замерцали звезды. Но он не замечал ни чистого неба, ни странной для фронта тишины. Все это затуманили, заглушили только что услышанные стенания спасшихся от страшного кошмара людей. И теперь еще звучали в ушах Железнова жалобные голоса детей: «Мама, есть хочу», «Дядечка, дай хлеба»… И особенно голос мальчугана, все еще дрожавшего от пережитого: «Мама, а это наш дядя?»
– Ваш, мальчик, ваш. Сынка ищу я. Не бойся, тут все наши, – поспешил тогда его успокоить Яков Иванович. Перед глазами возникла стоящая на коленях Ирина Сергеевна перед одинокой белокурой девочкой. Готовая разрыдаться, она дрожащими губами спрашивала:
– А ты подумай хорошенько, припомни – может быть, раньше тебя звали Дусей?
– Не. Меня всегда звали Маша. Машка-затеряшка, – улыбнулась девочка.
– Боже мой, Яков Иванович, – вздох страдания вырвался из груди Ирины Сергеевны, – как две капли воды похожа на Дусю… А где же твои родители? – она все еще не отпускала из объятий девочку.
– Тата в партизанах, а маму, – всхлипнула Маша, – вчера куда-то увели фашисты.
И снова тот же страдальческий вздох и снова вопрос, вопрос матери, уверовавшей, что это ее кровная дочь:
– А как звать твоих маму и папу?
– Маму – Дарья, а тату – Ваня.
Это было уже все! Но Ирина Сергеевна все еще стояла около этой девочки на коленях и, гладя ее лицо, неотрывно смотрела в дорогое ее сердцу лицо малышки.
Позвонила Валентинова:
– Яков Иванович, дорогой, разрешите проехать к Гришину. Там я тоже просмотрю ребят – и за себя и за вас.
У Якова Ивановича не повернулся язык отказать. И он ей поручил:
– Заодно скажите Гришину, что сегодня, часика так через полтора, я буду у него.
А если пожелает приехать сам ко мне, пусть предварительно позвонит.
Теперь этот как бы ничего не значащий разговор вернул его к действительности и заставил снова подумать, что надо сделать, чтобы принять еще массу народа, так как из рассказов крестьян явствовало, что завтра гитлеровцами будет совершен такой же перегон людей. И Железнов невольно взглянул на карту.
«Что же вы, генерал фон Мерцель, не совсем подходящие места выбрали для перегона несчастных? Здесь куда было бы лучше. – Генерал Железнов постучал карандашом по поселку МТФ, где стояла ненавистная фон Мерцелю башня. – Тут и суше, и путь короче, и все как на ладони… – и вдруг замер. Ярко заштрихованные полосы переходов как на участке своей дивизии, а также и соседа, подозрительно охватывали МТФ – основной опорный пункт дивизии Железнова. – А не готовите ли вы нам, уважаемый фон Мерцель, за спинами несчастных коварную подлость?.. Фон Мерцели способны на всякое зверство. На то они и фоны, да еще фашистские!» – Яков Иванович опустился на табуретку и, пододвинув поближе большой блокнот, забормотал себе под нос:
– Предположим, что фон Мерцель завтра за спиной обреченных пустит свои батальоны. А это вполне возможно… Следовательно, надо предпринять такое, чтобы коварство это упредить и спасти от обоюдного расстрела тысячи несчастных. А как?.. – И Железнов снова задумался. Прикинув наконец, что и как, он решил поделиться своими планами с комкором, но вспомнив, что противник может подслушать, позвонил начштакору и доложил ему лишь о количестве перешедших фронт в полосе своей дивизии и о том, что все они накормлены и размещены, а также и то, что он готовился принять завтра еще такую же партию.
– А сколько всего за сегодня перешло? – полюбопытствовал Железнов.
– С вашими вместе 7819. Из них: мужчин – 2151, женщин – 3942 и детей – 1726. Но вы не волнуйтесь, завтра с утра тыл армии всех от вас заберет.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Кстати, переход гражданских задумал не фон Мерцель, а начальство повыше, рассчитывая таким способом «откусить» не только МТФ с башней, но и всю дивизию Железнова и этим ликвидировать нависающий кулак над левым флангом корпуса.
Обсуждая эту операцию с командирами дивизий в своем штабе, командир корпуса генерал от инфантерии рассуждал, глядя на Мерцеля:
– Как вы думаете, что будет делать ваш противник, как его?
– Генерал Железнов, – привстав, ответил Мерцель. – Я полагаю, если Железнов не тупица, должен будет после первого пропуска этого сброда для перестраховки выставить в нейтральную полосу отсекающие огневые средства и ждать атаки из-за спины перегоняемых людей.
