Наступали сумерки. И узкие окна башни, похожие на щели, казалось, совсем сжались. Как будто она стоя, засыпала.
Шурку позвали, когда снизу запахло похлёбкой. В костре пылали толстые головешки. Котелок с супом стоял у навеса. Сверху на огонь Тимка положил несколько охапок сочной травы. Клубы сырого дыма потянулись в тёмное небо.
— Пусть теперь за нами следит он, — сказал Тимка.
Шурка не понял хитрости, и Таня ему объяснила:
— Днём к нам бандит идти боится, а ночью к костру наверняка подкрадётся. А мы спрячемся на гору, и оттуда будем наблюдать.
— А ежели к нам он полезет?
— Камнями начнём отбиваться. Стрелами.
Шурка ничего не ответил. Только пламя пылающего костра отразилось в чёрных зрачках тревожными огоньками.
Тимка вытащил из огня котелок:
— Пора шамать.
Жирная похлёбка, приправленная лебедой, быстро насытила голодных ребят. Для приманки бандита котелок с остатками пищи поставили у костра, чтобы хорошо был виден с горы. Быстро накидали под навес травы. Разложили её продолговатыми кучками. В темноте, прикрытые сверху телогрейкой, кучки походили на фигурки спящих детей.
— Давайте сюда ещё капкан поставим, вот потеха будет. — Шуркино предложение понравилось. Взвели пружину и поставили капкан у входа. Острые зубья прикрыли травой. Хотели в костёр подбросить дрова, но не успели. Внизу в каменистом карьере посыпался щебень. Схватив лук и стрелы, ребята бросились в гору. Легко пробежали метров сто и притаились среди камней. Смотрели вниз на огонь, на летевшие в темноте искры. Ждали.
Но бандит к костру не выходил. Может быть, его в карьере и не было. А шагал он уже где-нибудь, по брошенной дороге, и мечтал о встрече с Костоедовым.
Из-за тучки выглянула луна. Печальным светом она озарила каменные нагромождения старых карьеров. Жёлтыми стали казаться высокие кучи сыпучего песка. Как будто не все золотинки вымыли из него давно умершие здесь польские повстанцы.
Он появился со стороны навеса. Послышался осторожный скрип песка. Бандит наклонился и посмотрел под навес на телогрейку. Решил, что дети спят, разогнулся и подошёл к костру. В левой руке у него был широкий кинжал.
Бандит огляделся. Шурка вздрогнул. Ему показалось, что зелёные глаза посмотрели именно на него. Бандит пальцем за проволочную дужку подхватил котелок, через край сделал несколько глотков. Толстые губы зачмокали. Он опять покосился на телогрейку, отошёл к глыбе и начал пожирать похлёбку. От удовольствия потихоньку кряхтел. Выпив бульон, положил на камень кинжал и пальцами залез в котелок, стал выедать гущину. Пустой котелок отбросил в траву и снова схватил кинжал. Пошёл к навесу. Осмотрел камни. Поднял обглоданные ребятами кости, засунул в рот. Захрустел. Снова покосился на телогрейку и тут выдал свою тайну. Срезал ветку кустарника и, пятясь задом, стал заметать следы. Тимка разглядел, что к подошвам пришельца привязаны толстые пучки травы, поэтому чётких следов он никогда не оставлял. Бандит ушёл. Из карьера донёсся шум осыпавшихся камней, и стало тихо.
— Мальчишки, я вижу бандита. Это, по-моему, он. Всмотрелись в противоположную сторону карьера. Бандит черным пятном поднимался к башне.
— Пойдёмте спать. Он больше не придёт, — сказал Тимка. Спустились к костру. С тёмной стороны заползли под навес. И тут едва не произошло несчастье. Забыв о капкане, Таня стронула предохранитель. Лязгнули стальные челюсти, намертво зажав пучок травы. От страха у Тани выступили слезы:
— Руку чуть не откусил, окаянный.
Тимка, Шурка и Таня легли на траву. Петька накрыл их телогрейкой:
— Спите. Не бойтесь.
