Вечером, после охоты, дожидаясь, пока приготовят ужин из охотничьих трофеев, они полулежали на мягких курпачах, бе­седуя на философские темы. Говорил больше он, кутаясь в теплый и просторный чапан и попивая небольшими глотками французский коньяк «Камю», а хан Акмаль внимательно слу­шал гостя. И вдруг хан Акмаль перебил его.
– Если бы нынче на календаре не был самый конец семи­десятых годов, – начал, как всегда монотонно, беспристрастно обладатель двух Гертруд, – и если бы я не знал тебя хорошо много лет, я бы подумал, что ты английский шпион. – Видя нескрываемое удивление на обычно невозмутимом лице Японца, хан Акмаль рассмеялся: – Ты не обижайся, я знаю, ты не шпион, ты наш, бухарский кровный. Но почему я так подумал? Объясню. Говорят, возле моего отца, а он воевал ря­дом с Джунаид-ханом и был не рядовым сотником, как сейчас толкуют мои враги, желая принизить отца и меня, находился англичанин, который, как и ты, прекрасно знал наш язык, на­ши обычаи, даже наизусть цитировал Коран, чем радовал и удивлял наших невежественных мулл. И не удивлюсь, что ты и Коран знаешь. Сейчас ты беседуешь со мной на чистейшем уз­бекском языке, рассказываешь мне о восточных философах, о которых не имеет понятия большая часть нашей интеллиген­ции. А у нас, большевиков, все непонятное, труднообъяснимое сваливается на происки империализма и шпионов. Выходит, ты – шпион! – И он вновь заразительно, от души расхохотал­ся.
Тогда он приехал в Аксай во второй раз, и это случилось чуть позже той самой охоты, после которой хан Акмаль назвал его английским шпионом. Впрочем, чтобы несколько сгладить свою вину за безапелляционное – «шпион», аксайский Крез, умасливая, чуть позже сказал, что он так доверяет и любит его, что стань Узбекистан мусульманским государством, под зеленым знаменем ислама, то даже в нем, не задумываясь, отдал бы портфель министра экономики или финансов, один из са­мых ключевых в любом правительстве, только ему. Тогда, в восьмидесятых, сепаратистских настроений не было вовсе, и Шубарин не обратил внимания ни на исламское государство, ни на зеленое знамя, ни на правительство, где ему предлагался портфель министра экономики и финансов, понятно, что роль премьера хан Акмаль оставлял за собой, просто подумал, что обладатель двух Гертруд сглаживает неловкость за «шпиона».
Оказывается, далеко смотрел хан Акмаль уже тогда, де­ржал в уме какую-то программку, а многим кажется, что толь­ко сегодня, с гласностью и перестройкой, всплыли национали­стические и сепаратистские настроения и нескрываемо обоз­началась кое-где тяга к зеленому знамени ислама.
Но уже тогда Артур Александрович ощутил по-настояще­му, каким грозным, убийственным оружием обладает дирек­тор агропромышленного объединения. Слишком большую опасность представляла канцелярская папка для человека, о котором собраны сведения, а если они случайно станут достоя­нием не одного хана Акмаля? От этой мысли его бросило в жар. Но еще большую тревогу он ощутил, когда представил, что кто-то другой, как и он, приехав сюда, получает досье на него самого, до этой минуты он об этом как-то не думал. Он собирался уехать в тот же час, как только ознакомится с досье, но остался на ночь, как просил его хан Акмаль. Была какая-то болезненная тяга к гостям у хана Акмаля, не любил, не выно­сил он одиночества, а за столом преображался, жил по-настоя­щему, только в застолье умел слушать других, Артур Александрович давно отметил эту странность. Но он остался не пото­му, что хотел ублажить или потрафить Арипову, а потому, что решил забрать досье на самого себя.
В тот вечер за столом они оказались не одни, как он рас­считывал. Неожиданно в Аксай заявилась московская журна­листка писать очередной панегирик о чудесах в рядовом агропромышленном объединении, где правил необыкновенный человек – то бишь хан Акмаль. Это несколько путало карты Японца, но особых причин для беспокойства не было.
Минут за десять до начала застолья в гостевом доме, нахо­дившемся в яблоневом саду на окраине Аксая, хан Акмаль за­шел к нему в комнату и показал подарок, который собирался вручить гостье.
Шубарин взял у него из рук изящную коробочку, обтяну­тую сажево-черной замшей, догадываясь, что там находится. Он действительно не ошибся, в глаза брызнули светом бриллианты массивного кольца.
– Не слишком ли дорого за статью, даже в центральной прессе?
– С фотографией, – уточнил хан Акмаль и рассмеялся, – да и женщина ничего, из Москвы, писательница…
Артур Александрович вгляделся в ценник, висящий на тонкой шелковой ниточке, и присвистнул.
– А это, мне кажется, нужно снять, – сказал Шубарин, показывая на бумажку, цена может испугать кого угодно.