– Так мы генерала Железнова обманем и на вашем участке, генерал Мерцель, атаковать его не будем. И так два дня. Это, конечно, удивит не только вашего Железнова, но его соседей и начальников. На третий день вы, генерал, – комкор смотрел на Мерцеля, – ровно в семь ноль-ноль подтвердите нашу «благородную миссию» и переправите как бы остаток небольшую группу людей, чем окончательно убедите противника в нашем благородстве и в какой-то мере притупите его бдительность. Зато вы, – теперь генерал от инфантерии перевел взгляд на генерала Штагеля, командира дивизии, располагавшейся справа от дивизии генерала Мерцеля, – в восемь ноль-ноль третьего дня, когда группа крестьян генерала Мерцеля скроется в траншеях противника и когда, как я полагаю, генерал Железнов успеет сообщить своим соседям, что все прошло благополучно, запустите первую волну переселенцев. И вот когда эта волна минует проходы минных полей и заграждений противника и скроется в их окопах, вы сразу же, пока они будут возиться с людьми первой группы, запускайте вторую, более мощную волну и тут же за ними, ближе к их спинам, свои штурмовые батальоны. Задача этих батальонов – на плечах переселенцев внезапно овладеть первой и второй траншеями, а то и всей первой позицией противника и надежно обеспечить ввод ударного эшелона. Эта ударная группа перехватит все коммуникации и прижмет дивизию Железнова к реке, совместно с вами, генерал Мерцель, уничтожит ее по частям и закрепится по западному берегу реки. В успехе этой операции я уверен, только для этого нужны смелость и решительность!..
Генерал Штагель привстал с намерением спросить: «А если на первом же этапе неудача, тогда что?» Но командир корпуса понял его сомнения и, не слушая, ответил:
– Если же вдруг противник окажется «на высоте» и еще в нейтральной полосе отсечет наши батальоны, тогда пусть винит себя. Весь этот перегоняемый сброд мы уничтожим перед его же передним краем.
На третий день попервоначалу получилось все так, как ожидал этот фашистский генерал от инфантерии. Как только в траншею спрыгнул последний крестьянин, Железнов сразу же оповестил своих соседей и комкора, что благополучно принял небольшую партию, видимо, остатки перегнанных противником крестьян.
Ровно в восемь ноль-ноль генерал Штагель двинул к позициям русских первую волну измученных голодом и холодом людей. К этому же времени он подтянул и вторую группу обреченных и разместил их на открытой местности за второй линией траншеи, чтобы они сами своими глазами видели происходящее, убедились бы в безопасности перехода, следовательно, смелее и без оглядки двигались к своему освобождению. Во вторую группу попал и Гребенюк с ребятами. Хотя движение первой группы проходило без единого выстрела, все же их вопли и стенания выворачивали души людей, ожидавших своей участи.
– Дедушка, миленький, на что их гонят? Расстреляют? Нас тоже? – трясясь всем телом и плача, с мольбой в глазах смотрели на Фомича прижавшиеся к нему ребята. Тот, укрыв всех троих полами зипуна и согревая своим телом, успокаивал, хотя сам не верил собственным словам.
– Расстрелять? Не может быть. Вишь, их гонят как бы к нашим. Стало быть, вот так погонят и нас… Но помните, что говорил продажная шкура переводчик: «Двигайтесь смелее, не оглядываясь назад. А тот, кто вырвется вперед, смерть на месте!» Так что держитесь все около меня. И ты у меня смотри! – Фомич стучал пальцем по лбу Юры. – Рванешься вперед и тут же рухнешь от их пули. Понял?
– Понял, – выдавил из себя Юра.
…Как только первая волна крестьян потонула в траншеях переднего края советских войск, генерал Штагель тут же скомандовал: – Вторая – вперед! – И вторая волна обреченных, а за ними – ударные отряды его дивизии двинулись вперед.
Люди этой партии, несмотря на то, что на их глазах первая волна крестьян прошла благополучно, разноголосо завопили, застонали, заголосили, прижимаясь друг к другу и боясь высунуться из строя.
Иван Фомич, оберегая ребят, держался последних рядов. Но чтобы как-то предохранить ребят от шальной пули, толкал их в людскую гущу.
Дуся оглянулась назад и увидела, что сзади движутся плечом к плечу гитлеровцы.
– Дядечка Ваня! Смотри, фрицы! – выкрикнула она.
– Тише! Не оборачивайся, а то шпокнут. – Фомич и сам давно это заметил, но не подавал виду, думая только о том, как бы спасти ребят и на подходе к советским окопам оповестить о надвигавшейся опасности.