А сам полез на глыбу наблюдать за башней. Он лёг на живот. Рядом положил лук и стрелы.
Петьку мучил вопрос:
«Почему бандит не налетел на них? Он идёт в Жаргино, это ясно. Но зачем ему свидетели. Тимка, Таня, Шурка, он — Петька? Зачем? Рассчитывает, наверно, расправиться с ними в Жаргино, а дальше — идти с Костоедовым».
Петька злорадно усмехнулся. «Попрыгаешь ты, гад, когда узнаешь, что старичок-то сдох».
Петька поднял голову — в окне башни мерцал огонёк.
«Зажигалку, видимо, зажёг, — подумал Петька, — немецкую, „вечную“.
Луна по горизонту обошла карьер, и теперь светила из-за Петькиной спины, прямо в оконца деревянной башни. Можно было различить балкон и закрытую дверь. Петька посмотрел вправо на чёрную скалу и от неожиданности привстал. Там, на противоположной стороне, по старой дороге шагал бандит. Это был он. Но как он вышел из башни, когда дверь за всю ночь ни разу не открывалась?
У поворота бандит остановился, постоял как будто в нерешительности и пошёл в гору, уже не оглядываясь.
Небо стало светлеть. Петька поднялся. Взял стрелы и лук, спрыгнул на землю, ногами осыпал камушки:
— Вставайте, Вислоухий ушёл.
Все вскочили, как по команде. Куда ушёл?
— Через гору перевалил.
— Куда же он попёрся?
— Черт его знает.
— Давайте сматываться подобру-поздорову, — быстро проговорил Шурка, — Я сон плохой видел.
— Причём тут твой сон, просто Вислоухий может вернуться. Здесь он других диверсантов, я думаю, ожидает. Капитан Платонов говорил же, что с самолёта могут сбросить.
Похватали вещи и почти бегом поспешили за Петькой.
Карьер остался позади, когда ребята, увидели каменистый склон, покрытый яркими пятнышками. Подошли. Это были бабочки. Тысячи ярких бабочек. Крылья у них блестели, словно покрытые красным лаком. Таня хотела взять одну, но вдруг отдёрнула руку. На спине у бабочки был рисунок — человеческий череп с костями.
— Не трогай их! Беда будет! — сказал Шурка:— Помнишь, Тимка, сколько их принесло на Байкал. А на второй день войну объявили.
Но Таня осмелилась и схватила за крылья самую большую. И только оторвала её от камня, бабочка задвигала цепкими лапками и запищала противно, как крыса, Таня отдёрнула руку:
— Фу, какая гадость! — Таня поплевала на пальцы и обтёрла их о траву.
Сразу за голым холмом оказалась широкая тропа, местами заросшая колючим кустарником. Название кустарника Тимка не знал, потому что видел впервые.
— Смотрите! — Шурка указал рукой на обочину.
В золотистой песчаной пыли отпечатались следы человека.
— Вислоухий! Теперь надо смотреть в оба!
Тропа вывела ребят на дорогу. Петька вынул компас, сверился. Дорога шла точно на юг. И если эта была та самая, о которой говорил дед Игнат, то, значит, где-то недалеко находилась брошенная деревня Жаргино. Заволновались ребята. Перешли на шёпот.
Горы расступились. Дохнуло горячей степью. То и дело дорогу перебегали толстые суслики.
«С голодухи здесь не загнёшься», — подумал Шурка.
Как могильная тумба, стоял на дороге чёрный столбик. С четырех сторон были выбиты на нём двуглавые орлы. Немного ниже виднелись ржавые петли. В траве Тимка заметил чугунную плиту. Вечером подняли её, перевернули. Очистили от грязи и прочитали витиеватые буквы: «Жаргино — три версты».
Шурка бросил мешок на землю и вокруг столба отбил такую чечётку, что куски щебня летели во все стороны.
— Ну, слава богу, теперь до золотишка рукой подать.
Тимка три раза прочитал вслух:
— Жаргино, Жаргино, Жаргино, — заулыбался, растягивая рот до ушей.
