по все они его забыли, и он шел никем не узнанный.Последние мягкие лучи заходящего солнца упали на землю, бросая яркий отблеск на желтые снопы пшеницы и удлиняя тени фруктовых деревьев, когда он остановился перед старым домом, где прошло его детство, — перед домом, к которому стремился с бесконечной любовью в течение долгих, томительных лет заключения и тоски. Частокол был низкий, хотя он прекрасно помнил то время, когда этот же частокол казался ему высокой стеной; он заглянул в старый сад. Огородных растений и ярких цветов было в нем больше, чем в прежние времена, но старые деревья уцелели, — вон то самое дерево, под которым он сотни раз лежал, устав от беготни на солнцепеке, и чувствовал, как подкрадывается к нему сладкий безмятежный сон — сон счастливого детства. В доме разговаривали. Он прислушался, но голоса показались ему чужими, он их не узнавал. И звучали они весело; а ведь он прекрасно знал, что в разлуке с ним его бедная старуха мать не может веселиться, и он отошел. Открылась дверь, и шумно, с громкими криками выбежала группа детей, в дверях появился отец с маленьким мальчиком на руках, и дети окружили его, хлопая в ладоши, увлекая за собой, чтобы втянуть в веселую игру. Каторжник подумал о том, сколько раз на этом самом месте ежился он от страха при виде своего отца. Вспомнил, как часто он дрожа закрывался с головой одеялом и слышал грубые слова, удары и вопли матери. Уходя отсюда, он громко разрыдался от душевной боли, но сжал кулаки и в безумной тоске стиснул зубы.Так вот оно — возвращение, о котором он мечтал на протяжении многих мучительных лет, и ради этого перенес столько страданий! Ни одной приветственной улыбки, ни одного взгляда, несущего прощение, нет дома, где бы нашел он приют, нет руки, которая протянулась бы ему на помощь, — а ведь пришел он в свою родную деревню! По сравнению с этим одиночеством, что значило одиночество в диких дремучих лесах, где не встретить человека!Он понял, что там, в далекой стране изгнания и позора, представлял себе родную деревню такой, какою ее покинул, не думал о том, как изменится она за время его отсутствия. Печальная действительность больно его ударила, и глубокое уныние овладело им. У него не хватило мужества наводить справки или явиться к тому единственному человеку, который, по всей вероятности, встретит его ласково и сочувственно. Медленно побрел он дальше; словно чувствуя себя виноватым, он избегал проезжей дороги, свернул на луг, хорошо ему знакомый, закрыл лицо руками и бросился на траву.Он не заметил, что возле него на насыпи лежит какой-то человек. Когда тот повернулся, чтобы украдкой взглянуть на пришельца, одежда его зашуршала, и Эд» мондс поднял голову.Человек уселся на земле. Это был сгорбленный старик. с морщинистым желтым лицом, обитатель работного дома. если судить по одежде. Он казался очень старым, но дряхлостью своей был, по-видимому, обязан распутной жизни или болезням, а не прожитым годам. Он в упор смотрел на незнакомца, и через несколько секунд какой-то странный, тревожный огонек загорелся в его тусклых и сонных глазах, и казалось, они вот-вот выскочат из орбит. Эдмондс приподнялся, встал на колени и пристально стал вглядываться в лицо старика. Они молча смотрели друг на друга.Старик смертельно побледнел. Задрожав всем телом, он с трудом поднялся. Эдмондс вскочил. Тот отступил на шаг. Эдмондс двинулся к нему.— Я хочу услышать ваш голос, — хрипло, прерывисто сказал каторжник.— Не подходи! — крикнул старик и присовокупил страшное проклятие.Каторжник ближе подошел к нему.Тот взвизгнул:— Не подходи! — Обезумев от ужаса, он поднял палку и нанес Эдмондсу тяжелый удар по лицу.— Отец… дьявол! — сквозь стиснутые зубы пробормотал каторжник. Он рванулся вперед, схватил старика за горло, — но это был его отец, и руки его бессильно опустились.Старик громко завопил. Этот вопль пронесся над пустынными полями, словно завывание злого духа. Лицо его почернело; из носа и изо рта хлынула кровь и окрасила траву в густой, темно-красный цвет; он зашатался и упал. У него лопнул кровеносный сосуд, и он был мертв раньше, чем сын попытался его поднять.В том уголке кладбища, — помолчав, сказал старый джентльмен, — в том уголке кладбища, о котором я упоминал выше, похоронен человек, служивший у меня в течение трех лет после этих событий и проявивший такое глубокое раскаяние и смирение, какие редко приходится наблюдать. При его жизни никто, кроме меня, не знал, кто он такой и откуда пришел. Это был Джон Эдмондс, вернувшийся каторжник. Глава VII о том, как мистер Уинкль, вместо того чтобы метить в голубя и попасть в ворону, метил в ворону и ранил голубка; как клуб крикетистов Дингли Делла состязался с, объединенным Магльтоном и как Дингли Делл давал обед в честь объединенных магльтонцев, а также о других интересных и поучительных вещах
