Это оказался металлический диск диаметром возможно в три дюйма, выкрашенный желтой краской. Крышка от сорокапятигаллонной бочки. Вокруг ее кромки шли зажимы, а поперек был выведен черный серийный номер. А еще там, на крышке, были неумело процарапаны соединенные друг с другом кольца олимпийской эмблемы.
Я подцепил желтый диск куском черного полиэтилена.
— Что ты там нашел? — окликнул меня Гектор.
— Диск Джокки Салливана, — ответил я.
Мы сели в шлюпку и погребли к «Дельфину». Я осторожно упрятал завернутый в полиэтилен диск Джокки в рундук кокпита. Поднялся свежий западный ветерок. Он с треском наполнил паруса «Дельфина» и помчал его, как по американским горкам, через голубые волны, вздымавшиеся между зеленым конусом Камас-Билэча и серыми скалами Лоч-Биэга.
Энгус и его сестренки помогали Фионе в мастерской наматывать мотки пятнисто-красной шерстяной пряжи. Фиона подняла на меня глаза и улыбнулась. У меня было ощущение, что я вернулся к себе домой.
— Идите во двор и поиграйте, — сказала она детям.
В доме стоял запах мокрой шерсти, разноцветные мотки сушились на полке над нагревательным аппаратом. Фиона снова взялась за работу.
— Как дела у Джокки? — спросил я.
— Морэг говорит, что у него какая-то аллергическая реакция. Она и вызвала эти волдыри, а потом и кожа сошла. Врачи говорят о пересадке кожи.
— А к чему у него аллергия? К каким вещам?
— Они не знают, — сказала она. — Только это действительно была не медуза.
— Я принес в пластиковом мешочке ту штуку, которая не медуза. Возможно, Гектору придется отвезти ее в больницу.
— Конечно.
— Только вряд ли на кусочке металла, продраенном песком и течением, осталось что-то существенное.
Я позвонил в больницу и попросил разрешения поговорить с Морэг. Она сказала, что Джокки стало значительно лучше.
— Вы не заходили в сарай на минувшей неделе? — спросил я. — Может быть, давали ключ детям?
— Нет, — ответила она.
— А Джокки?
— Ах да! — вспомнила она. — Я посылала его туда взять рыбы из морозильника.
— А-а... — сказал я.
Значит, Джокки забрал рыбу, углядел в сарае эту крышку от бочки и прихватил ее с собой, сразу сообразив, что она может пригодиться для игры в летающие тарелки.
— Вы говорили, что у Джимми была какая-то стычка с Дональдом.
— Да, верно.
— По поводу бочки.
— Какой-то бочки из-под нефти, — сказала она.
— Серьезная стычка?
— Я же вам рассказывала, — простонала Морэг.
Голос у нее был усталый. Она и должна быть усталой, бедная женщина. Слишком усталой, чтобы помнить подробности давних споров и стычек.
— Постарайтесь вспомнить, — настаивал я. — Это очень важно. Мне необходимы точные факты.
— О Господи! — сказала она. — Дональд предлагал двадцать фунтов стерлингов за эту бочку. А Джимми сказал, что кто-то другой дал бы ему больше. По-моему, это все.
— А кто же это тот, другой? — Я не мог ничего поделать со своей назойливостью.
— Ах, я не помню! — Голос ее совсем упал. — Может быть, кто-нибудь с каменоломни? — Я старался представить ее в этой больнице: чистые, белые теплые комнаты. Она и Джокки взаперти, далеко-далеко от Камас-Билэча. — Я вообще ничего особенного об этом не помню.
— А откуда Дональд узнал, что у Джимми появилась такая бочка?
— Может быть, Джимми сам ему рассказал. Может быть, она упала за борт с какого-нибудь корабля... Послушайте, мистер Фрэзер, меня зовет Джокки.
— Передайте Джокки мои наилучшие пожелания, — сказал я.
Но она уже повесила трубку.
Фиона перестала возиться со своей пряжей и внимательно смотрела на меня.
