Одним лишь взглядом обмениваются пожилой человек и миледи, и на одно лишь мгновение всегда опущенная завеса взлетает вверх. Вспыхивает подозрение, страстное и острое. Еще мгновение, и завеса опускается снова.
– Прошу прощения, леди Дедлок… тысячу раз прошу прощения. Никак не ожидал застать вас здесь в такой час. Я думал, в комнате никого нет. Прошу прощения.
– Не уходите! – останавливает она его небрежным тоном. – Пожалуйста, останьтесь здесь. Я уезжаю на обед. Я уже кончила свой разговор с этим молодым человеком.
Расстроенный молодой человек выходит, кланяясь и подобострастно выражая надежду, что мистер Талкингхорн чувствует себя хорошо.
– Так, так, – говорит юрист, посматривая на него из-под сдвинутых бровей, хотя кому-кому, а мистеру Талкингхорну достаточно лишь бросить взгляд на мистера Гаппи. – От Кенджа и Карбоя, кажется?
– От Кенджа и Карбоя, мистер Талкингхорн. Моя фамилия Гаппи, сэр.
– Именно. Да, благодарю вас, мистер Гаппи, я чувствую себя прекрасно.
– Рад слышать, сэр. Желаю вам чувствовать себя как можно лучше, сэр, во славу нашей профессии.
– Благодарю вас, мистер Гаппи.
Мистер Гаппи выскальзывает вон крадущимися шагами. Мистер Талкингхорн, чей старомодный поношенный черный костюм по контрасту еще сильнее подчеркивает великолепие леди Дедлок, предлагает ей руку и провожает ее вниз по лестнице до кареты. Возвращается он, потирая себе подбородок, и в течение всего этого вечера потирает его очень часто.

Глава XXXIV
Поворот винта

– Что это такое? – спрашивает себя мистер Джордж. – Холостой заряд или пуля… осечка или выстрел?
Предмет этих недоумений – распечатанное письмо, – явно приводит кавалериста в полное замешательство. Он разглядывает письмо, держа его в вытянутой руке, потом подносит близко к глазам; берет его то одной рукой, то другой; перечитывает, наклоняя голову то вправо, то влево, то хмуря, то поднимая брови, и все-таки не может ответить на свой вопрос. Широкой ладонью он разглаживает письмо на столе, потом, задумавшись, ходит взад и вперед по галерее, то и дело останавливаясь, чтобы снова взглянуть на него свежим взглядом. Но даже это не помогает.
«Что же это такое, – раздумывает мистер Джордж, – холостой заряд или пуля?»
Неподалеку от него Фил Сквод при помощи кисти и горшка с белилами занимается побелкой мишеней, негромко насвистывая в темпе быстрого марша и на манер полковых музыкантов песню о том, что он «должен вернуться к покинутой деве и скоро вернется к ней «…и скоро вернется к ней…» – строки из популярной в XIX веке английской песенки «Покинутая девушка».

».
– Фил!
Кавалерист подзывает его кивком.
Фил идет к нему, как всегда: сначала бочком отходит в сторону, словно хочет куда-то удалиться, потом бросается на своего командира, как в штыковую атаку. Брызги белил отчетливо выделяются на его грязном лице, и он чешет свою единственную бровь ручкой малярной кисти.
– Внимание, Фил! Слушай-ка, что я тебе прочитаю.
– Слушаю, командир, слушаю.
– «Сэр! Позвольте мне напомнить Вам (хотя, как Вам известно, по закону я не обязан Вам напоминать), что вексель сроком на два месяца, выданный Вами под поручительство мистера Мэтью Бегнета на сумму девяносто семь фунтов четыре шиллинга и девять пенсов, подлежит к уплате завтра, а посему благоволите завтра же внести означенную сумму по предъявлении упомянутого векселя. С почтением Джошуа Смоллуид». Что ты на это скажешь, Фил?
– Беда, хозяин.
– Почему?
– А потому, – отвечает Фил, задумчиво разглаживая поперечную морщину на лбу ручкой малярной кисти, – что, когда с тебя требуют деньги, это всегда значит, что быть беде.
– Слушай, Фил, – говорит кавалерист, присаживаясь на стол. – Ведь я, можно сказать, уже выплатил половину своего долга в виде процентов и прочего.
Отпрянув назад шага на два, Фил неописуемой гримасой на перекошенном лице дает понять, что, на его взгляд, это не может улучшить положения.
– Но слушан дальше, Фил, – говорит кавалерист, опровергая движением руки преждевременные выводы Фила. – Мы договорились, что вексель будет… как это называется… переписываться. И я его переписывал множество раз. Что ты на это скажешь?
– Скажу, что на этот раз переписать не удастся.
– Вот как? Хм! Я тоже так думаю.
– Джошуа Смоллуид, это тот, кого сюда притащили в кресле?
– Он самый.
– Начальник, – говорит Фил очень серьезным тоном, – по характеру он пиявка, а по хватке – винт и тиски; извивается как змея, а клешни у него как у омара.
