Давая немного отдохнуть телевизору, его «предки» запоем читали умные, высокоморальные книги русских классиков, забывая, что и граф Толстой, и Тургенев, и Чехов были не из бедного десятка и в любое время могли бросить свое писательское времяпровождение и отправиться пить минеральную воду в Ессентуки или прогуляться за границей.
Но в дни зарплаты и по праздникам, когда отец приходил под градусом, за плотно прикрытой дверью маленькой кухоньки раздавался вопрос жизни и смерти «А кто больше получает?» И по пулеметным ответам матери Роман догадывался, что семейный бюджет пуст и не хватает денег на покупку куртки или ботинок для него, что сама мать, вот уже два месяца не может купить себе чулки или колготки, и, что, видимо, в предстоящий отдых у моря снова накроется медным тазом.
Но жили они вообщем-то не бедно и умели радоваться маленьким удачам, тринадцатым зарплатам и незапланированным премиям, хотя свои интересы чаще всего отстаивали только в очередях.
Да нет, он нисколько не настальгировал по старым временам. Нынешние реформы многим показали, где зарыт мешок с деньгами. И то, что именно молодежь, и он в её рядах, первыми кинулась на раскопки — дело правильное. Как возникали умные цивилизации? Как строились большие города с богатым населением? Верно, на пересечение торговых путей. Из варяг в греки, походы в Китай, Индию, освоение Америки. В основе развития и становления мира — экономическая выгода каждого отдельного, не боящегося опасностей и подводных препятствий, человека. Нельзя идти против воли того, кто хочет хорошо зарабатывать, а, значит, и жить так, как написано в сказках…
Несмотря на позднее время в доме бабки Агрофены горел свет и ворота во двор были настежь раскрыты. Значит бабка спать ещё не ложилась и ждала своего щедрого постояльца.
— А не выгонит она меня? — спросила Евгения, когда они поднялись на крылечко.
— Не знаю, — усмехнувшись, ответил Роман. — Но если и выгонит, то что-нибудь придумаем. Например, будем спать в «Мерседесе».
Они вошли в избу, и Агрофена, искоса бросив взгляд на незнакомую гостью, тут же засуетилась.
— Проголодались, небось. А у меня картошечка горячая еще.
Она кинулась к своей кровати и, разбросав подушки и приподняв перину, вытащила завернутый в пуховую шаль увесистый сверток. Развернув его, достала чугунный горшок. Изба наполнилась запахом разварной картошки.
— Ну, вы вечеряйте, а я вам пока кровать приготовлю.
7
Чуть ли не каждое утро Вован вытаскивал из сейфа икону, которую перенес в кабинет здания думы и вглядывался в святой лик Божией Матери. Порой ему казалось, что Святая хмурится и отвечает ему осуждающим взглядом. Он помнил, как в детстве родная бабка говорила, что смотреть и разглядывать иконы — дело нехорошее. Это не открытка и не картина. Икона должна познаваться созерцанием. Помнится, когда он приходил со старухой в церковь, она заставляла его кланяться образам, просить прощения и молиться, дабы Бог заметил его покорность и отпустил все грехи. Но в те давние времена у крещеного Вовки Неаронова никаких грехов не было. Разве что замученная подзаборная и никому не нужная кошка, которой он перебил лапу выстрелом из рогатки. А теперь, как думал Вован, грехов накопилось столько, что даже все святые, собравшись вместе, не смогли бы их отпустить. Впрочем, он и не требовал прощения. Он рассматривал икону лишь с одним желанием: не прогадать бы при продаже?
После того как милиция все чаще и чаще стала интересоваться его персоной и похождениями, хранить икону в квартире он не решался. Мало ли что этим ментам взбредет в голову, и они решат в его отсутствие полазить по шкафам, полкам и поинтересоваться, как он живет, чем дышит, занимается? И попадись им на глаза икона, не только Пантов, а даже сам Господь Бог не смог бы оградить его от камеры предварительного заключения. Рабочий же сейф в здании думы, куда без особого депутатского разрешения не мог проникнуть ни один оперативник, был самым надежным местом для хранения такой ценности.
Но ценности, будь то икона или массивный золотой перстень с несколькими бриллиантами, по мнению и убеждениям Вована, для того и существовали, чтобы их можно в случае надобности продать и получить деньги. А надобность в деньгах у Неаронова была всегда. Поэтому при первом подвернувшемся случае, когда шеф будет в хорошем расположении духа, он покажет ему икону и потребует за неё не меньше двух тысяч долларов. То, что икона имеет не малую денежную ценность, Вован догадывался. Но какую именно, сказать не мог. Не поедет же он с ней в Третьяковку, чтобы узнать истинную цену? Даже в областном музее художественной живописи и там показывать икону было опасно. Других же, понимающих толк в иконописи оценщиков и специалистов, помимо своего шефа Пантова, Неаронов не знал. А потому, если при определенном везении у него в кармане окажутся две тысячи баксов, и удастся освободится от поднадоевшей Божией Матери, он будет считать несказанным везением.