Петька погладил каждую букву рукой, словно они были живые и сказал:
— Наконец-то добрались и до Гаусса доберёмся, лишь бы от Вислоухого избавиться.
— Мальчишки, здесь место открытое, как бы он не заметил нас.
Плиту опять перевернули, положили на место и пошли теперь по кустам, поглядывая на дорогу.
Если судить по следам, бандит тоже торопился. Он делал гигантские шаги и нигде не останавливался. Но ребята все равно были осторожными. Они боялись засады. Вислоухий мог притаиться за любым камнем и вылететь вдруг с кинжалом в руке.
ГЛАВА 14
На бугорке, возле дороги, ребята увидели маленькую избушку. Она была срублена из толстых брёвен. Земляная крыша поросла травой и кустами. Трубы не было. И окон тоже. Здесь Вислоухий мог устроить засаду.
— Ложись! — скомандовал Петька, а сам, раскрыв нож, согнувшись, побежал к избушке.
Тимканей, кусок чугунной плиты.
Петька как будто к чему-то прислушался и залез на избушку, сел там в траве и, приставив ладонь к глазам, стал смотреть вдоль дороги. Оглянулся на ребят, махнул рукой и зашевелил губами:
— Идите.
Крадучись, побежали к Петьке, забрались на избушку.
— Смотрите на дорогу. Видите?
— Видим.
Внизу на изгибе дороги была могила. Большой деревянный крест слегка наклонился над ней. На верхушке креста какой-то белый квадратик, видимо, фотография.
— Это Костоедов похоронен, — тихо сказал Петька, — я эту могилу видел на фотокарточке у капитана Платонова. Он её Мулекову показывал, когда тот о Сашике говорил.
— О, сволочь! Какая сволочь! — раздалось из-за могилы.
От испуга дети, как воробьи, прижались друг к другу. Затаили дыхание.
На ноги поднялся Вислоухий с булыжником в руке. Обматерился и ударил камнем по кресту:
— Сволочь. Сын твой, сволочь. — Камень разлетелся на две половины. Вислоухий стал пинать могилу. — Сдох, гад, не дождался. Вернусь в Берлин, с твоего Сашика шкуру сниму вот этими руками. — Бандит огромными кулаками ткнул в фотографию. — Чучело из него сделаю.
Булыжники снова застучали по кресту. Его перекладина вздрагивала. — Обманул змеёныш! Обманул! О-о-о, сволочь!
Бандит вдруг перестал бесноваться. Вытер рукавом потный лоб. Задышал сипло, как бык. Поправил на поясе кинжал. Расстегнул кожаную сумочку, прикреплённую рядом с ножнами. Вынул оттуда курительную трубку. Она была совсем тоненькая и какая-то уродливая.
— Понятно, — прошептал Тимка.
— Что понятно? — спросила Таня.
— Опий курить будет.
Вислоухий действительно достал ампулу, по-видимому, с порошком, заблестевшую на солнце. Зажал её в кулаке. Вытащил зажигалку.
— Ого, — сказал Шурка. — Не зажигалка, а целый бочонок, она, наверно, месяц может подряд гореть.
— Три месяца, — не спуская глаз с бандита, отозвался Петька, — мне солдаты такую дарили — трофейную. На ней даже чай греть можно.
Вислоухий посмотрел по сторонам и пошёл вниз, через дорогу к кустам. Он прошёл поляну, засыпанную булыжниками, перепрыгнул через ручеёк и скрылся в кустах.
— Понятно, — опять сказалТимка сейчасзабалдеет и начнёт куралесить.
— Нам это известно, — поддакнул Шурка, — был у нас на Байкале такой придурок, с топором за воробьями гонялся. Помните, мы рассказывали? Кричит, песню горланит, разговаривает сам с собой важным голосом, емпиратором называет себя, а потом упадёт в лужу и квакает лягушкой — ква, ква, ква и рожу грязью мажет.
— И этот тоже квакать будет? — спросил Петька.
