— Извини, — прерывающимся голосом проговорила Тилья. — Я не должна была спрашивать. Если ты не можешь сказать мне, значит, не можешь. Я привыкну. Наверное.
Мина молчала, глядя на струи дождя. Она собиралась с духом, чтобы поведать тайну, которую носила в себе всю жизнь.
— Хорошо. Мы никому не рассказываем о наших зверюшках, потому что кедры нам не велят. В Долине нет волшебства. Оно все ушло на то, чтобы защищать нас. В людях совсем не осталось магии, они даже не поняли, о чем говорили мы с Альнором, хотя именно магия и заставила их прийти.
Они ничего не имеют против, если мы поем кедрам, просто считают нас чокнутыми. Но единороги — это уж слишком! Если бы я рассказала о них на Собрании, то они бы меня высмеяли, только и всего. И вообще не стали бы меня слушать. Единорогам место в сказках.
Но мы знаем, что они существуют. Я не могу рассказать тебе о них. Так же как и Грэйн. Допустим, я рассказала бы ей о наших зверюшках. Она бы вышла замуж за этого своего фермера, которого она так обожает — никогда не могла понять почему, — и, естественно, все бы ему разболтала. И постепенно каждый в Долине знал бы о том, что в Вудбурне какие-то сумасшедшие верят в единорогов, а в Нортбеке — в снежного дракона.
— Снежный дракон!
— Раз уж тебе известно о единорогах, то оттого, что ты узнаешь о драконе, хуже уже не станет. Альнор видел его только один раз — огромный сильнющий зверь. Он сворачивается кольцом вокруг горной вершины, и одно его присутствие заставляет снега закрывать проход.
— Значит, вода говорит с Альнором и он поет снегу, а дракон его слушает? А кедры говорят с мамой, она им поет, и поэтому единороги остаются в лесу.
— Да, насколько я понимаю. Никто ведь не рассказывал нам, что происходит на самом деле.
— Альнор говорит, магия уходит. У нас тоже?
— А как ты думаешь, почему я здесь в такую погоду в моем-то возрасте, да еще с больной ногой? Но что я могла сказать им? Разве они бы меня послушались? — Мина раздраженно вздохнула. — Не следовало мне все это тебе рассказывать. У тебя своих забот хватает. Когда твой дед хотел жениться на мне, я поведала ему про кедры, ячмень, пение у озера… Он был не в восторге, но смирился ради меня. То же самое сделал твой отец. Конечно, они бы не смогли помешать нам выполнять свой долг. Но если бы они узнали о единорогах, то решили бы, что мы спятили. И они бы не понимали, почему ферма должна перейти к Селли или к Анье. Ты видишь, что так лучше, хотя это причиняет тебе боль? И Грэйн… У меня каждый раз сердце сжимается, когда я думаю о ней…
— Я понимаю. Спасибо тебе, — тихо сказала Тилья. — Дождь, похоже, кончился.
Дома Тилья ничего не рассказала о своем разговоре с Талем и Миной. Мысль о том, что когда-нибудь ей придется оставить Вудбурн, по-прежнему причиняла боль, но теперь она хотя бы знала почему и могла принять это как данность.
В следующий раз, когда Тилья пришла к Мине, дверь открылась, как только она подошла. На пороге ее встретил Таль. Справившись с замешательством, она сказала:
— Привет. Что, убежал из дому?
— Пришел узнать свою судьбу.
— Сюда? Ну-ну. Полагаю, Альнору опять понадобилось повидаться с Миной. Где ваши лошади?
— Мы шли пешком. Дед-то словно железный, а я все ноги стер. Заходи тихо, Мина гадает по ложкам.
Тилья кивнула, сняла накидку и башмаки и проскользнула в кухню. Альнор сидел у печи, и его орлиный профиль был резко очерчен на фоне пламени в раскрытой топке. Мина сгорбилась над низким столиком. Обычно она берегла масло для ламп и даже в самый холодный день держала ставни открытыми, пока мрак не окутывал комнату. Но сейчас она зажгла лампу, и три деревянные ложки лежали перед ней в ярком круге света.
