а я слушала, и сердце мое горестно сжималось. И я думала: чем все это кончится, чем все это может кончиться, если и мужество его и стойкость были так рано и так неисцелимо подорваны роковым недугом, который губит всех, кто им заражен?
Я стала говорить с Ричардом со всей страстностью, на какую была способна, со всей надеждой, которой у меня почти не было; стала умолять его хоть ради Ады не возлагать упований на Канцлерский суд. А Ричард, охотно соглашаясь со мной, продолжал витать со свойственной ему легкостью вокруг Канцлерского суда и всего прочего, расписывая мне самыми радужными красками, каким он станет решительным человеком… увы, лишь тогда, когда губительная тяжба выпустит его на волю! Говорили мы долго, но, в сущности, все об одном и том же.
Наконец мы подошли к площади Сохо Площадь Сохо – площадь в центре района, населенного беднотой.

, где Кедди Джеллиби обещала ждать меня, считая, что это наиболее подходящее место, так как здесь было не людно, да и от Ньюмен-стрит близко. Кедди сидела в садике, разбитом посреди площади, и, завидев меня, поспешила выйти. Весело поболтав с нею, Ричард ушел, оставив нас вдвоем.
– У Принца тут, через дорогу, живет ученица, Эстер, – сказала Кедди, – и он добыл для нас ключ от садика. Хотите погуляем здесь вместе – мы запремся, и я без помехи расскажу вам, почему мне хотелось увидеть ваше милое, доброе личико.
– Отлично, дорогая, лучше не придумать, – сказала я.
И вот, Кедди, ласково поцеловав мое «милое, доброе личико», как она сказала, заперла калитку, взяла меня под руку, и мы стали с удовольствием прогуливаться по саду.
– Видите ли, Эстер, – начала Кедди, глубоко наслаждаясь возможностью поговорить по душам, – вы находите, что мне не следует выходить замуж без ведома мамы и даже скрывать от нее нашу помолвку, и хоть я не верю, что мама интересуется моей жизнью, но, раз вы так находите, я решила передать Принцу ваши слова. Во-первых, потому, что мне всегда хочется поступать, как вы советуете, и, во-вторых, потому, что у меня нет тайн от Принца.
– Надеюсь, он согласился со мной, Кедди?
– Милая моя! Да он согласится со всем, что вы скажете. Вы и представить себе не можете, какого он о вас мнения!
– Ну, что вы!
– Эстер, другая на моем месте воспылала бы ревностью, – проговорила Кедди, смеясь и качая головой, – а я только радуюсь – ведь вы моя первая подруга, и лучшей подруги у меня не будет, так что чем больше вас любят, тем приятнее мне.
– Слушайте, Кедди, – сказала я, – все вокруг как будто сговорились баловать меня, и вы, должно быть, участвуете в этом заговоре. Ну, что же дальше, милая?
– Сейчас расскажу, – ответила Кедди, доверчиво взяв меня за руку. – Мы много говорили обо всем этом, и я сказала Принцу: «Принц, если мисс Саммерсон…»
– Надеюсь, вы не назвали меня «мисс Саммерсон»?
– Нет… Конечно, нет! – воскликнула Кедди, очень довольная и сияющая. – Я назвала вас «Эстер». Я сказала Принцу: «Если Эстер решительно настаивает, Принц, и постоянно напоминает об этом в своих милых письмах, – а ты ведь с большим удовольствием слушаешь, когда я читаю их тебе, – то я готова открыть маме всю правду, как только ты найдешь нужным. И мне кажется, Принц, – добавила я, – Эстер полагает, что мое положение будет лучше, определеннее и достойнее, если ты тоже скажешь обо всем своему папе».
– Да, милая, – проговорила я, – Эстер действительно так полагает.
– Значит, я была права! – воскликнула Кедди. – Однако это сильно встревожило Принца, – конечно, не потому, что он хоть капельку усомнился в том, что о нашей помолвке нужно сказать его папе, но потому, что он очень считается с мистером Тарвидропом-старшим и боится, как бы мистер Тарвидроп-старший не пришел в отчаяние, не лишился чувств или вообще как-нибудь не пострадал, услышав такую новость. Принц опасается, как бы мистер Тарвидроп-старший не подумал, что он нарушил сыновний долг, а это было бы для него жестоким ударом. Ведь вы знаете, Эстер, у мистера Тарвидропа-старшего исключительно хороший тон, – добавила Кедди, – и он необычайно чувствительный человек.
– Разве так, милая моя?
– Необычайно чувствительный. Так говорит Принц. Поэтому мой милый мальчуган… у меня это нечаянно вырвалось, Эстер, – извинилась Кедди и густо покраснела, – но я привыкла называть Принца своим милым мальчуганом.
Я рассмеялась, а Кедди, тоже смеясь и краснея, продолжала:
– Поэтому он…
– Кто он, милая?
