— заметил мистер Пиквик.— Жарко? — Как в пекле — накалено — жжет. Участвовал однажды в матче — бессменно у ворот — с другом полковником — сэр Томас Блезо — кто сделает больше перебежек — бросили жребий — мне начинать — семь часов утра — шесть туземцев караульщиками — начал — держусь — жара убийственная — туземцы падают в обморок — пришлось унести — вызвали полдюжины новых — и эти в обмороке — Блезо боулирует — его поддерживают два туземца — не может выбить меня — тоже в обморок — снял полковника — не хотел сдаваться — верный слуга — Квенко Самба — остается последний — солнце припекает — бита в пузырях — мяч почернел — пятьсот семьдесят перебежек — начинаю изнемогать — Квенко напрягает последние силы — выбивает меня — принимаю ванну и иду обедать.— А что сталось с этим… как его? — осведомился мистер Уордль.— Блезо?— Нет, с другим джентльменом.— Квенко Самба?— Да, сэр.— Бедняга Квенко — так и не оправился — меня выбил — себя убил — умер, сэр!Тут незнакомец уткнулся носом в коричневую кружку; хотел ли он скрыть свое волнение, или отведать се содержимое — мы судить не беремся. Знаем только, что он вдруг оторвался от кружки, вздохнул протяжно и глубоко и с тревогой поднял голову, когда два главнейших члена Динглиделлского клуба приблизились к мистеру Пиквику и сказали:— Сэр, мы собираемся устроить скромный обед в «Синем Льве»; надеемся, что вы с вашими друзьями присоединитесь к нам.— Конечно, — сказал мистер Уордль, — в число наших друзей мы включим и мистера… — И он повернулся к незнакомцу.— Джингль, — сообщил этот расторопный джентльмен, тотчас же поняв намек. — Джингль — Альфред Джингль, эсквайр, из поместья Голое место.— Я буду очень рад, — сказал мистер Пикник.— Я тоже, — объявил мистер Альфред Джингль, одной рукой беря под руку мистера Пиквика, а Другой — мистера Уордля и конфиденциально нашептывая на ухо первому джентльмену: — Чертовски хороший обед — холодный, но превосходный — утром заглянул и зал — птица и паштеты и всякая всячина — чудесные ребята — вдобавок хороший тон — воспитанные — весьма!Когда все предварительные церемонии были исполнены, компания, разбившись на маленькие группы по два-три человека, отправилась в город, и не прошло и четверти часа, как все уже сидели в большом зале магльтонской гостиницы «Синий Лев». Председательствовал мистер Дамкинс, а мистер Лаффи исполнял обязанности его заместителя.Зал наполнился громким говором и стуком ножей, вилок и тарелок, метались три бестолковых лакея, и быстро исчезали сытные яства; во всем, что так или иначе способствовало суматохе, мистер Джингль принимал участие, с успехом заменяя по крайней мере полдюжины простых смертных. Когда каждый съел столько, сколько мог вместить, скатерть была снята, и на столе появились стаканы, бутылки и десерт; лакеи удалились, чтобы «привести все в порядок» — иными словами, воспользоваться в собственных своих интересах остатками яств и напитков, какими им удалось завладеть.Среди последовавшего засим общего говора и смеха пребывал в полном молчании лишь один маленький человек с одутловатой физиономией, которая явно предупреждала: «Не говорите мне ничего, или я буду вам возражать»; когда разговор стихал, он осматривался по сторонам, словно готовясь произнести нечто весьма значительное, и время от времени покашливал отрывисто и с невыразимым величием. Наконец, улучив момент, когда шум поутих, человечек произнес очень громко и торжественно:— Мистер Лаффи!Все и каждый погрузились в глубокое молчание, когда названный джентльмен откликнулся:— Сэр?— Я хочу обратиться к вам с несколькими словами, сэр, если вы предложите джентльменам наполнить стаканы.Мистер Джингль покровительственно крикнул: «Слушайте, слушайте», — на что откликнулись все присутствующие, и когда стаканы были наполнены, заместитель председателя провозгласил с видом глубокомысленным:— Мистер Стэпл.— Сэр, — сказал, вставая, человечек, — с тем, что я имею сказать, я хочу обратиться к вам, а не к нашему достойному председателю, ибо наш достойный председатель является в некоторой мере — я бы мог сказать: в значительной мере — объектом того, что я намерен сказать или — если можно так сказать — что я намерен…— Изложить, — подсказал мистер Джингль.