Тилья молча подошла поближе. Она и раньше видела, как Мина гадает по ложкам, но только два раза, и к тому же была слишком мала и не могла понять, что происходит. Один раз — когда умер дедушка и Мине нужно было решить, передавать ли ферму дочери, а второй — когда родилась Анья и, по традиции, бабушка должна была выбрать ей имя. Гаданию не придавали особого значения, и большинство жителей Долины считали его просто забавой.
Ложки лежали выпуклой стороной вверх, резными ручками от Мины, и она внимательно всматривалась в их древесину. Средняя из них носила собственное имя. Ее выстругали из того самого дерева, которое вырастила Дирна, посадив персиковую косточку Фахиля. Ложку звали Акстриг. Другие две не имели имен, но тоже были очень древними, и так как их несколько веков хранили рядом с Акстриг, впитали в себя ее магические свойства. Именную ложку нельзя купить или украсть. Тот, кто это сделал бы, не только не смог бы по ней гадать, но еще и подвергся бы ужасным бедам. Ее можно только получить по наследству или в подарок.
Гадая по ложке, нужно просто капнуть на нее немного масла, чтобы проступил рисунок древесины, и тщательно вглядеться в него, неотступно думая о том, что нужно узнать. Через некоторое время отдельные линии и вкрапления проступали более четко. Оставалось только прочесть их, как линии на руке.
Мина откинулась на стуле и глубоко вздохнула:
— Я поняла только то, что мне предстоит большое путешествие. В моем возрасте я могла бы заняться чем-нибудь получше, но так говорит ложка. И еще здесь куча каких-то странных событий, которые я не могу разобрать. Это ты, Тилья? Подними-ка лампу, чтобы я завернула эти глупые деревяшки и убрала их подальше. Да задуй же ее — у меня не так уж много масла! А теперь беги домой и приведи лошадь — нам с Альнором надо потолковать с твоими родителями. И возьми с собой болтливого мальчишку, пока он не узнал тяжесть моей затрещины!
— Хочешь, скажу, что все это значит? — спросил Таль по дороге. — Альнор собирается искать Фахиля, чтобы тот обновил магию в горах и в лесу. Я иду с ним.
— Это же было много веков назад! Фахиль еще жив?
— Так говорит вода в ручье.
— Но как же вы пройдете через лес?
— На плоту. Когда начнется паводок, течение будет очень стремительным. Помнишь про солдата, у которого была самая быстрая лошадь? Он прорвался, хоть и потерял сознание. Альнор боится, что мы тоже заснем и тогда плот может сесть на мель или застрять на повороте. Поэтому мы и пришли. Нам нужна женщина, которая управляла бы плотом.
— И Мина отправляется в долгое путешествие…
— Не такое уж и долгое. Надо только провезти нас через лес, и можно возвращаться. Альнор во что бы то ни стало хочет попытаться, и я пойду с ним, потому что кто-то же должен быть рядом. С женщиной у руля риск был бы гораздо меньше. Думаю, Мина подойдет, если мы не найдем кого-нибудь другого. А может, твоя мама? Лучше бы кто-нибудь, кто слышит кедры, чтобы потом было легче найти дорогу домой.
Он болтал что-то еще насчет их плана, но Тилья уже слушала вполуха. Значит, Мину ожидает путешествие. Долгое путешествие. Гораздо дальше, чем до края леса и назад.
И Тилья пойдет вместе с ней. Куда-нибудь невероятно далеко от Вудбурна. Не дожидаясь, пока ей посчастливится встретить мужчину, который захочет взять ее в жены, чтобы жить в его доме и видеть Вудбурн только во сне. Уйти прямо сейчас.