– Само собой разумеется, – сказал уже по-деловому хан Акмаль, все это внесется куда надо, подошьется к делу, ты ведь знаешь, я обожаю учет-отчетность, не забывая ленинское: социализм – это прежде всего учет!
– Да, я знаю, ты всегда следуешь ленинским заветам, – сказал гость, и они оба весело рассмеялись, вечер начинался замечательно.
Писательница оказалась женщиной не первой молодости, но, как и большинство московских дам, пыталась изображать деловитость, хватку, излучать несуществующую энергию, в общем, тщилась произвести впечатление, все еще не понимая, какая тут отведена роль второму, синеглазому, мужчине, судя по манере держаться, одеваться, человеку отнюдь не провинциальному. Сбивало ее с толку и то, что хан Акмаль, пытаясь сказать что-то любезное, путался от волнения и переходил на узбекский, обращаясь за помощью к синеглазому. А тот, вроде уточняя, обменивался какими-то непонятными ей репликами на узбекском с хозяином загородного дома и лишь потом пе­реводил на русский, впрочем, не скрывая внешней любезно­сти, внимания, но ей казалось, что в таких случаях элегантный переводчик, которого она тут же окрестила Лоуренсом-аравийским, пытался гасить восторг знаменитого директора, чье ли­цо излучало доброту, внимание, готовность услужить и непод­дельный интерес к ней, как к женщине. В последнем не пере­убедил бы ее никто. Порой ей хотелось, чтобы вежливый, ра­финированный, но холодный Лоуренс-аравийский откланял­ся, время все-таки перевалило уже далеко за полночь, но сине­глазый вел себя так, словно поставил себе цель гулять до утра. И писательница, перестав излучать фальшивую энергию и не­свойственный возрасту задор, откровенно призналась, что устала от двух перелетов и одного переезда в Аксай, пробормота­ла еще что-то про часовой пояс, адаптацию-акклиматизацию, с тем и отбыла отдыхать. Хоть поздно, но поняла, что тягаться с синеглазым не следует.
Как только за нею захлопнулась дверь, хан Акмаль сказал с восторгом:
– Какая женщина! С какими людьми знается! Какие две­ри ногой открывает!
Артур Александрович сначала хотел остудить пыл хана Акмаля, вернуть его на грешную землю, всего двумя-тремя фразами, уже срывавшимися с языка, но решил не портить ему настроение и азарт и вполне любезно поддержал:
– Да, она достойна такого подарка и даже вместе с ценни­ком.
И обладатель двух Гертруд тут же предложил тост за ее здоровье. Выпили, и тут Японец понял, что, пока хан Акмаль пребывает в эйфории от встречи с женщиной, открывающей ногой высокие кабинеты в Москве, он должен попытаться ре­шить и свои проблемы.
– Акмаль, я хотел бы, чтобы ты подарил мне досье на Шубарина…
Хозяин дома на минуту опешил, но потом засмеялся.
– Артур, надеюсь, ты шутишь, зачем тебе досье на самого себя, лучше поинтересуйся подноготной своих врагов.
– Нет, Акмаль, сегодня я хочу получить то, что прошу.
Разговор становился напряженным, взрывоопасным, от­кровенной конфронтации с Японцем в этом крае не хотел ни­кто, хан Акмаль знал его возможности, и он стал машинально разливать коньяк, чтобы как-то собраться с мыслями, он был не спринтер, а стайер.
– А если я скажу, что такое досье не существует и что я не коплю компромат на своих друзей?
Тут уж рассмеялся гость, начиная разговор, он понимал, что без серьезного аргумента хан Акмаль никогда не вернет документа, и потому выбрал главный козырь:
– Акмаль, у нас с тобой такие отношения, что я не могу ставить тебя в неловкое положение, но и сам не хочу служить мишенью для кого-то. Если я доверяю тебе, это не значит, что я доверю всякому, кто может даже случайно заглянуть в мое досье.
– Резонно, – вполне миролюбиво перебил хан Акмаль, почувствовав, что хитроумный Японец оставил ему лазейку для благородного отступления.
– Если я не заполучу сейчас свои бумаги, то через неделю можешь прислать ко мне человека, я передам копию досье на тебя, а подлинник останется у меня в Лас-Вегасе, ты ведь мне тоже доверяешь?
– Да, Артур, доверяю, умный ты человек, не зря я тебя ан­глийским шпионом окрестил в прошлый раз, помнишь? – расхохотался аксайский Крез и захлопал в ладоши, и тотчас на пороге появился Ибрагим.
– Будь добр, принеси бумаги на Артура, он хочет убедиться, профессионально ли работают мои люди, и обещал допи­сать то, что они упустили. – И опять захохотал, и напряжение разрядилось, хан Акмаль был еще тот дипломат.
Отдавая Шубарину пухлую канцелярскую папку, Арипов сказал:
– Ну вот, я избавляю тебя от лишних хлопот, собрать досье даже на меня за неделю невозможно, поверь моему опы­ту, и я не буду посылать человека за своим досье. Мы ведь так много знаем друг о друге. – И хан Акмаль протянул через стол руку, и оба облегченно вздохнули, ибо понимали, какой конф­ронтации избежали.
