Когда она задает этот вопрос, кажется, будто ее томным глазам не под силу даже взглянуть на собеседника.
– Если мне не изменяет память, леди Дедлок, я сказал, когда в прошлый раз имел удовольствие вас видеть, что настоятельно буду советовать сыну преодолеть эту… блажь.
Заводчик повторяет ее слово, делая на нем упор.
– И вы ему это посоветовали?
– Ну да, конечно!
Сэр Лестер одобрительно кивает. Очень достойно. Если «железный джентльмен» что-нибудь обещал, он был обязан выполнить обещание. В этом отношении простые металлы не должны отличаться от драгоценных. Очень, очень достойно.
– Он так и сделал?
– Право же, леди Дедлок, я не могу дать вам определенный ответ. Боюсь, что не преодолел. Вероятно, еще нет. Наш брат, то есть человек нашего звания, иной раз связывает свои планы на будущее со своей… блажью, а значит, ему не так-то легко отказаться от нее. Пожалуй, нам вообще свойственно относиться серьезно ко всему на свете.
Сэр Лестер, заподозрив, что за этой фразой скрывается «уот-тайлеровское умонастроение», вскипает. Мистер Раунсуэлл безукоризненно деликатен и вежлив; но тон его, хоть и учтивый, не менее холоден, чем оказанный ему прием.
– Видите ли, – продолжает миледи, – я думала об Этой истории… которая мне надоела.
– Очень сожалею, смею заверить.
– И еще о том, что говорил по этому поводу сэр Лестер, а я с ним вполне согласна, – сэр Лестер польщен, – и я решила, что девушке лучше расстаться со мной, конечно, лишь в том случае, если вы не можете утверждать, что блажь у вашего сына прошла.
– Утверждать это я не могу, леди Дедлок, никоим образом.
– В таком случае, девушке лучше уехать.
– Простите, миледи, – учтиво вмешивается сэр Лестер, – но, быть может, этим мы обидим девушку, и обидим незаслуженно. Вот молодая девушка, – начинает сэр Лестер величественно излагать вопрос, помахивая правой рукой (кажется, будто он расставляет серебряный столовый сервиз), – девушка, которая имела счастье привлечь к себе внимание и благосклонность высокопоставленной леди и пользуется покровительством этой высокопоставленной леди, а также всевозможными преимуществами подобного положения, бесспорно очень значительными, – я полагаю, бесспорно очень значительными, сэр, – для молодой девушки ее звания. Итак, возникает вопрос, справедливо ли это – лишать молодую девушку тех многочисленных преимуществ и того счастья, которые выпали ей на долю, лишать только потому, что она, – сэр Лестер, как бы желая извиниться, но с очень важным видом, подчеркивает эту фразу, наклонив голову в сторону заводчика, – только потому, что она привлекла внимание отпрыска мистера Раунсуэлла? Заслужила ли она такую кару? Справедливо ля это по отношению к ней? Разве это мы раньше имели в виду?
– Виноват! – вставляет свое слово родитель этого «отпрыска». – Сэр Лестер, вы позволите мне высказаться»? Мне кажется, мы можем сократить разговор. Прошу вас, не придавайте значения всему этому. Быть может, вы не забыли, – впрочем, нельзя ожидать, чтобы вы помнили такие пустяки, – а если забыли, то я вам напомню, что я с самого начала был против того, чтобы девушка оставалась здесь.
Не придавать значения покровительству Дедлоков? Ого! Сэр Лестер должен верить своим ушам, унаследованным от столь благородных предков; не будь этого, он подумал бы, что не расслышал слов «железного джентльмена».
– Ни нам, ни вам уже незачем распространяться об этом, – ледяным тоном говорит миледи, пока ее супруг еще не успел опомниться в только тяжело дышит в полном изумлении. – Девушка очень хорошая; я ни в чем не могу ее упрекнуть, но она так равнодушна к этим своим многочисленным преимуществам и к счастью, которое выпало ей на долю, что влюбилась, – или воображает, что влюбилась, бедная глупышка! – и неспособна оценить все это по достоинству.
Сэр Лестер позволяет себе заметить, что это совершенно меняет дело. Он должен был знать, что миледи имеет достаточные причины и основания придерживаться своего мнения. Он вполне согласен с миледи. Девушке лучше уехать.
– Как сказал сэр Лестер в прошлый раз, когда мы так устали от этих разговоров, мистер Раунсуэлл, – томно продолжает леди Дедлок, – мы не можем заключать с вами никаких соглашений. А если так, то при создавшихся условиях девушке здесь делать нечего, и ей лучше уехать. Так я ей и сказала. Желаете вы, чтобы мы отослали ее в деревню, или вы намерены взять ее с собой, или как вы вообще хотите с ней поступить?
– Леди Дедлок, разрешите мне говорить откровенно…
– Пожалуйста.
– Я предпочел бы как можно скорее избавить вас от этого бремени, а девушке дать возможность уволиться безотлагательно.
– Говоря так же откровенно, – отзывается миледи все с той же деланной небрежностью, – я бы тоже это предпочла. Если я правильно вас понимаю, вы возьмете ее с собой?