— Ну и что? — спросила она. — Есть новости?
— Мне нужно выяснить, не возвратился ли Дональд из своего отгула, — сказал я.
Я набрал номер Джерри Файна. Его голос был таким же угрюмым, как и его лицо собаки-ищейки.
— О, привет! — сказал он так, словно был удивлен, что я все еще жив. — Вы звоните в чертовски неудобное время.
— Мне нужен Дональд Стюарт, — сухо сообщил я.
— Он в Блэкпуле, — ответил Файн, — должен вернуться завтра или послезавтра.
— А где бы я мог его разыскать, если он уже вернулся? — спросил я.
— В Дэнмерри есть сарай, которым мы пользуемся, — сказал Файн. — У рыбьего садка. Он держит там разный хлам.
Я поблагодарил его, повесил трубку и уставился на телефон. Двое знали, что у Джимми есть эта желтая бочка: Дональд и кто-то еще, кому Джимми ее предлагал. Поэтому у двоих людей было основание вломиться в сарай Джимми и самостоятельно решить этот вопрос.
Я вспомнил, как Эван в Дэнмерри громыхал навесным замком на двери сарая Дональда. «Я хочу заглянуть в его сарайчик. Посмотреть, где он там держит свой проклятый яд». Теперь этого же хотел и я.
Фиона была на кухне, в клубах пара.
— Ты не хочешь сходить куда-нибудь пообедать? — спросил я.
— Нет, — сказала она. — Но все равно спасибо. Я побуду с детишками.
Я снял трубку телефона, позвонил Просперу и договорился пообедать с ним в гостинице «Дэнмерри». И я оставил Фиону хозяйничать за столом, в компании салливановских детишек, с жадностью пожирающих кукурузную кашу, а сам направился в лощеный, сверкающий мир шотландского праздника.
Глава 15
В тот же вечер в семь часов я провел «Зеленого дельфина» мимо серого волнореза замка Дэнмерри, направил его по ветру и подцепил причальный бакен с пометкой "V", то есть «для гостей». Яхта Проспера «Бонфиш» стояла на соседнем причале. Она выглядела безлюдной. Спустив и закрепив паруса, я тщательно побрился при помощи горячей воды из калорифера и втиснулся в темно-синий шелковый пиджак. А потом погреб к берегу.
От цветников исходил запах герани и вербены. В воздухе кружилась мошкара, но в количестве недостаточном для того, чтобы испытывать раздражение. Проспер сидел за столиком на балконе с Лизбет Вандекаа, рядом стояло ведерко со льдом. Он налил мне бокал «Крэга». Лизбет улыбнулась своими зубками фарфоровой белизны и глазками фарфоровой голубизны.
— Господи, — сказал Проспер, — у тебя же было время!
И многозначительно посмотрел мне на ноги. Я вытянул свои ноги в черных кожаных мокасинах фирмы «Себаго» и сказал:
— Это не сандалии.
— И все же, — сказал Проспер.
Мы оба засмеялись. Мои пальцы все еще побаливали там, где на них наступил тяжелым сапогом Дональд Стюарт. Я резко оборвал свой смех, потому что это выглядело неуважительно по отношению к Лизбет. Ведь она смеялась вместе с нами, не понимая, в чем дело.
— Проклятая неделя все-таки, — сказал Проспер. — Сначала Эван. Потом этот парень, которого вытащили с затонувшего траулера. Я слыхал, что ты тоже в этом участвовал.
Я пожал плечами.
— Лизбет! — произнес чей-то голос позади меня.
Это был Дэвид Лундгрен, краснощекий и круглолицый, в спортивном костюме и в туфлях для бега. Вокруг его шеи висело полотенце. Мужчина, который был с Лундгреном, выглядел как один из его крутых парней, хотя и без усов. Этакое крупное, покрасневшее на солнце лицо и коротко постриженные светлые волосы. Он выглядел мощным и хорошо сложенным, и голова его уходила прямо в плечи, без намека на шею.