– Насмешница какая! – сказала Кедди, и ее хорошенькое личико запылало. – Мой милый мальчуган, раз уж вам так хочется! Он мучился из-за этого несколько недель и так волновался, что со дня на день откладывал разговор. В конце концов он сказал мне: «Кедди, папенька очень ценит мисс Саммерсон, и если ты упросишь ее присутствовать при моей беседе с ним, тогда я, пожалуй, решусь». И вот я обещала попросить вас. А если вы согласитесь, – Кедди посмотрела на меня с робкой надеждой, – то, может быть, после пойдете со мной и к маме? Это я и хотела сказать, когда написала, что хочу попросить вас о большом одолжении и большой услуге. И если вы так сделаете, Эстер, мы оба будем вам очень благодарны.
– Дайте мне подумать, Кедди, – сказала я, притворяясь, что обдумываю ее слова. – Право же, я могла бы сделать и больше, если бы потребовалось. Я когда угодно готова помочь вам и вашему милому мальчугану, дорогая.
Мой ответ привел Кедди в полный восторг, да и немудрено, – ведь у нее было такое нежное сердце, каких мало найдется на свете, и оно так чутко отзывалось на малейшее проявление доброты и одобрения, – и вот мы еще два-три раза обошли садик, пока Кедди надевала свои новенькие перчатки и прихорашивалась, как умела, чтобы не ударить лицом в грязь перед «Образцом хорошего тона», а потом отправились прямо на Ньюмен-стрит.
Как и следовало ожидать, Принц давал урок. На этот раз он обучал не очень успевающую ученицу – упрямую и хмурую девочку с низким голосом, при которой застыла в неподвижности недовольная мамаша – а смущение, в которое мы повергли учителя, отнюдь не способствовало успехам ученицы. Урок все время как-то не ладился, а когда он пришел к концу, девочка переменила туфли и закуталась в шаль, закрыв ею свое белое муслиновое платье; затем ее увели. Немного поговорив, мы отправились искать мистера Тарвидропа-старшего и нашли этот «Образец хорошего тона» вместе с его цилиндром и перчатками расположившимися на диване в своей опочивальне – единственной хорошо обставленной комнате во всей квартире. Судя по всему, он только что завершил свой туалет – его шкатулка с туалетными принадлежностями, щетки и прочие вещи, все очень изящные и дорогие, были разбросаны повсюду, – причем одевался он не спеша и порой отрываясь от этого занятия, чтобы слегка закусить.
– Папенька, к нам пожаловали мисс Саммерсон… и мисс Джеллиби.
– Я в восторге! В упоенье! – воскликнул мистер Тарвидроп, вставая, и поклонился нам, высоко вздернув плечи. – Соблаговолите! – Он подвинул нам стулья. – Присядьте! – Он поцеловал кончики пальцев левой руки. – Я осчастливлен! – Он то закрывал глаза, то вращал ими. – Мое скромное пристанище превратилось в райскую обитель. – Он опять расположился на диване в позе «второго джентльмена Европы» …в позе «второго джентльмена Европы». – «Первым джентльменом Европы» считался принц-регент.

.
– Мисс Саммерсон, – начал он, – вы снова видите, как мы занимаемся нашим скромным искусством – наводим лоск… лоск… лоск! Снова прекрасный пол вдохновляет нас и вознаграждает, удостаивая нас своим чарующим присутствием. В наш век (а мы пришли в ужасный упадок со времен его королевского высочества принца-регента, моего патрона, – если осмелюсь так выразиться) – в наш век большое значение имеет уверенность в том, что хороший тон еще не совсем попран ногами ремесленников. Что его, сударыня, еще может озарять улыбка Красоты.
Я решила, что на эти слова лучше не отвечать, а он взял понюшку табаку.
– Сын мой, – проговорил мистер Тарвидроп, – сегодня во второй половине дня у тебя четыре урока. Я посоветовал бы тебе наскоро подкрепиться бутербродом.
– Благодарю вас, папенька; я всюду попаду вовремя, отозвался Принц. – Дражайший папенька, убедительно прошу вас подготовиться к тому, что я хочу вам сказать!
– Праведное небо! – воскликнул «Образец», бледный и ошеломленный, когда Принц и Кедди, взявшись за руки, опустились перед ним на колени. – Что с ними? Они с ума сошли? А если нет, так что с ними?
– Папенька, – проговорил Принц с величайшей покорностью, – я люблю эту молодую леди, и мы обручились.
– Обручились! – возопил мистер Тарвидроп, откидываясь на спинку дивана и закрывая глаза рукой. – Стрела вонзилась мне в голову, и пущена она моим родным детищем!
– Мы давно уже обручились, папенька, – запинаясь, продолжал Принц, – а мисс Саммерсон, узнав об этом, посоветовала нам рассказать вам обо всем и была так добра, что согласилась присутствовать здесь сегодня. Мисс Джеллиби глубоко уважает вас, папенька.
Мистер Тарвидроп издал стон.
– Успокойтесь, прошу вас! Прошу вас, папенька, успокойтесь! – молил сын. – Мисс Джеллиби глубоко уважает вас, и мы прежде всего стремимся заботиться о ваших удобствах.
Мистер Тарвидроп зарыдал.
– Прошу вас, папенька, успокойтесь! – воскликнул сын.