Но родители никогда не разрешат…
Поток ее мыслей прервал лай Брандо, услышавшего шаги незнакомца.
Мама, казалось, ничуть не удивилась, увидев их. Она пристально посмотрела на Таля, хотя обычно была робка с незнакомыми людьми. Таль ответил ей таким же взглядом.
— Отец колет дрова на пустыре. Анья, беги и приведи его. Тилья, можешь взять для Мины Тиддикина. Если Альнору тоже нужна лошадь, бери Калико.
— Спасибо, он и так дойдет, — вмешался Таль. — А вот моим ногам не помешал бы отдых.
Пока Тилья седлала Тиддикина, мальчик уже сидел в мамином кресле, сунув ноги в лохань с горячей водой и ароматными травами, как ни в чем не бывало болтал с ней и даже иногда получал в ответ несколько слов. Он улыбнулся Тилье, когда та пришла за ним, и сказал:
— Думаю, ты обойдешься без меня. Альнор будет держаться за стремя — он всегда так делает. Дедушка не любит ездить верхом, у нас вообще не часто используют лошадей.
Когда Тилья возвращалась обратно с Миной верхом на лошади и Альнором, довольно уверенно шагающим рядом, они встретили отца и Анью. Дасти тащил сани с дровами.
Тилья помогла Мине слезть с лошади, взяла Альнора за руку, привела в дом и помогла им обоим раздеться. Потом она отвела Тиддикина в конюшню, почистила его и накормила. Обернувшись, она увидела Анью, стоящую в дверях.
— Что случилось?
— Тебя ждут.
— Я сейчас приду.
— Нет, не в доме. В лесу. Они ждут тебя.
— Кто?
— Кедры. Им надо что-то сказать тебе. Пожалуйста, Тилья! Я только предупрежу маму.
Она убежала. Тилья видела, как Анья потянула маму за передник и что-то зашептала ей в ухо. Мать посмотрела на Тилью пустым, устремленным в себя взглядом, который появился у нее после того дня в лесу. Потом глубоко вздохнула, стряхнула с себя оцепенение и сказала:
— Хорошо, идите. Не задерживайтесь.
Пасмурный, ветреный день клонился к закату. Облака плотным слоем затянули небо. Анья привела сестру к тому месту, где росли рядом три огромных кедра, и остановилась.
— Слушай, — сказала она.
Тилья старалась изо всех сил, все ее существо обратилось в слух. Но она смогла разобрать только свист ветра в кедровых иглах. Чуть не плача от бессилия, девочка покачала головой.
— Но они же говорят с тобой! — удивленно воскликнула Анья.
Это было уже слишком. Тилья схватила сестру за руку.
— Если кедры такие умные, почему они не понимают, что я их не слышу? — прорычала она. — Ну и что же они говорят? Или мне нельзя знать об этом?
— Отпусти! Я не слышу их, когда ты меня держишь.
— Хорошо. Что они говорят?
Анья набрала в грудь воздуха, прислушалась и медленно, по слогам, произнесла:
— Иди, Тилья, иди. Найди Фахиля. Верни нам силу.

ЧАСТЬ II
ФАХИЛЬ
Глава 4. Река
Тиддикин вдруг начал хромать за день до того, как им нужно было отправляться в путь.
— Ничего уже не поделаешь, — сказал отец. — В это время года ни за какие деньги не купишь приличную лошадь. Придется Мине довольствоваться Калико. Я подготовлю для нее седло и упряжь. Тилья мне поможет.
Вдвоем они разобрали всю упряжку, тщательно проверили, вычистили, подправили и смазали маслом каждый ремень, каждую пряжку, каждый стежок. Сначала работали молча, но потом отец вдруг тихо заговорил, не поднимая взгляда на дочь:
— Я бы отдал правую руку за то, чтобы всего этого не было. Всю свою жизнь с тех пор, как я женился на твоей маме, мне приходилось смиряться. Я не понимаю волшебства, оно для меня ничего не значит, но я вынужден в него верить. Теперь еще и Анья… А все потому, что волшебство действительно срабатывает. Помнишь, как она нашла топорик? Несмотря на то, что все кажется полной ерундой, — как, например, Фахиль может быть жив? Но если кедры говорят, что ты должна идти и искать его, то тебе придется так и сделать. А мне остается только принять все как должное. Хотя это означает, что я могу больше никогда тебя не увидеть.