Серые глазки Лундгрена посверкивали, его лоснящаяся челюсть выступила вперед.
— Мистер Дюплесси, мистер Фрэзер! Я смотрю, вы прервали тренировки к «Трем Бонам»!
— Чистейший фруктовый сок. — Проспер выгнул невинными дугами тонкие брови на кофейного цвета лбу. — Попробуйте рюмочку.
— Спасибо, но мы с Куртом бегаем, — сказал Лундгрен, а блондин без улыбки кивнул, наблюдая за нами. — Относимся к тренировкам серьезно. Курт держит себя в форме, не так ли, Курт?
Блондин снова кивнул. У меня было ощущение, что я его где-то уже видел.
— О, между прочим, — продолжал Лундгрен, — очень печально было услышать об Эване.
Он произнес это как-то по-светски, словно поддерживая вежливый разговор. Я сказал, что да, печально. А потом добавил:
— Мне хотелось бы принять ваше приглашение и побывать в каменоломне как-нибудь на днях.
— В самом деле? — спросил Лундгрен. — Я и не думал, что люди из Кинлочбиэга так энергичны. — Он позволил своим холодно-каменным глазам задержаться на мне. — Лизбет, ты сможешь это организовать?
Он улыбнулся, а потом повел Курта дальше по террасе, туда, где за кружками легкого пива сидел полный стол сурового вида молодых людей с короткими стрижками.
Из-за тучи выглянуло солнце. От компании Лундгрена долетел внезапный взрыв смеха, похожий на пронзительный лай стаи собак. Я мельком оглянулся на них.
И замер от изумления.
Курт сидел спиной к солнцу. Его волосы были настолько тонкими и редкими, что череп розово просвечивал сквозь блондинистую стерню. И я вспомнил, где я его видел раньше.
Он был тем самым человеком в лодке вместе с Дональдом Стюартом в день, когда тот столкнул Эвана в рыбий садок.
За обедом мы выпили еще одну бутылку шампанского, поели омаров и поболтали о плавании под парусом и о жизни на Карибском море. В течение часа-другого это было почти похоже на беспечный, ленивый отдых. Я так и сказал. Лизбет нахмурилась.
— Я не могу понять, почему Проспер приезжает сюда на лето. Куда лучше отдыхать на Мартинике или на Лазурном берегу.
— Здесь безлюдно, — сказал Проспер. — И никаких тебе ураганов. А в придачу есть возможность затащить свою задницу на какие-нибудь холмы и посоревноваться на яхте с моим старым приятелем Гарри.
— И погоняться за оленями? — добавила Лизбет.
— Это я уступаю Дэвиду и его мускулистым дружкам, — с ухмылкой сказал Проспер. — Имей в виду, это отличное занятие. Ты когда-нибудь видела оленя-самца в период гона? Смерть или слава. Подстрели его — и он даже не заметит. Вроде тебя, когда ты взбираешься на гору. — Он покачал головой. — Женщина-муха. Ты — великолепное создание, вроде радуги. — Она стукнула его кулаком по руке, да так и оставила там свою ладонь. — Или вот Гарри у Хорнгэйта. Ты так шел сквозь этот узкий туннель, что должен был стать покойником. Но ты просто этого не заметил.
По садовой дорожке мы не спеша пробирались обратно к причалу. Поднялся легкий ветерок, стучавший фалами о мачты скрытых туманом судов.
— Выпьем? — спросил Проспер.
— Хочу лечь пораньше, — сказал я.
— Увидимся завтра, в каменоломне, — сказала Лизбет. — В любое удобное вам время.
Ее зубы сверкали в лунном свете.
— А потом ко мне домой, — сказал Проспер. — Там всего пять миль.
Я дошел до «Дельфина», аккуратно пристроил обеденный пиджак на вешалку в шкафу. Потом я натянул на себя синюю матросскую фуфайку, черные джинсы и, извиваясь, влез в резиновую шкуру костюма для ныряния. Я запихнул в водонепроницаемый мешочек пару туфель на резиновой подошве и нож, после чего выключил свет. И тихонько выбрался обратно в кокпит.