«Железный джентльмен» кланяется ей «железным» поклоном.
– Сэр Лестер, позвоните, пожалуйста.
Мистер Талкингхорн выступает вперед из оконной ниши и дергает за шнурок от звонка.
– Я забыла, что вы здесь. Благодарю вас.
Он кланяется, как всегда, и молча отходит к окну. Меркурий быстро является на зов, получает указания насчет того, кого именно ему следует привести, исчезает, приводит указанное лицо и снова исчезает.
Роза, как видно, плакала, да и сейчас еще очень взволнована. Не успела она войти, как заводчик, встав с кресла, берет ее под руку и останавливается с нею у двери, готовый уйти.
– Вот видите, вас уже взяли на попечение, и вы уходите под надежной защитой, – устало говорит миледи. – Я сказала, что вы очень хорошая девушка, и плакать вам не о чем.
– И все-таки, – замечает мистер Талкингхорн, чуть подвигаясь вперед и заложив руки за спину, – она, вероятно, плачет оттого, что ей жалко уезжать.
– Что с нее взять, ведь она невоспитанная, – парирует мистер Раунсуэлл довольно резким тоном, как будто он обрадовался, что наконец-то получил возможность отыграться на этом крючкотворе, – девчонка неопытная, ничего еще не понимает. Останься она тут, сэр, может, она и развилась бы.
– Все может быть, – невозмутимо соглашается мистер Талкингхорн.
Роза, всхлипывая, говорит, что ей очень грустно расставаться с миледи, что в Чесни-Уолде она жила счастливо, что у миледи ей было хорошо и она бесконечно благодарна миледи.
– Полно, глупый ты котенок! – негромко и мягко останавливает ее заводчик. – Возьми себя в руки, если любишь Уота!
Миледи отпускает девушку мановением руки, выражающим лишь равнодушие, и говорит:
– Довольно, милая, перестаньте! Вы хорошая девушка. Идите!
Сэр Лестер, величественно отрекшись от участия в этом деле, замыкается в святилище своего синего сюртука. Мистер Талкингхорн, – неясная фигура на фоне темной улицы, теперь, правда, уже испещренной световыми бликами фонарей, – маячит перед глазами миледи, еще более высокий и черный, чем всегда.
– Сэр Лестер и леди Дедлок, – говорит мистер Раунсуэлл после недолгого молчания, – прощаясь с вами, прошу извинить меня за то, что я, хоть и не по своему почину, вновь обеспокоил вас столь скучным делом. Уверяю вас, я прекрасно понимаю, как надоели леди Дедлок все эти пустяки. Пожалуй, я сделал лишь один промах – надо было тогда же уговорить девочку уехать со мной, не беспокоя вас. Но мне казалось, – и, смею заметить, я, очевидно, преувеличил значение этого вопроса, – мне казалось, что уважение к вам обязывает меня объяснить, как обстоит дело, а считаясь с вашими пожеланиями и удобствами, я проявлю искреннее стремление уладить дело по-хорошему. Надеюсь, вы извините меня за то, что я так плохо знаю высший свет.
Сэр Лестер считает, что подобная речь вынуждает его покинуть свое святилище.
– Мистер Раунсуэлл, – внушает он, – говорить об этом нет надобности. Я полагаю, что никаких оправданий не нужно, ни нам, ни вам.
– Рад слышать это, сэр Лестер, и если вы разрешите мне напоследок вернуться к тому, о чем я говорил раньше, то есть к долголетней службе моей матери в семействе Дедлоков, – а подобная служба предполагает высокие достоинства и у господ и у слуг, – я приведу вот этот маленький пример – девушку, с которой я сейчас стою под руку и которая показала себя такой любящей и преданной при расставанье; а ведь, осмелюсь сказать, это моя матушка до некоторой степени воспитала в ней подобные чувства… хотя, конечно, леди Дедлок своим сердечным участием и мягкой снисходительностью сделала для Розы гораздо больше.
Возможно, что он говорит это с иронией, однако в его словах больше истины, чем он думает. Впрочем, он говорит, не изменяя своей обычной прямоте, – только оборачивается в ту сторону слабо освещенной комнаты, где сидит миледи. Сэр Лестер встает, чтобы ответить на прощальные слова посетителя, мистер Талкингхорн снова звонит, Меркурий снова прилетает, и мистер Раунсуэлл с Розой уходят из этого дома.
Вносят лампы, и оказывается, что мистер Талкингхорн еще стоит у окна, заложив руки за спину, а миледи еще сидит в кресле и перед глазами у нее еще маячит его фигура, заслоняющая от нее и ночь и день. Миледи очень бледна. Заметив это, когда миледи поднимается, чтобы уйти, мистер Талкингхорн думает: «Еще бы ей не бледнеть! До чего сильна эта женщина! Она все время играла роль». Но и он умеет играть роль – у него одно неизменное амплуа, – и когда он открывает дверь перед этой женщиной, пятьдесят пар глаз в пятьдесят раз более зорких, чем глаза сэра Лестера, не заметили бы ни единого изъяна в его игре.
