С одной стороны, мы должны быть реалистами, с другой — против такой реальности надо бороться и продолжать действовать даже в безнадежной ситуации. В любом случае время подбросит нам какую-нибудь информацию, и тогда можно будет продолжить поиск или начать все сначала.На сей раз на душе особенно неприятно от того, что у нас нет даже идеи по продолжению поиска. Хорошая идея — это вдохновение, это допинг. Сейчас от цели нас отделяет стог сена, который надо разобрать по соломинке, чтобы отыскать потерявшуюся в нем иглу.— Этому мальчишке должно быть больше пятнадцати лет, если у него есть водительские права, — рассуждает Ивар, — может, сходить в автоинспекцию… и…— Кто тебе сказал, что у него есть права?— При определении возраста легко ошибиться.— Да, твоему эфирному созданью не пятьдесят, а сорок девять… — огрызаюсь я и вдруг ловлю себя на мысли, что ответ, или то, что мы ищем, витает где-то тут рядом, в кабинете, что я сейчас его схвачу и все встанет на свои места. И жизнь снова покажется радостной и прекрасной.— На обочине дороги он копался в инструментах, и крышка багажника была открыта? Значит, машина была украденной, а он менял номера! Потому он и испугался, увидев Зелигмана.У меня уже нет сомнений, что именно так и было. Я беру из папки сообщение о событиях в городе за интересующий нас день и зачитываю Ивару. Всего одну строчку. Громко и уверенно. Словно я уже читал об этом или даже сам написал.— Около двенадцати тридцати со стоянки возле завода «Видземе» угнана красная машина марки ВАЗ двадцать один ноль шесть с государственным номером… Номер тебя интересует? Только я думаю, что его уже заменили! Глава XIII Почти в такой же клетушке, как наша, только этажом выше — фактически в двух клетушках, — обитает группа, которая занимается кражами и угонами автомобилей. Не скажешь, что люди там томятся от безделья: автомобили слишком дороги и слишком беззащитны, чтобы воры могли пройти мимо них равнодушно.Сейчас только девять, а Саша уже распекает по телефону начальника автобусного парка — во время ночного рейда обнаружен украденный «Икарус», виновный задержан, а в парке еще не хватились пропажи.Двери кабинета обиты хуже, чем у нашего: слышны шаги по коридору — туда и обратно. Как всегда в начале рабочего дня.Саша продолжает говорить по телефону, знаками приглашая нас с Иваром присесть. Стульев только два, и на том, который в углу, сложены картонные коробки с мелкими, одинаковыми деталями. Каждая в отдельности завернута в папиросную бумагу, наверно, вещественные улики против кого-нибудь из спекулянтов, которые день-деньской слоняются возле автомагазина. Сообразив, что предлагает занятый стул, Саша жестами показывает Ивару, чтобы он поставил коробки наверх, на шкаф.Обоюдно аргументируемый разговор по телефону заканчивается минут через пять.— Что у вас?— Красные «Жигули» со стоянки возле завода «Видземе».— Не знаю. Ничего не знаю. Надо спросить у Володи, но его сегодня не будет: мы только в шесть утра закончили ночной рейд. У меня глаза совсем слипаются.— Надо позвонить Володе.— Напрасно: он выключает телефон, — Саша откидывается на спинку стула и смотрит в потолок, будто там написано, как поступить в данной ситуации. — Надо поживее сматываться домой, а то засну на ходу. Около одиннадцати появится Вилманис, мы его отпустили пораньше, но он тоже еще ничего не будет знать. Посмотрю в сейфе, если уж вам так срочно, но ни на что особенное не надейтесь.Наконец Саша отыскивает тоненькую папочку с двумя-тремя листками.— Практически ничего, — перелистывая их, говорит он.— Совсем ничего?— Да, пожалуй, ничего. Там стоянка как-то очень глупо расположена, поезжайте и поговорите сами с потерпевшим, он там же, на «Видземе», работает. Как у вас вообще? Мы нагружены делами, как верблюды, у каждого штук по двенадцать, не меньше. Никогда раньше в начале зимы такого не бывало. Покрышек сейчас в магазине нет, спекулянты дерут втридорога и отвинчивают колеса чуть ли не на ходу. Придешь утром на работу — а тебя уже ждут пять-шесть заявлений.— Мы за тебя помолимся, если случится проходить мимо церкви, — говорит Ивар и встает. Координаты владельца красных «Жигулей» он уже увековечил в своей записной книжке.— Только не забудьте! — кричит нам Саша вдогонку и опять набирает чей-то номер телефона. — Таких обещальщиков у меня целый пучок. Только никто еще не помолился!