И как только людской поток миновал советские проволочные заграждения, Иван Фомич вырвался вперед и что было силы закричал:
– Товарищи! Сзади нас фрицы! – и повторял это до тех пор, пока не заглушили его голос разразившаяся за спиной пулеметно-автоматная стрельба и душераздирающие вопли людей. И тут произошло то, чего не ожидали ни генерал Штагель, ни его высшее командование.
Командир дивизии, державший оборону против дивизии Штагеля, еще накануне выдвинул вперед, за свою проволоку, пулеметы и группы автоматчиков и подготовил мощный артиллерийский заградительный огонь, поставив командирам задачу крестьян пропустить за проволочные заграждения, а противника перед проволокой отсечь и уложить, да так, чтобы ни один из них не посмел поднять голову.
– Ложись!.. Ползите к окопам! – звучало из советской траншеи.
Фомич не успел прижать ребят к земле, как сам рухнул, подкошенный пулей.
– Ползите, милые, к нашим… – несмотря на страшную боль, шептал он. – Оставьте меня здесь, а сами ползите, и скорее, а то погибнете. Ванюшу не потеряйте…
Но ребята, позабыв страх, подхватили Фомича под мышки.
– Ложись! – взревел Фомич и, схватив Дусю за ногу, подтянул и прижал ее к себе. Беспрерывные сухие разрывы снарядов наконец прижали и ребят к земле.
Кинжальный огонь пулеметов и советской артиллерии повалил противника. Тогда Штагель, злобствуя, накрыл артиллерией плотно жавшихся к земле крестьян. Но недолго пришлось ему зверствовать: крупный калибр советских батарей нащупал артиллерию Штагеля, а заодно и его НП и вскоре заставил ее замолчать.
И теперь под надежным огневым прикрытием заработали санитары. Они стаскивали раненых в «мертвые пространства». За ними ползли и здоровые, а оттуда другой эшелон санитаров и солдат направлял этих людей в траншеи, а там ходами сообщения – кого на ПМП, а кого прямо в тыл дивизии и там к солдатской походной кухне…
Еще в траншее передовой Фомича положили на носилки и отправили на ПМП, а ребят направили в тыл дивизии. Если бы не Ваня и Дуся, то Юра показал бы свою гноившуюся рану и тогда, наверное, как он думал, поехал бы вместе с Фомичом. Но, жалея Валентиновых, он этого не сделал и теперь, взяв все заботы о них на себя, ехал с ними в кузова грузовой машины, сплошь забитой людьми и женщинами. И таким машинам, как казалось Юре, не было ни конца ни края. Километра три ехали лесной ухабистой дорогой. Потом, когда выехали на проселок, дорога стала лучше, и поехали быстрее, так что Юра еле успевал читать то справа, то слева указатели «хозяйств». И вдруг, не веря своим глазам, он прочел: «Хозяйство Железнова».
– Стой! – забарабанил он кулаками в кабину. – Товарищ шофер, остановите!
– Ты чего, малыш? – приоткрыв дверь, высунулся сопровождающий.
– Это хозяйство моего папы, Железнова. Высадите нас здесь, – взмолился Юра.
– Генерала Железнова? – недоверчиво переспросил сопровождающий и, не слушая ответа, сказал: – Нельзя. Приедем на приемно-распределительный пункт, там начальство ему позвонит. И если так, как ты говоришь, то сам генерал приедет и заберет тебя. Все, малыш! И не хнычь, пожалуйста. – Сопровождающий скрылся, гулко хлопнув дверцей.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
– Ну, теперь, Петро Семенович, здесь, кажется, все, и я поехал к Дьяченке. Если соседа прорвут, то, надо полагать, противник будет брать поглубже и бить по нашему второму эшелону.
Направляясь к Дьяченке, Железнов по пути свернул в район медсанбата посмотреть, что там творится.
Приехал как раз, когда кормили перешедших людей. Среди них сновала Ирина Сергеевна, пристально вглядываясь в ребят. Увидев Железнова, подошла к нему и, готовая расплакаться, пожаловалась:
– Ни моих, ни вашего нет.
Яков Иванович по-дружески обнял Ирину Сергеевну и тихо промолвил:
– Мужайся, Ириша, мужайся. Будем с тобой надеяться на лучшее. Если у тебя здесь все, то поедем к Дьяченке, там пообедаем.
– Здесь набирается машина ребят-сирот и часть ребят с матерями, которым некуда идти. Я хочу их отвезти на армейский пункт, заодно посмотреть, нет ли там и наших.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58