Образно выразив свои чувства и немного подождав дальнейших вопросов, мистер Сквод обычным путем возвращается к недобеленной мишени и громким свистом объявляет во всеуслышание, что он должен вернуться и скоро вернется к некоей воображаемой деве. Джордж, сложив письмо, подходит к нему.
– Командир, – говорит Фил, бросив на него хитрый взгляд, – а все-таки есть способ уладить дело.
– Уплатить долг, что ли? Чего бы лучше – да не могу!
Фил качает головой.
– Нет, начальник, нет… не такой плохой. Но способ есть; смотрите, как надо поступить! – говорит Фил, делая мастерской мазок своей кистью.
– Ты хочешь сказать – «произвести побелку», то есть объявить себя несостоятельным должником?
Фил кивает.
– Ну и способ! А ты знаешь, что тогда будет с Бегнетами? Ты знаешь, что они разорятся, выплачивая мои долги? Так вот ты какой честный, Фил, – говорит кавалерист, разглядывая его с немалым возмущением, – хорош, нечего сказать!
Стоя на одном колене перед мишенью, Фил горячо оправдывается, подчеркивая свои слова множеством аллегорических взмахов кистью и оглаживая большим пальцем края белой поверхности: оказывается, он совсем позабыл о поручительстве Бегнета, – но раз так, делать нечего, и пусть ни один волосок не упадет с головы любого члена этого достойного семейства; а пока он оправдывается, за стеной, в длинном коридоре, раздается шум шагов, и слышно, как кто-то веселым голосом спрашивает, дома ли Джордж. Бросив взгляд на хозяина, Фил поднимается, припадая на одну ногу, и отвечает: «Начальник дома, миссис Бегнет! Он здесь!» И вот появляется сама «старуха» вместе с мистером Бегнетом.
«Старуха» никогда не выходит на улицу без серой суконной накидки, грубой, поношенной, но очень опрятной, и несомненно той самой, которой столь дорожит мистер Бегнет за то, что она проделала весь путь из другой части света домой, в Европу, вместе с миссис Бегнет и зонтом. А зонт – этот неизменный спутник «старухи» – тоже всегда сопровождает ее, когда она выходит из дому. Цвет у него такой, что подобного нигде в мире не увидишь, а вместо ручки – ребристый деревянный крюк, в конец которого, похожий на нос корабля или птичий клюв, вставлена металлическая пластинка, напоминающая оконце над дверью подъезда или овальное стеклышко от очков – украшение, не наделенное способностью оставаться на своем посту с тем упорством, которого можно было бы ждать от предмета, длительно связанного с британской армией. 3онт у «старухи» какой-то весь обвисший, расхлябанный, в его «корсете» явно не хватает спиц, а все потому, надо думать, что он много лет служил дома – буфетом, а в путешествиях – саквояжем. Как бы то ни было, «старуха» целиком полагается на свою испытанную накидку с ее объемистым капюшоном и потому никогда не распускает зонта, но обычно пользуется этим орудием как жезлом, когда, делая покупки, хочет указать на заинтересовавшие ее куски мяса или пучки зелени или же стремится привлечь внимание торговцев дружеским тычком. Она никогда не выступает в поход без своей корзинки для покупок, которая смахивает на колодец, сплетенный из ивовых прутьев и прикрытый двухстворчатой откидной крышкой. Итак, в сопровождении этих своих верных спутников, в простой соломенной шляпке, из-под которой весело выглядывает открытое загорелое лицо, миссис Бегнет, краснощекая и сияющая, появляется в «Галерее-Тире» Джорджа.
– Ну, Джордж, старый друг, – говорит миссис Бегнет, – как вы себя чувствуете нынче утром? А утро-то какое солнечное!
Дружески пожав ему руку, миссис Бегнет переводит дух после долгого пешего пути и садится отдохнуть. Приучившись отдыхать где угодно – и на верхушках обозных фур и на других столь же мало удобных местах, – она усаживается на твердую скамью, развязывает ленты своей шляпы, потом, откинув ее на затылок, складывает руки и, видимо, чувствует себя очень уютно.
Между тем мистер Бегнет уже успел пожать руку своему старому товарищу и Филу, которого миссис Бегнет тоже приветствует добродушным кивком и улыбкой.
– Ну, Джордж, – быстро начинает миссис Бегнет, – вот и мы с Дубом! – Она привыкла называть так своего мужа, должно быть потому, что в те времена, когда они познакомились, его прозвали в полку Железным дубом за удивительную твердость и жесткость черт его лица. – Мы зашли, чтобы, как всегда, уладить дело с этим поручительством. Дайте ему подписать новый вексель, Джордж, и он подпишет как полагается.
– А я сам хотел зайти к вам нынче утром, – неохотно отзывается кавалерист.
– Да, так и мы думали; но решили выйти пораньше, а Вулиджа – до чего он хороший мальчик! – оставили присматривать за сестрами, и вот, как видите, пришли к вам. Дуб теперь так занят на службе и так мало двигается, что ему полезно прогуляться. Но что с вами, Джордж? – спрашивает миссис Бегнет, прервав оживленную болтовню. – Вы прямо сам не свой!