Сегодня леди Дедлок обедает одна в своей комнате. Сэра Лестера вызвали в парламент спасать партию Дудла и громить клику Кудла. Сидя за обедом, леди Дедлок, по-прежнему мертвенно-бледная (и точь-в-точь такая, как о ней говорит изнемогающий кузен), спрашивает, уехал ли сэр Лестер. Да. А мистер Талкингхорн уже ушел? Нет. Вскоре она опять спрашивает: неужели он еще не ушел? Нет. Что он делает? Меркурий полагает, что он пишет письма в библиотеке. Миледи желает его видеть? Нет, ни в коем случае.
Зато он желает видеть миледи. Спустя несколько минут ей докладывают, что он свидетельствует миледи свое почтение и спрашивает, не соблаговолит ли она принять его и побеседовать с ним несколько минут после обеда. Миледи примет его сейчас. Он входит, извиняясь за то, что помешал ей кушать, хоть и с ее разрешения. Когда они остаются одни, миледи взмахом руки просит его прекратить эту комедию.
– Что вам угодно, сэр?
– Вы знаете, леди Дедлок, – говорит юрист, садясь в кресло неподалеку от нее и медленно потирая ноги в поношенных штанах – вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз, – я несколько удивлен вашим образом действий.
– Вот как?
– Да, решительно удивлен. Не ожидал я этого. Я считаю, что вы нарушили наш договор и свое обещание. Это меняет наши отношения, леди Дедлок. Должен сказать, что я этого не одобряю.
Перестав потирать ноги, он кладет руки на колени и смотрит на нее. Он, как всегда, невозмутим, он не изменился ни в чем, однако в его обращении сейчас чувствуется какой-то едва заметный оттенок вольности, которого раньше никогда не было; и это не укрылось от внимания женщины.
– Я не совсем понимаю вас.
– Нет, кажется, понимаете. Думаю, что понимаете. Полно, леди Дедлок, полно, не к чему нам теперь фехтовать друг с другом и скрещивать рапиры. Ведь вы любите эту девочку.
– Ну так что же, сэр?
– Вы знаете, – да и я знаю, – что вы уволили ее не по тем причинам, которые указали, но чтобы оградить ее, насколько возможно, от… – простите, что я об этом: говорю, во в этом суть дела, – от позора и бесчестия, которые угрожают вам.
– Ну так что же, сэр?
– А вот что, леди Дедлок, – отвечает юрист, положив ногу на ногу и поглаживая колено, – я против этого. Я считаю, что это опасно. Я убежден, что этого не нужно было делать, ибо это вызовет в вашем доме разговоры, подозрения, слухи и тому подобное. Кроме того, этим вы нарушили наше условие. Вы должны были оставаться совершенно такою же, как раньше. Однако вам, очевидно, самой ясно, как ясно мне, что сегодня вечером вы были совсем другой, нежели всегда. Это, да что говорить, леди Дедлок, это ясно всем.
– Если я, сэр, – начинает она, – помня о своей тайне…
Но он перебивает ее:
– Леди Дедлок, в этом суть дела, а когда говоришь о деле по существу, необходима полная ясность. Это уже не ваша тайна. Извините меня. Тут вы ошиблись. Это моя тайна, и я храню ее ради сэра Лестера и его рода. Будь она только вашей тайной, леди Дедлок, мы не вели бы здесь этого разговора.
– Совершенно верно. Если, помня об этой тайне, я по мере сил стараюсь спасти невинную девушку (ведь я не забыла, как вы на нее намекали, когда в Чесни-Уолде рассказывали мою историю гостям), – стараюсь спасти невинную девушку от тяжелых последствий угрожающего мне позора, то я поступаю так, как решила поступить. Ничто в мире и никто в мире не может поколебать мое решение или повлиять на меня.
Она говорит все это непринужденно, отчетливо и внешне так же бесстрастно, как он. А он педантично обсуждает «суть дела», словно эта женщина – просто бесчувственное орудие, которым он пользуется в своих целях.
– Вот как? – говорит он. – Тогда вы сами видите, леди Дедлок, что доверять вам нельзя. Вы изложили все совершенно ясно, с предельной точностью, и теперь я вижу, что доверять вам нельзя.
– Быть может, вы помните, что я не скрыла своего беспокойства о девушке, когда мы ночью беседовали в Чесни-Уолде?
– Да, – отвечает мистер Талкингхорн, спокойно вставая и становясь спиной к камину. – Да. Я припоминаю, леди Дедлок, что о девушке вы тогда говорили. Но это было раньше, чем мы заключили условие; а ведь и буква и дух нашего условия запрещали вам совершать какие бы то ни было поступки, вытекающие из моего открытия. Это бесспорно так. Пощадить девушку? Но какое она имеет значение, какую ценность? Пощадить! Леди Дедлок, под угрозой честь рода. В подобных случаях необходимо идти напролом через… через все, не отклоняясь ни вправо, ни влево, не обращая внимания ни на что, ничего не щадя, все растаптывая на пути…
Она все время смотрела на стол. Теперь она подняла глаза и смотрит на собеседника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152