Артур Александрович снова подошел к окну, уже светало, и вдруг он захотел погулять по саду, редко когда ему приходи­лось делать это по утрам, он быстро переоделся в спортивный костюм, в котором обычно выходил к завтраку, и спустился вниз.
Над садом висел влажноватый туман, тонкий, едва разли­чимый, порою казалось, это кисея от игры, недостатка света, нарождающегося дня и догорающих последние минуты лю­минесцентных ламп за оградой, но он как «жаворонок» очень тонко чувствовал переходное время, когда ночь держала при­роду в последних объятиях, к тому же он знал туман своего са­да. От неожиданной влажности, которая совершенно исчезнет часа через два, хозяин сада поежился, но затем, чтобы быстрее насладиться рассветной чистотой воздуха, пробежался по ал­лее, выложенной мелкими керамическими плитами. Он не до­пустил к себе во внутренний двор ни асфальт, ни бетон, тут то­же сгодились его инженерные познания. Незапланированный бег, как и неожиданно долгое плавание, придали бодрость хо­зяину прекрасного, ухоженного сада, и он невольно позавидо­вал Коста и Ашоту, пропадавшим часами в гимнастических и силовых залах, во множестве расплодившихся в Ташкенте с объявлением кооперации.
Спустился он в сад не для того, чтобы размяться, побегать, ему хотелось пообщаться с ним, обойти любимые деревья, срезать к столу свежие цветы, посидеть возле густых кустов можжевельника, кстати подаренных ханом Акмалем, тот уве­рял, что они продлевают жизнь. Насчет жизни утверждать ему было трудно, но то, что они выводят вокруг тлю и всякую га­дость, гибельную для сада, точно, это ученые из ботанического сада Шредера подтвердили.
Но… как и у себя в кабинете, прохаживаясь вдоль своих любимых картин, он не замечал их, то же самое случилось и на аллеях сада, мысли о человеке из ЦК снова завладели им.
Идея взять в аренду ресторан принадлежала Сенатору, он раньше многих высокопоставленных чиновников оценил воз­можности кооперации. Может, идея пришла к Сенатору отто­го, что Артур Александрович, чуть ли не с первого дня указа, легализовал часть своих подпольных предприятий через коо­перативы, о готовившемся законе он знал из своих москов­ских источников, еще за полгода вперед, и тщательно все про­анализировал. Поначалу он преследовал только одну цель – отмыть деньги теневой экономики. На первых порах, зарегистрировав на подставных людей десятки кооперативов в горо­дах и селах по всему Узбекистану, он кинулся исправно запол­нять декларации на свои пока не существующие доходы в мес­тный бюджет и реальные налоги, составляющие для него су­щий пустяк, зато он теперь обладал законными деньгами. Че­ловек из ЦК находился в курсе дел Шубарина, даже кое в чем содействовал, и вот однажды, обедая с Шубариным в загород­ной чайхане, он сказал:
– Артур, почему бы тебе несколько не видоизменить свою деятельность, не придать ей разносторонность? – Видя, как заинтересовался сотрапезник, он продолжал: – Я предлагаю тебе открыть в Ташкенте настоящий, шикарный ресторан. При избытке денег у населения это наиболее рентабельное вложение капитала.
– Ну, какой из меня, Сухроб, ресторатор, – попытался от­шутиться Шубарин, но Акрамходжаев был настойчив:
– А почему бы и нет, я ведь не предлагаю тебе самому возглавить ресторан, к тому же у тебя в Лас-Вегасе есть по­мощник, Икрам Махмудович, ну тот, что разъезжает на белом «мерседесе». Он от природы прирожденный кулинар, гурман, каких поискать надо, ресторанное дело, как мне кажется, его стихия, хотя на первое лицо, при его любвеобилии, он вряд ли тянет. Я вижу в своем воображении первоклассный ресторан, с богатым интерьером, с хорошо вышколенной и хорошо эки­пированной обслугой, разумеется дорогой.
– У тебя есть какие-нибудь конкретные предложения, кроме интерьера и униформы, – спросил скептически сотра­пезник, еще не понимая серьезности предложения.
– А как же, я ведь знаю, что кровь твоя наполовину состо­ит из цифр, ты, прирожденный от бога банкир и предприни­матель, умудрился родиться немножко не там или слишком поздно, – пошутил человек из ЦК и, не дожидаясь ответа, пе­решел к тому, ради чего затеял разговор: – Прежде всего идея пришла мне в голову потому, что в это дело я хочу войти с Салимом и с тобой на равных паях, зачем же нашим деньгам ле­жать без движения, когда сегодня все кинулись удваивать и ут­раивать капиталы, но я не хотел бы, пользуясь нашей дружбой, возлагать хлопоты на одного тебя и считать только доходы, ко­торые, я уверен, будут расти в геометрической прогрессии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60