Тилья невидящим взглядом смотрела на износившуюся подпругу. Она не ожидала услышать от отца таких слов, и они наполнили ее сердце печалью. Почему он никогда раньше не говорил ничего подобного? Почему ни разу даже не заикнулся о своих чувствах? Он всегда держал их в секрете, как мама своих единорогов в глубине дремучего леса. Для Тильи его слова очень много значили.
С того вечера, как Тилья и Анья вернулись из леса и рассказали о том, что шепчут кедры, он ни разу ни словом не обмолвился об отъезде Тильи, не считая бытовых деталей. Услышав от дочери новость, он посмотрел на жену. Она молча встала, надела накидку и башмаки и пошла к кедрам. Когда мать вернулась, домашние глядели на нее в ожидании. Она только кивнула, подтверждая, что Анья все поняла правильно, и села на свое место у печи. С этой минуты считалось решенным, что Тилья не только идет с Миной помочь Альнору и Талю пробраться через лес, но и присоединится к ним в поисках Фахиля.
— Я вернусь, — сказала она отцу. — Что бы ни случилось, я вернусь.
— Если сможешь.
— Но ведь мне бы и так пришлось уйти когда-нибудь. Анья унаследует ферму, потому что она слышит кедры. Как мама вместо тети Грэйн.
— Когда-нибудь — да. Но не сейчас. Ты еще не готова. И я тоже.
— Я вернусь. Обещаю.
Они продолжили работу в молчании. После долгой паузы Тилья без усилия над собой задала вопрос, который, ей казалось, она никогда не сможет вымолвить:
— Ты знаешь о единорогах?
— Догадывался… А ты?
— Я тоже догадалась. А потом заставила Мину рассказать мне.
— Заставила Мину? Это такое же чудо, как единорог. Наверное, тебе надо попросить маму рассказать свой сон. Ну что, распорола старые стежки? Займись-ка седлом, пока я прошью ремень заново.
Мама рассказала о своем сне очень неохотно, надолго замолкая и будто совершая над собой усилие. Она не помнила, когда видела его. Возможно, когда лежала на снегу у озера, или когда шесть дней не приходила в сознание, или даже позже, обычной ночью. Вспомнила она его только через месяц, когда опять пошла в лес с ячменем.
— Я не хотела идти. Боялась. Черный, холодный страх сжимал мою грудь… Но пошла. Заставила себя… Как всегда, высыпала ячмень и направилась к озеру, чтобы петь… и вдруг вспомнила. Во сне я так же стояла, собираясь петь, как внезапно услышала… Что-то приближалось ко мне, ломая ветви… Потом на его пути появились камни, и я услышала стук копыт. Я подумала, что, наверное, это Калико, хотя она никогда… И тут я его увидела. Он выглядел как лошадь, но гораздо больше, странной каштаново-красной масти. У него на голове был рог…
Последовала долгая пауза. Тилья тихо произнесла:
— Ты хочешь сказать, он не был одним из наших. О наших единорогах я знаю. Мина рассказала мне.
Мама содрогнулась, стряхивая с себя нахлынувший на нее ужас.
— Наши белые, меньше Тиддикина. Думаю, Мина увидела их в тот день. А это существо… оно приблизилось ко мне… Я не могла пошевелиться… Как в ночных кошмарах… Оно остановилось передо мной, нагнуло голову и… коснулось меня своим рогом…
Мать непроизвольно подняла руку и потрогала то место на лбу, где была отметина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31