– Сын мой, – проговорил мистер Тарвидроп, – хорошо, что святая женщина – твоя мать – избежала этих мук. Рази глубже и не щади меня. Разите в сердце, сэр, разите в сердце!
– Прошу вас, папенька, не говорите так! – умолял его Принц, весь в слезах. – У меня прямо душа разрывается. Уверяю вас, папенька, главное наше желание и стремление – это заботиться о ваших удобствах. Кэролайн и я, мы не забываем о своем долге, – ведь мой долг – это и ее долг, как мы с ней не раз говорили, – и с вашего одобрения и согласия, папенька, мы всеми силами постараемся скрасить вам жизнь.
– Рази в сердце! – бормотал мистер Тарвидроп. – Рази в сердце!
Но, мне кажется, он начал прислушиваться к словам сына.
– Дорогой папенька, – продолжал Принц, – мы прекрасно знаем, что вы привыкли к маленьким удобствам, на которые имеете полное право, и мы всегда и прежде всего будем стараться, чтобы вы ими пользовались, – для нас это станет делом чести. Если вы удостоите нас своего одобрения и согласия, папенька, нам и в голову не придет венчаться, пока вы не найдете это желательным, а когда мы поженимся, мы, само собой разумеется, будем прежде всего соблюдать ваши интересы. Вы всегда будете здесь главою семьи и хозяином дома, папенька, и мы были бы просто бесчеловечными, если б не поняли этого и всячески не старались угодить вам во всем.
Мистер Тарвидроп перенес жестокую внутреннюю борьбу; но вот он оторвался от спинки дивана – причем пухлые его щеки легли на туго замотанный шейный платок – и выпрямился, снова превратившись в совершенный образец отцовского хорошего тона.
– Сын мой! – изрек мистер Тарвидроп. – Дети мои! Я не в силах устоять перед вашими мольбами. Будьте счастливы!
Благодушие, с каким он поднял с полу будущую невестку и протянул руку сыну (который поцеловал ее с искренним уважением и благодарностью), произвело на меня прямо ошеломляющее впечатление.
– Дети мои, – начал мистер Тарвидроп, отечески обнимая левой рукой севшую рядом с ним Кедди и грациозно уперев правую руку в бок, – сын мой и дочь моя, я буду заботиться о вашем благополучии. Я буду опекать вас. Вы всегда будете жить у меня (этим он хотел сказать, что всегда будет жить у них) – отныне этот дом так же принадлежит вам, как и мне, – считайте его своим родным домом. Да пошлет вам провидение долгую жизнь, чтобы обитать в нем со мною!
И так велика была власть его хорошего тона, что влюбленные преисполнились искренней благодарности, словно он принес им какую-то огромную жертву, а не устроился у них на содержании до конца дней своих.
– Что до меня, дети мои, – продолжал мистер Тарвидроп, – то я вступаю в ту пору своей жизни, когда желтеют и увядают листья, и нельзя предвидеть, как долго сохранятся последние, едва заметные, следы джентльменского хорошего тона в наш век ткачей и прядильщиков. Но пока что я по-прежнему буду выполнять свой долг перед обществом и, как всегда, показываться в городе. Потребности у меня немногочисленные и скромные. Вот эта моя комнатка, самое необходимое по части моего туалета, мой скудный завтрак и мой простой обед – и с меня довольно. Заботу об этих потребностях я возлагаю на вашу преданную любовь, а на себя возлагаю все остальное.
Эта столь необычайная щедрость снова повергла в умиление жениха и невесту.
– Сын мой, – проговорил мистер Тарвидроп, – у тебя нет кое-каких качеств, вернее нет хорошего тона, с которым человек рождается, – его можно усовершенствовать воспитанием, но нельзя приобрести – однако в этом отношении ты по-прежнему можешь полагаться на меня. Я стоял на своем посту со времен его королевского высочества принца-регента; я не сойду с него и теперь. Нет, сын мой. Если ты когда-нибудь взирал с чувством гордости на скромное общественное положение своего отца, будь уверен, что я ни в малейшей степени не запятнаю своей репутации. Ты, Принц, иного склада человек (все люди не могут быть одинаковыми, да это и не желательно), поэтому работай, старайся, зарабатывай деньги и, насколько возможно, расширяй масштаб своей деятельности.
– Все это я буду делать от всего сердца, дражайший папенька: можете на меня положиться, – отозвался Принц.
– Не сомневаюсь, – сказал мистер Тарвидроп. – Способности у тебя не блестящие, дитя мое, но ты прилежен и услужлив. И во имя той святой Женщины, чью жизнь я, смею думать, имел счастье озарить ярким лучом света, я буду напутствовать вас обоих, дети мои, следующими словами: заботьтесь о нашем заведении, заботьтесь об удовлетворении моих скромных потребностей, и да пребудет с вами мое благословение!
Тут мистер Тарвидроп-старший сделался чрезмерно галантным, – должно быть, в честь знаменательного события, – и мне пришлось сказать Кедди, что если мы хотим попасть к ней в Тейвис-Инн сегодня, то нам следует отправиться туда немедленно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152