Утомительный ли день, полный приключений, или снотворное действие, вызванное рассказом священника, повлияли так сильно на мистера Пиквика, но когда его провели в уютную спальню, не прошло и пяти минут, как он погрузился в крепкий сон без сновидений, из которого его вывело только утреннее солнце, укоризненно бросавшее яркие лучи в его комнату. Мистер Пиквик отнюдь не был лежебокой; он вскочил с постели, как выскакивает пылкий воин из своей палатки.— Приятное, приятное местечко! — прошептал восторженный джентльмен, открывая окно. — Может ли тот, кто однажды почувствовал влияние подобного пейзажа, жить, созерцая изо дня в день кирпичи и черепицы? Можно ли влачить существование там, где петух встречается только в виде флюгера, где о Пане напоминает только панель и где зелень — только в зеленной лавке? Кто может вынести прозябание в таком месте? Кто, спрашиваю я, может это выдержать? И, руководствуясь весьма похвальными прецедентами, мистер Пиквик долго вопрошал самого себя, после чего высунул голову из окна и огляделся по сторонам.Густой сладкий запах сена, сложенного в стога, поднимался к окну его комнаты; цветочные клумбы под окном насыщали воздух своими ароматами; ярко-зеленые лужайки были покрыты утренней росой, которая сверкала на каждом листочке, трепетавшем под легким ветерком, а птицы пели так, словно каждая искрящаяся росинка была для них источником вдохновения.Мистер Пиквик погрузился в упоительные и сладкие мечты.— Эй, послушайте! — долетел до него чей-то оклик.Он посмотрел направо, но никого там не увидел; его глаза обратились налево и пронизали далекое пространство; он возвел их к небу, но там в нем не нуждались, наконец, сделал то, с чего начал бы всякий заурядный человек, а именно посмотрел в сад и увидел мистера Уордля.— Как поживаете? — осведомился добродушный хозяин, дыша полной грудью в предвкушении наслаждений. — Чудесное утро, не правда ли? Рад, что вы так рано встали. Спускайтесь-ка поживее и приходите сюда. Я буду вас ждать.Мистер Пиквик не заставил повторять приглашение. В десять минут он закончил свой туалет и по истечении этого времени находился уже в обществе пожилого джентльмена.— Послушайте! — сказал в свою очередь мистер Пиквик, заметив, что его спутник держит ружье, а другое лежит на траве. — Что это вы задумали?— Мы с нашим другом хотим перед завтраком пострелять грачей, — ответил хозяин. — Он, кажется, прекрасный стрелок.— Я слыхал от него, что он превосходно стреляет, отозвался мистер Пиквик, — по никогда еще не видал.— Что же это он не идет? — заметил хозяин. — Джо, Джо!Из дома вышел жирный парень, который благодаря бодрящему утреннему воздуху был погружен в дремоту не больше, чем на три четверти с дробью.— Ступайте наверх и скажите джентльмену, что он найдет меня и мистера Пиквика в грачевнике. Проводите джентльмена туда, слышите?Парень пошел исполнять приказание, а хозяин, неся оба ружья, словно новый Робинзон Крузо, направился к садовой калитке.— Вот наше место, — объявил пожилой джентльмен, останавливаясь в аллее после нескольких минут ходьбы. Дальнейшее разъяснение было излишним, ибо неумолчное карканье ничего не подозревавших грачей выдавало их местопребывание.Пожилой джентльмен положил одно ружье на землю, а другое зарядил.— Вот они, — сказал мистер Пиквик, когда вдали появились фигуры мистера Тапмена, мистера Снодграсса и мистера Уинкля.Жирный парень, не совсем уверенный в том, которого джентльмена следует позвать, проявил исключительную сообразительность и, по избежание возможной ошибки, позвал всех троих.— Пожалуйте! — крикнул пожилой джентльмен, обращаясь к мистеру Уинклю. Такому страстному охотнику, как вы, полагается давным-давно быть на ногах, даже ради такого пустяка.Мистер Уинкль ответил принужденной улыбкой и взял готовое ружье с таким выражением лица, которое скорее приличествовало бы грачу, терзаемому предчувствием насильственной смерти. Это могла быть и охотничья страсть, но она почему-то разительно смахивала на уныние.Пожилой джентльмен дал знак, и двое оборванных мальчуганов, которые были препровождены сюда под надзором юного Лемберта Юный Лемберт — Дэниел Лемберт, феноменальный толстяк, весом около двадцати пудов; он выступал в балаганах в самом начале прошлого века, умер сорока лет, в 1809 году.