– Я действительно сам не свой, – отвечает кавалерист. – Меня немножко сбили с позиции, миссис Бегнет.
Ее умные острые глаза сразу же угадывают правду.
– Джордж! – Она поднимает указательный палец. – Не говорите мне, что случилось что-то нехорошее с поручительством Дуба! Не говорите так, Джордж, ради наших детей!
Кавалерист смотрит на нее, и лицо у него расстроенное.
– Джордж, – продолжает миссис Бегнет, размахивая обеими руками для пущей выразительности и то и дело хлопая себя ладонями по коленям, – если вы допустили, чтобы с поручительством Дуба случилось что-то нехорошее, если вы его запутали, если по вашей милости наше добро пойдет с молотка, а я вижу по вашему лицу, Джордж, – читаю как по-печатному, – что не миновать нам этого самого молотка, значит вы поступили очень скверно, а нас обманули жестоко. Жестоко, Джордж, скажу я вам. Вот что!
Мистер Бегнет обычно неподвижен, как насос или фонарный столб, но сейчас он кладет широкую правую ладонь на лысую голову, как бы затем, чтобы защитить ее от душа, и в великом замешательстве смотрит на миссис Бегнет.
– Джордж, – говорит его «старуха», – я вам просто удивляюсь! Джордж, мне стыдно за вас! Я бы никогда не поверила, Джордж, что вы можете так поступить! Как говорится, «лежачий камень мохом обрастает», а я всегда знала, что вы не лежачий камень, значит мохом не обрастете, но у меня и в мыслях не было, что вы способны унести наш маленький пучок моха, – ведь на этот пучок Бегнету с детьми жить надо. Сами знаете, как он работает и какой он степенный. А Квебек, Мальта, Вулидж – вы же знаете, какие они; вот уж не ожидала, что у вас хватит духу, что у вас может хватить духу так нам удружить. Ох, Джордж! – И миссис Бегнет вытирает накидкой непритворные слезы. – Как вы могли?
Миссис Бегнет умолкла, мистер Бегнет, сняв руку с головы, словно душ уже прекратился, безутешно взирает на побледневшего мистера Джорджа, а тот в отчаянии смотрит на серую накидку и соломенную шляпу.
– Слушай, Мэт, – начинает кавалерист сдавленным голосом, обращаясь к мистеру Бегнету, но не отрывая глаз от его жены, – мне тяжело, что ты принимаешь все это так близко к сердцу, – и я полагаю, что дело уж не так плохо, как кажется. Сегодня утром я действительно получил вот это письмо, – и он читает письмо вслух, – однако надеюсь, что все еще можно уладить. Ну, а насчет камня, что ж, это правильно сказано. Я и вправду не лежу на месте, а все качусь да качусь, а когда, бывало, скатывался на чужую дорогу, так ни разу не прикатил туда ничего хорошего; это я знаю. Но никто не любит твою жену и детей больше, чем их люблю я, твой старый товарищ, бродяга, и я верю, что вы оба простите меня, если можете. Не думайте, что я от вас что-нибудь скрыл. Это письмо я получил только четверть часа назад.
– Старуха, – бурчит мистер Бегнет, немного помолчав, – скажи ему мое мнение.
– Ох, почему он не женился, – отзывается миссис Бегнет, смеясь сквозь слезы, – почему не женился на вдове Джо Пауча в Северной Америке? Тогда не стряслась бы с ним эта беда.
– Старуха правильно сказала, – говорит мистер Бегнет. – Почему ты не женился, а?
– Ну, теперь у вдовы Джо Пауча, надо думать, есть муж получше меня, – отвечает кавалерист. – Так ли, этак ли, а я теперь здесь, и не женат на ней. Что же мне делать? Вот все, что у меня за душой, – сами видите. Это не мое добро, а ваше. Скажите слово, и я распродам все до нитки. Да если б только я мог надеяться, что выручу примерно ту сумму, какая нам нужна, я бы давно уже все распродал. Не думай, Мэт, что я покину вас в беде – тебя и твою семью. Я скорей продам самого себя. Но хотел бы я знать, – говорит кавалерист, с презрением ударив себя кулаком в грудь, – кто пожелает купить такую рухлядь.
– Старуха, – бурчит мистер Бегнет, – скажи ему еще раз мое мнение.
– Джордж, – говорит «старуха», – если хорошенько подумать, так вас, пожалуй, и не за что очень осуждать, – вот разве только за то, что вы завели свое дело без средств.
– Ну да, и это было как раз в моем духе, – соглашается кавалерист, покаянно качая головой, – именно в моем духе, я знаю.
– Замолчи! – прерывает его мистер Бегнет. – Старуха… совершенно правильно… передает мои мнения… так выслушай меня до конца!
– Если подумать хорошенько, не надо вам было тогда просить поручительства, Джордж, не надо было брать его. Но теперь уж ничего не поделаешь. Вы всегда были честным и порядочным человеком, насколько могли, – да таким и остались, – хоть и чуточку легкомысленным. А что до нас, подумайте, как же нам не тревожиться, когда такая штука висит у нас над головой? Поэтому простите нас, Джордж, и забудьте все начисто. Ну же!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152