Когда благоухающий французским парфюмом народный избранник Пантов прошел к себе в кабинет, Вован в момент определил, что лучшего времени ему не найти. Патрон собирался в Париж со своей новой пассией, был счастлив и, проходя через приемную в кабинет, даже успел отпустить в адрес Бобана какую-то шуточку.
Вован тут же достал икону из сейфа, положил её в дипломат и направился в служебные апартаменты шефа.
Ну что, решил меня пивком побаловать перед отъездом?
— Могу и пивком. А могу и кое — чем другим.
— Уж не компромат ли какой собрал? — бросив взгляд на чемоданчик в руках своего помощника, спросил Пантов.
— Ну что вы, Михаил Петрович, какой может быть компромат! Вы как ребенок в самом деле, который год вместе работаем, а вы то ли мне не доверяете, то ли шутите так плоско.
Пантов, широко улыбнулся, потер ладони:
— Ну тогда давай, показывай, что там у тебя?
Неаронов бережно положил дипломат на широкий рабочий стол шефа, открыл крышку и, не вынимая иконы, обратился к Пантову:
— Гляньте-ка сюда, Михаил Петрович.
Икону Божией Матери можно было бы увидеть и сидя. Но Пантов, облокотившись ладонями на стол, стал медленно приподниматься. Неаронов тут же понял, что две тысячи долларов почти в кармане.
— Где взял? — последовал короткий вопрос.
— Перекупил у одного знакомого. Знаю ведь, что вы неравнодушны к этому виду живописи.
Пантов, казалось, даже не услышал, ответа своего помощника. Бросив взгляд на икону, он уже прекрасно знал, что Вован говорит ему неправду. Эта была та самая икона Иверской Божией Матери, которую похитили у какой-то бабки в Марфино. Та самая икона, о которой рассказывали ему в отделении милиции.
Он взял древко в руки, стараясь определить время его создания. То, что это был даже не девятнадцатый век, было понятно сразу. Пантов знал, что святых ликов Иверской Божией Матери по стране гуляет не больше полудюжины. И все из глубокого прошлого. По сей день оригинал хранился в Иверской обители на Святой горе Афон, а первая копия, или как в кругу специалистов было принято говорить список, был привезен в Москву ещё в середине семнадцатого века. Встречали её сам царь Алексей Михайлович, патриарх Иосиф и толпы православного народа. Позже было сделано ещё несколько списков чудотворной иконы. Старейшая копий до сих хранилась в Иверской часовне в Москве, ещё две в храмах и одна в музее. Неужели это и была та, шестая, которая каким-то образом попала в их губернию и хранилась в доме дряхлой старушенции?
— И за какие же деньги ты её перекупил? — стараясь не показать своего волнения спросил Пантов.
Вован оттопырил два пальца.
— Две штуки. В баксах, конечно. Ну я думаю и мне за работу в качестве премии что-нибудь подкинете.
— Дороговато для копии начала двадцатого века.
— Могу вернуть обратно, — как ни в чем не бывало ответил Неаронов, — Для вас же проявлял рвение, зная о том, что вы ревностный ценитель иконописи.
Вован потянулся было к чемоданчику, в который Пантов опустил икону, но патрон тут же закрыл крышку и отодвинул дипломат на другой конец стола.
— Пожалуй, я отдам тебе две тысячи и триста за работу и усердие. Я ведь должник перед французом Кантоной. Он в мою предвыборную компанию столько денег вбухал, надо чем-нибудь его отблагодарить. А икона — как раз то, что нужно.
Он не спеша достал ключи из кармана, открыл ящик стола, вытащил пачку стодолларовых купюр и отсчитав двадцать три банкноты, положил их перед своим помощником. Через несколько секунд чемоданчик вместе с иконой исчез за дверью депутатского сейфа.
Вован, не скрывая радости, спрятал деньги в карман.
— Ну и что ты будешь с ними делать? — спросил Пантов, — Квартиру я тебе выбил, машина у тебя есть…
— Я подженюсь, Михаил Петрович. Славно выпью, когда провожу вас во Францию, и проведу несколько ночей в обществе одной девчонки. Имею я на это право или нет?
— Хозяин — барин. У тебя что, невеста объявилась?
— Да какая невеста! Так, смазливая телка из знакомого вам заведения.
Пантов насторожился:
— И кто же это, если не секрет?
— Кто-кто — Клякса. Зовут её Светкой, а как фамилия — не интересовался.
Пантов вскочил с кресла, схватил помощника за рукав.
— Ты вот, что, сукин сын, к этой девчушке лапы больше не протягивай. Если узнаю, что ты с ней даже рядом стоял — вмиг отшибу. Уяснил?
Не ожидая такой ярости от шефа, Вован отдернул руку и сделал несколько шагов назад.
— А что вам до этой проститутки, Михаил Петрович? — спросил обиженно он и, измерив взглядом расстояние отделяющее его от Пантова, с ехидцей задал второй вопрос, — Вам что, дочки спикера не хватает?