, тотчас же полезли на деревья.— Зачем здесь эти ребята? — отрывисто спросил мистер Пиквик.Он был встревожен, ибо, наслышавшись о бедственном положении земледельческого населения, предположил, что деревенские ребята вынуждены с риском для жизни искать заработка, служа мишенью неопытным стрелкам.— Это только для начала игры, — смеясь, ответил мистер Уордль.— Для чего? — переспросил мистер Пиквик.— Да, проще говоря, для того, чтобы вспугнуть грачей.— Ах, вот что! И это все?— Вы удовлетворены?— Вполне.— Отлично! Мне начинать?— Пожалуйста, — ответил мистер Уинкль, радуясь некоторой отсрочке.— В таком случае отойдите в сторону. За дело!Мальчишка закричал и начал раскачивать ветку, на которой было гнездо. С полдюжины молодых грачей, неистово крича, вылетели, чтобы разузнать, в чем дело. Пожилой джентльмен ответил выстрелом. Одна птица упала, остальные разлетелись.— Поднимите ее, Джо, — сказал пожилой джентльмен.На лице юноши засияла улыбка. В воображении его пронеслось смутное видение паштета из грачей. Унося птицу, он смеялся, — это был увесистый грач.— Ну-с, мистер Уинкль, палите, — сказал хозяин, снова заряжая свое ружье.Мистер Уинкль выступил вперед и прицелился. Мистер Пиквик и его друзья невольно съежились, опасаясь, как бы не посыпались на них убитые грачи, ибо никто не сомневался в том, что грачи посыплются градом после смертоносного выстрела мистера Уинкля. Наступило торжественное молчание… громкий крик… хлопанье крыльев… что-то слабо щелкнуло.— Что случилось? — воскликнул пожилой джентльмен.— Не стреляет? — осведомился мистер Пиквик.— Осечка! — объявил мистер Уинкль, который очень побледнел — должно быть, от разочарования.— Странно, — сказал пожилой джентльмен, беря ружье. — Никогда еще не давало оно осечки. А что же это я не вижу никаких следов пистона?— Черт возьми! — воскликнул мистер Уинкль. Я и забыл о пистоне.Эта маленькая оплошность была исправлена. Мистер Пиквик снова съежился. Мистер Уинкль с видом решительным и непреклонным выступил вперед; мистер Тапмен выглядывал из-за дерева.Мальчишка закричал; вылетело четыре птицы. Мистер Уинкль выстрелил.Раздался вопль, скорее человеческий, чем птичий, вопль, исторгнутый физической болью. Мистер Тапмен спас жизнь многих невинных птиц, приняв часть заряда и левую руку.Нет слов описать поднявшуюся суматоху. Рассказать, как мистер Пиквик в порыве чувств назвал мистера Уинкля «негодяем», как мистер Тапмен лежал распростертый на земле и как пораженный ужасом мистер Уинкль опустился возле него на колени, как мистер Тапмен в забытьи выкрикивал чье-то женское имя, затем открыл сперва один глаз, потом другой, после чего упал навзничь и закрыл оба глаза, — описать эту сцену со всеми подробностями не легче, чем изобразить, как несчастный постепенно приходил в себя, как перевязали ему руку носовыми платками и как встревоженные друзья медленно повели его, поддерживая под руки.Они приближались к дому. У калитки сада стояли леди, поджидая их к завтраку. Появилась незамужняя тетушка: она улыбнулась и сделала знак, чтобы они ускорили шаги. Было ясно, что она понятия не имеет о катастрофе. Бедняжка! Бывают моменты, когда неведение воистину блаженно.Они подошли ближе.— Что случилось со старичком? — проговорила Изабелла Уордль.Незамужняя тетушка не обратила внимания на эти слова, она думала, что они относятся к мистеру Пиквику. В ее глазах Треси Тапмен был юношей; его возраст она рассматривала в уменьшительное стекло.— Не пугайтесь! — крикнул старый хозяин, не желая тревожить дочерей.Маленькая группа тесно обступила мистера Тапмена, и леди не могли разглядеть, что именно произошло.— Не пугайтесь, — повторил хозяин.— Что случилось? — завизжали леди.— С мистером Тапменом случилось маленькое несчастье, вот и все.Незамужняя тетушка испустила пронзительный вопль, разразилась истерическим смехом и упала навзничь и объятия племянниц.— Облейте ее холодной водой, — сказал старый джентльмен.— Нет, нет, — пролепетала незамужняя тетушка. Мне уже лучше. Белла, Эмили, врача! Он ранен?.. Умер? Он… ха-ха-ха!Тут с незамужней тетушкой начался припадок — номер второй истерического смеха вперемежку с воплями.— Успокойтесь, — вымолвил мистер Тапмен, чуть не до слез растроганный этим проявлением сочувствия. Дорогая, дорогая моя леди, успокойтесь.— Это его голос! — воскликнула незамужняя тетушка, причем обнаружились серьезные симптомы, предвещающие припадок номер третий.— Умоляю вас, не волнуйтесь, дорогая леди, — успокоительно заговорил мистер Тапмен. — Уверяю вас, я ранен очень легко.— Так вы не умерли! — восклицала истерическая леди. — О, скажите, что вы не умерли!— Не дури, Рейчел! — вмешался мистер Уордль, проявляя некоторую грубость, не совсем уместную, если принять во внимание поэтичность этой сцены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20