На мачтах судов, столпившихся в гавани, горели якорные огни, отражаясь в легкой зыби. Кое-где в каютах зажигались лампы, притененные занавесками. Обрывки мелодии Бетховена плыли над водой с яхты Проспера. Он называл это «соблазняющей музыкой». Я отправился на корму «Дельфина», спустился по купальной лесенке и погрузился в черную воду.
Костюм для ныряния держал меня на плаву. Я осторожно поплыл к берегу. Позади остался черный корпус «Астероида». Водоросли щеткой прошлись по моим голеням. А потом я выбрался из воды там, где стена парка отрезала перешеек от полуострова. На меня тотчас накинулась мошкара. Я вытащил из мешочка, прикрепленного к поясу, бутылочку репеллента «Джунгли» и намочил им волосы — пот сам разнесет это снадобье по моему лицу. Потом я с трудом выбрался из резиновой шкуры, обул свои туфли на мягкой подошве и начал продвигаться вдоль стены.
Берег круто поднимался, превращаясь в скалистый гребень. Обернувшись, я увидел, что нахожусь в сотне футов над якорной стоянкой. В открытом море огни маяка Хайскэйр мерцали у самого основания туч. Во рту у меня пересохло сильнее, чем следовало — ведь меня тут никто не мог увидеть. Нашарив опору для рук, я перетащился через гребень хребта.
Внизу лежал залив. Рыбную ферму освещали лучи голубоватых прожекторов. В этом голубом прямоугольнике был четко виден сарай. Я осторожно начал спускаться вниз, пробуя ногой почву на склоне, прежде чем сделать следующий шаг. Если бы я поломал себе здесь кости, мне было бы трудно объяснить это Дэвиду Лундгрену.
Скалы закончились, под ногами шуршали трава и вереск, склон становился все более пологим. Какая-то черная масса возникла между мною и прожекторами. Сарай. Моя рука полезла в сумку за фонариком. «Ты не какой-нибудь ночной взломщик, — сказал я себе, — ты собираешь справки во благо своего клиента». Это не сделало мой рот менее сухим и не смирило стук моего сердца.
В темном пространстве, за сараем, я включил фонарик и осветил стену, сложенную из бетонных блоков. Цемент между ними был разной толщины — это уж постарался Гольфстрим. Никаких окон в стене не было. Я двинулся по кругу, к противоположной стороне сарая.
Вот там оказалось три окна, узких и высоких, со стальными рамами, вроде тех, какие можно увидеть в общественной уборной. Через них пролезть невозможно. А хотелось бы. С этой стороны сарай вовсе не был освещен, тогда как на стену с дверью светили во всю мощь голубые прожектора, с рыбной фермы.
Я зажал зубами фонарик, подпрыгнул и ухватился за подоконник ближайшего окна. Кто бы ни построил это сооружение, он был профаном. Подоконники делают уклоном наружу, а не внутрь, чтобы при дожде вода не попадала в помещение. Но этот подоконник имел уклон внутрь, и это дало моим пальцам хороший захват. Бесконечное наматывание лебедок «Зеленого дельфина» сделало мышцы моих рук достаточно тренированными, чтобы подтянуться вверх. Мой подбородок оказался на одном уровне с подоконником, и фонарик у меня в зубах бросил свой луч сквозь грязные стекла окон.
Внутри оказалась масса предметов желтого цвета. А бочки в сарае Салливана как раз были желтыми. Но тут не было никаких бочек. Только пластиковые ящики для рыбы с черными надписями: «Рыбные фермы Дэнмерри — Уэстер-Росс». Ящики были сложены в штабеля по дюжинам. Я спрыгнул вниз и принялся растирать затекшие пальцы. А что же я собирался найти на рыбной ферме кроме ящиков для рыбы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42