— Вот именно, изложить, — продолжал человечек. Очень благодарен моему почтенному другу, если он разрешит мне называть его этим именем (четыре «правильно» и одно «конечно» — из уст мистера Джингля). Сэр, я — деллец, динглиделлец. (Одобрительные возгласы.) Я не могу претендовать на честь почитаться жителем Магльтона, и, признаюсь откровенно, сэр, я не домогаюсь этой чести, и я вам объясню, сэр, почему («слушайте!»): за объединенным Магльтоном я охотно признаю все те почести и отличия, на которые он вправе претендовать, — они слишком многочисленны и слишком хорошо известны, чтобы нуждаться в перечислении. Но, сэр, не забывая о том, что объединенный Магльтон породил Дамкинса и Поддера, будем помнить всегда, что Дингли Делл может похвалиться Лаффи и Страглсом. (Овации.) Пусть не подумают, будто я хочу умалить достоинства двух первых джентльменов. Сэр, я завидую чувствам, обуревающим их по случаю сегодняшнего события. (Одобрение.) Вероятно, каждый слушающий меня джентльмен знает, какой ответ дал императору Александру некий оригинал, который, употребляя заурядный образ, ютился в бочке. «Не будь я Диогеном, — сказал он, — я бы хотел быть Александром». И я нахожу, что эти джентльмены могут сказать: «Не будь я Дамкинсом, я бы хотел быть Лаффи, не будь я Поддером, я бы хотел быть Страглсом». (Общий восторг.) Но, джентльмены Магльтона! В одном ли только крикете проявляют свое превосходство ваши сограждане? Разве не приходилось вам слышать о Дамкинсе как об олицетворении твердости характера? Разве вы не привыкли связывать имя Поддера с защитою прав собственности? (Громкие аплодисменты.) Когда вы вели борьбу за свои права, свободу и привилегии, разве не возникали у вас, хотя бы на секунду, опасения и вы не предавались отчаянию? И когда пребывали вы в унынии, разве не имя Дамкинса вновь раздувало в вашей груди пламя, готовое угаснуть, и разве не достаточно было одного слова из уст этого человека, чтобы вновь запылало яркое пламя, словно никогда оно не угасало? (Бурные овации.) Джентльмены, два имени — Дамкинс и Поддер — я предлагаю окружить сияющим ореолом восторженных рукоплесканий!Тут человечек умолк, и все присутствующие начали кричать и стучать по столу, каковому занятию предавались с небольшими перерывами весь остаток вечера. Тосты следовали за тостами. Мистер Лаффи и мистер Страглс, мистер Пиквик и мистер Джингль — все по очереди служили объектами неумеренных похвал, и каждый по установленному порядку отвечал благодарностью за честь, которой удостоился.Преисполненные энтузиазма к благородному делу, которому мы себя посвятили, мы почувствовали бы невыразимую гордость и уверенность в том, что нами совершено нечто обеспечивающее нам бессмертие, коего в настоящее время мы лишены, имей мы возможность предложить нашим ревностным читателям хотя бы самый поверхностный отчет об этих речах. Мистер Снодграсс сделал, по обыкновению, великое множество записей, которые несомненно доставили бы весьма полезные и ценные сведения, но от пламенного ли красноречия, или от возбуждающего действия вина рука сего джентльмена была до такой степени нетверда, что почерк его едва можно разобрать, а содержание записей и вовсе не вразумительно. Благодаря терпеливому исследованию нам удалось прочесть некоторые слова, имеющие слабое сходство с именами ораторов, и мы можем также различить запись какой-то песни (каковую пел, должно быть, мистер Джингль), где часто и с небольшими интервалами повторяются слова: «чаша», «искрится», «рубин», «веселый» и «вино». Кажется нам, в самом конце заметок мы встречаем какой-то туманный намек на «вареные кости», а затем мелькают слова: «холодный» и «на дворе»; по поскольку все гипотезы, какие мы могли бы создать. исходя из этих данных, будут неизбежно основаны на догадке, мы не склонны предаваться умозаключениям, поводом к которым могут послужить эти данные.Вот почему мы возвращаемся к мистеру Тапмену; добавим только, что за несколько минут до полуночи слышно было, как собрание знаменитостей Дингли Делла и Магльтона распевало с большим чувством и воодушевлением прекрасную и трогательную национальную песню: Не разойдемся до утра,Не разойдемся до утра,Не разойдемся до утра.Пока не забрезжит свет! Глава VIII, ярко иллюстрирующая мысль, что путь истинной любви — не гладкий рельсовый путь
Мирное уединение Дингли Делла, присутствие стольких представительниц прекрасного пола, заботы и беспокойство, ими проявляемое, — все это благоприятствовало росту и развитию тех нежных чувств, какие природа заложила в груди мистера Треси Тапмена и каковым, по-видимому, суждено было ныне сосредоточиться на одном прелестном объекте. Юные леди были миловидны, приветливы, характер их не оставлял желать лучшего, но в этом возрасте они отнюдь не могли претендовать на то достоинство в манере держать себя, на тo «не тронь меня» в осанке, на то величие во взоре, которые отличали незамужнюю тетушку от всех женщин когда-либо виденных мистером Тапменом. Ясно, что было что-то родственное в их натуре, что-то таинственно созвучное в их сердцах. Ее имя было первым словом, сорвавшимся с уст мистера Тапмена, когда он, раненый, лежал на траве; и ее истерический смех был первым звуком, коснувшимся его ушей, когда его привели домой. Но проистекало ли ее волнение из милой и женственной чувствительности, неугасимой ни при каких обстоятельствах, или было оно порождено более пылким и страстным чувством, которое мог пробудить только он, единственный из смертных? Эти сомнения терзали его мозг, когда он лежал простертый на диване; эти сомнения он намерен был разрешить немедленно и раз навсегда.