Пантов в два прыжка снова очутился перед Неароновым и схватил его за грудки.
— Ты что, совсем разучился понимать русские слова! Я сказал, чтобы эту девчонку обходил десятой дорогой. А иначе я тебя сгною, гад! До конца жизни за решеткой сидеть будешь…
— Это за что же до конца жизни? — осмелев, ухмыльнулся Неаронов и сбросил руки патрона со своего пиджака. — До конца жизни знаете, за какие преступления садят? А я за эту дурочку, которую со второго этажа выкинул, только условно и получу. И то если вы сильно хлопотать станете. Больше за это не дадут…
— За ограбление старухи и за икону тебе дадут пять. Да за убийство коллекционера — ещё пятнадцать.
— Какой старухи? Какого коллекционера, Михаил Петрович? — сделал удивленные глаза Вован. — Я вообще никаких коллекционеров знать не знаю.
— А Бронзу помнишь? Или совсем запамятовал?
— Ах, того самого собирателя бронзовых статуэток? Так я-то здесь причем? Он сам свою коллекцию нам продал, а потом от горя наложил на себя руки. Сел в ванну и ножичком вскрыл вены. У меня ведь, патрон, до сих пор его расписка хранится. Мы ему отдали деньги, он нам статуэтки, что документально и запротоколировали. А что с ним там дальше случилось — это меня уже мало интересует? Кстати, много бронзовых фигурок оказались подделками под старину. Вы же сами для себя выбирали оригиналы?
— Это ты в кабинете начальника управления внутренних дел области полковника Махини будешь объяснять. Я об этом позабочусь. Про то, как вы сначала под угрозой взяли расписку, как потом полупьяного затащили Бронзу в ванну и перерезали ему вены. И про ограбленную старуху из Марфино…
Вован, до последних слов патрона державшийся молодцом, вдруг закрыл лицо руками и стал опускаться на устланный большим ковром пол депутатского кабинета. Наконец, он упал к ногам патрона и разрыдался.
— Не губите, Михаил Петрович. Не губите. Разве я мало для вас сделал? Разве не я выручал вас и был рядом в самую трудную минуту? Разве не я теперь летаю по области и делаю все, чтобы вы были избраны на новый срок…
У Пантова от негодования дрожала верхняя губа. Но теперь он видел и даже наслаждался тем, что его в конец обнаглевший в последнее время помощник был сломлен и повержен. Теперь он был уверен, что Вован, наконец, узнал, кто и какое место в этой жизни занимает. Не был уверен Михаил Петрович Пантов лишь в одном. В том, что общение между ним и помощником в делах бытовых, рабочих и предвыборных когда-нибудь не станут достоянием широкой общественности. Этот проходимец Неаронов слишком много знал.
Пантов засунул руки в карманы и направился к столу. Не оглядываясь на рыдающего Вована, бросил через плечо:
— Ладно вставай. Ковер уж и так весь промок от твоих крокодильих слез.
Он развалился в кресле и брезгливо наблюдал за тем, как размазывал слезы по щекам Неаронов, как стучал зубами и медленно приподнимался с колен. Теперь он стоял перед ним, могучим и всесильным, жалкий и трясущийся, просящий пощады.
— Я надеюсь ты понял, о чем мы сегодня с тобой говорили? — повелительным голосом спросил Пантов, желая ещё раз напомнить этому нашкодившему коту, кто есть кто в этом кабинете.
— Да, Михаил Петрович, — кротко ответил помощник.
— Тогда на время забудем о том, что между нами здесь произошло.
— Почему на время? — поднял опухшие глаза на шефа Вован.
— Потому что теперь я в тебе не уверен на все сто процентов.
— Я докажу, докажу вам свою преданность… — зачастил Неаронов.
— Хорошо. Посмотрим, — перебивая, махнул в его сторону депутат.
Но Вован достал из кармана деньги, которые Пантов ему вручил ещё несколько минут назад и положил на стол.
— Возьмите обратно, Михаил Петрович. Возьмите. Они мне совершенно теперь не нужны.
Пантов ухмыльнулся:
— Так ты же должен расплатиться со знакомым, у которого брал икону?
Вован снова низко опустил голову и после не долгого молчания, сказал себе под нос.
— Вы теперь знаете, у какого «знакомого» мы взяли эту икону.
— Мы — это ты и Бобан? — прищурившись уточнил Пантов.
— Да, подтвердил помощник.
Пантов победно улыбнулся:
— Так-то, братец. Не надо водить меня за нос. А баксы — возьми. Не за спасибо же рисковал…

ЗАСЕДАНИЕ 6. ПАРИЖ. ЕЛИСЕЙСКИЕ ПОЛЯ
1
По вечерам, после изнурительных, но бесперспективных и ничего не значащих заседаний, Сердюков ещё долго засиживался в своем кабинете и до предела изматывал себя бумажной работой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31