— Не каждый раз так бывало, — прошептал Тимка, — орал он всегда, а потом лежал с открытыми глазами и ничего не понимал.
— Будешь! Я заставлю говорить! — закричал в кустах Вислоухий. — Не таких заставлял! Ты не узнаешь меня?
— Комедь началась, — сказал Тимка. — Вставайте, пойдём могилу смотреть.
— А если он выскочит?
— Теперь до ночи орать будет. И с места не сдвинется.
Быстро спустились и по кустам прошли к могиле.
Она была на земляном уступе. Большая, аккуратно обложенная камнями. Сверху ровная песчаная плита. И на ней чёрная надпись: «Спи, отец, и прости меня, я так мало заботился о тебе. Твой сын Сашик».
На перекладине креста было написано крупными буквами КОСТОЕДОВ. И стояли цифры 1870-1939. На макушке креста фотография. Cyxoй старик смотрел на ребят маленькими злыми глазами. Шрам на губе закрывала широкая борода.
— Сдох, значит, белогвардейская гадина, — сказал Петька и плюнул старику в морду.
— Не надо так над могилой, — попросил Шурка, — грех это большой.
— Он, знаешь, сколько убил людей?
— Все равно нельзя — так все говорят.
— Ну и пусть говорят.
В кустах опять закричал Вислоухий: — Я повелеваю! Иначе всех казню. Весь мир будет мне молиться. Я — повелеваю!
— Вишь, — сказал Шурка, — совсем одурел, если в емпираторы полез. — Послышался треск ломаемых кустов. Ребята со всех ног бросились к избушке, забрались на крышу.
— Хайль! Хайль! — кричал Вислоухий.
Петька вдруг спрыгнул вниз.
— Ты куда? — испугалась Таня. — Сбегаю, посмотрю его, может, оружие отнимем.
— Не смей, Петька, он ещё не совсем одурел.
Но Петька уже мчался к поляне. Иногда он присаживался за камни, прислушивался и, пригнувшись, снова бежал к кустам. Таня с Тимкой слезли на землю. Шурка наблюдал сверху. Кусты качнулись, и Петька исчез. И почему-то сразу прекратились крики Вислоухого. Вроде там кто-то захрипел.
— Шурка, что там?
— Ничего пока не видно.
Тимка и Таня, схватив лук, помчались на выручку. Они ещё не добежали до первых камней, когда из кустов как ни в чём не бывало, выглянул Петька. Не торопясь, подошёл.
— Ну что, Петька?
— По земле ползает. Кинжалом замахивается. Хотел я его камнем трахнуть, но под рубахой у него, кажется, пистолет. В кустах Петька подобрал ампулу, она походила на ту, которую они обнаружили в избушке деда Игната. На донышке ампулы были сухие пылинки опиума.
— Карты у него не заметил? — спросил Тимка.
— Нет.
— Значит, за нами опять будет красться.
У Тимки заискрились глаза:
— Надо его запутать, — сказала Таня, — и удрать.
— Проведём мы его сейчас запросто.
Тимка схитрил, как опытный таёжник. Они взяли свои вещи и по пыльной дороге, нарочно топая с силой, чтоб оставались ясные следы, прошли мимо могилы и ещё шагов двести. Там Тимка сорвал с Шуркиной куртки последнюю пуговицу и бросил на самое видное место. Потом они свернули в кусты и побежали в обратном направлении.
— Пусть теперь прёт по нашим следам до самого Жаргино, — сказал ехидно Шурка, — и там живёт один, как сыч.
По камням ушли в распадок, заваленный остатками развалившихся скал. А может быть, раньше здесь была каменоломня, потому что в одном месте лежали лопнувшие песчаные плиты. Сын Костоедова плиту для могилы, вероятно, брал отсюда.
В невысокой стене каменоломни встречались совершенно круглые дырочки. Таня подумала, что там живут змеи, но из одной дырочки неожиданно вылетел целый рой ос. Они несколько раз пронеслись над ребятами, но никого не тронули.
ТОКИО. АВДЕЕВУ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23