Был вечер. Изабелла и Эмили вышли погулять с мистером Трандлем; старая глухая леди заснула в своем кресле; из отдаленной кухни доносилось тихо и монотонно храпенье жирного парня; шустрые служанки вертелись у кухонной двери, наслаждаясь приятным вечером и радостями флирта, проводимого по всем правилам с какими-то увальнями, состоявшими при ферме; а интересная пара сидела всеми забытая, всех забывшая, мечтая лишь друг о друге; короче говоря, они сидели, напоминая пару сложенных лайковых перчаток, прильнув друг к другу.— Я позабыла о моих цветах, — сказала тетушка.— Полейте их сейчас, — настойчиво посоветовал мистер Тапмен.— Вы простудитесь, уже вечер, — нежно возразила незамужняя тетушка.— О нет! — сказал мистер Тапмен, поднимаясь с места. — Мне это пойдет на пользу. Разрешите вас сопровождать.Леди поправила повязку, которая поддерживала левую руку юного кавалера, приняла предложенную ей правую руку и повела его в сад.В дальнем углу сада находилась беседка, заросшая жимолостью, жасмином и вьющимися растениями, — одно из тех приятных убежищ, которые возводятся гуманными людьми для удобства пауков.Незамужняя тетушка взяла валявшуюся в углу большую лейку и хотела выйти из беседки. Мистер Тапмен удержал ее и усадил на скамье рядом с собою.— Мисс Уордль! — сказал он.Незамужняя тетушка затрепетала, а камешки, случайно попавшие в большую лейку, затарахтели, как детская погремушка.— Мисс Уордль, — сказал мистер Тапмен, — вы — ангел!— Мистер Тапмен! — воскликнула Рейчел и сделалась такой же красной, как лейка.— Больше, чем ангел! — сказал красноречивый пиквикист. — Мне это слишком хорошо известно.— Говорят, все женщины — ангелы, — игриво прошептала леди.— Кто же в таком случае вы? И с кем могу я вас сравнить? — возразил мистер Тапмен. — Встречал ли кто-нибудь женщину, похожую на вас? Где еще мог бы я найти столь редкое соединение прекрасных качеств и красоты? Где мог бы я искать… О! — Тут мистер Тапмен умолк и пожал руку, державшую ручку счастливой лейки.Леди отвернулась.— Мужчины такие обманщики, — чуть слышно прошептала она.— Верно! — подхватил мистер Тапмен. — Но не все. На свете есть по крайней мере одно существо, которое никогда не изменится, одно существо, которое радо было бы посвятить всю свою жизнь вашему счастью, которое живет только ради ваших глаз, дышит только ради вашей улыбки, несет тяжкое бремя жизни только ради вас.— Если бы можно было найти такого человека…начала леди.— Но найти его можно, — перебил пылкий мистер Тапмен. — Он уже найден. Мисс Уордль, он здесь.И не успела незамужняя тетушка угадать его намерение, как мистер Тапмеп упал на колени к ее ногам.— Мистер Тапмен, встаньте! — воскликнула Рейчел.— Никогда! — последовал доблестный ответ. — О Рейчел! — Он схватил ее податливую руку и прижал к губам; лейка упала на землю. — О Рейчел, скажите, что любите меня!— Мистер Тапмен, — отвернувшись, прошептала незамужняя тетушка, — я едва могу выговорить эти слова, но… но… я не совсем равнодушна к вам.Едва услышав это признание, мистер Тапмен приступил к совершению того, на что его толкало восторженное чувство и что, насколько нам известно (ибо мы мало осведомлены в такого рода вещах), всегда делают люди при данных обстоятельствах. Он вскочил и, обвив рукой шею незамужней тетушки, запечатлел на ее устах множество поцелуев, каковые она, после требуемых приличием борьбы и сопротивления, принимала так спокойно, что нельзя предугадать, сколько бы еще мог запечатлеть их мистер Тапмен, если бы леди весьма непритворно не вздрогнула и не воскликнула испуганным голосом:— Мистер Тапмен, за нами следят! Нас увидели!Мистер Тапмен оглянулся. Перед ними, не шевелясь, стоял жирный парень и, выпучив большие круглые глаза, смотрел в беседку, но на его лице не отражалось и тени того, что самый опытный физиономист мог бы назвать изумлением, любопытством или каким-либо другим чувством, волнующим человеческое сердце. Мистер Таимся смотрел на жирного парня, а жирный парень уставился на него, и чем дольше созерцал мистер Тапмен безучастную физиономию жирного парня, тем тверже убеждался, что тот либо ничего не видел, либо не понял того, что происходило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20