На удобном чешском трамвае подъезжаем почти к самым воротам «Видземе». Но прежде чем пройти через вращающиеся двери проходной, сворачиваем за угол завода, где вдоль одной стороны асфальтированной улицы далеко тянутся заводские корпуса с огромными окнами в мелкий переплет, сильно закопченными, хотя моют их несколько раз в год. Промышленный район — копоти здесь всегда много. Пока идем по территории, я рассказываю Ивару, что в «Видземе» есть бригада из трех человек, которая занимается исключительно мытьем окон — двое трут щетками, закрепленными на очень длинных бамбуковых шестах, третий смывает из шланга. За полтора месяца они вымывают все окна завода, возвращаются к начальным позициям и снова идут по кругу. И так моют и моют, пока не подходит пенсия.Стоянка большая, не охраняемая, машин мало — десятка два. Некоторые накрыты брезентом — эти в зимней спячке, владельцы, наверно, живут в домах через дорогу. Стоянку сделали потому, что раньше здесь была еще одна проходная, которую после перестройки корпусов закрыли. Тогда машин стояло много, а теперь нет смысла оставлять машину здесь и потом идти пешком до проходной целый километр утром да километр вечером. Но, очевидно, есть и другие мнения на этот счет.Владелец красных «Жигулей» — Викелис (он же главный технолог цеха) подходит к нам, он окрылен надеждой, но уже первые наши вопросы рассеивают ее.Разговор происходит в его «аквариуме»: три стеклянные стены позволяют видеть весь цех с конвейерными линиями, а четвертая — окно — выходит прямо на стоянку.— Как мы копили! — кисло улыбается он. — Годами отказывали себе во всяких радостях. Уже было скопили, уже можно было и покупать, да тут цены на машины повысили… Знаете, когда наконец мы ее пригнали домой, то уже и радоваться не могли. Но жена очень хотела иметь машину… Почему я решил, что здесь, под окнами, будет самое надежное место? Казалось бы — приобретенье тут, на глазах, только по бокам его не можешь похлопать: эти окна вообще не открываются. Я же видел. Я же видел, как эти мои десять тысяч укатили! Воры выехали на улицу и свернули направо. По всем правилам, спокойно, пропустив транспорт, ехавший по улице. «Не может быть!» — чуть не закричал я. «Ведь в моей машине имеется сигнализация! Сейчас она завоет, а мотор заглохнет! И я, дурак, не сразу позвонил в милицию, а побежал к проходной и потом еще вкруговую по улице до стоянки. Чтоб догнать легковую машину, которая за эти несколько минут далеко укатила в неизвестном направлении. Автовладельцем я был целый месяц. С меня довольно! Хорошо, хоть была застрахована. Какую-то часть денег получу обратно. Мы с женой подсчитали, что на эти деньги семья могла бы ежегодно проводить отпуск на лучших курортах более десяти лет.— Как выглядел вор?— Я не видел.— Событие у вас такое, что его, наверно, обсуждал весь завод. До вас не дошли никакие слухи?— Как это понять?— Если кто-нибудь заметил бы что-то подозрительное, то, наверно, это дошло бы и до вас?— Конечно.— Так были какие-нибудь отголоски разговоров?— Абсолютно ничего. Можно лишь сделать вывод, что вор был прекрасным знатоком своего дела. В доме напротив стоянки живет один наш работник. Он утверждает, что когда выходил из своего парадного, то видел мою машину еще на месте. Он не спеша шел прямо на работу. Я с ним столкнулся уже во дворе завода по эту сторону клумбы, которая разбита вокруг Доски почета. Значит, машину украли в течение шести минут.— Слишком точно вы определяете, чтобы я вам поверил сразу.Технолог Викелис слегка покраснел.— На следующий день мы сделали небольшой эксперимент, — смущаясь, признается он. — Отрезок пути от места нашей встречи до дома прошли вместе. За неполных шесть минут.Я ничего не имею против детективов-дилетантов, когда они не мешают нам в работе. Иногда дилетанты поражают свежестью идеи, но в данном случае такого не скажешь.— А не видел ли ваш коллега, выходя из дома, какого-нибудь человека? Автомашину?— Нет — это точно. Мы с ним об этом говорили долго и основательно. Он никого не заметил, к тому же автомашинам там останавливаться запрещено. Значит, если бы кто-нибудь там был, это сразу бросилось бы в глаза. По моей просьбе он опросил всех жильцов своего и соседнего домов — никто ничего не заметил. Единственная мера предосторожности — не покупать машину!— Жить тоже не стоит — можно умереть!На том мы расстаемся.— Да, это специалист, — говорит Ивар. — Увести за шесть минут, при сигнализации! Это ему, видимо, не впервой!— Ты знаешь, у Саши, по-моему, есть альбом с фотографиями угонщиков.— Да, альбом есть, только вот полный ли он?Пока это единственный путь, по которому мы можем идти.Начинаем обсуждать, какая польза от альбома группе, которой руководит Саша. В случае особой необходимости можно ведь использовать фоторобот.— Альбом удобнее, — возражаю Ивару. — Для изучения, так сказать, в домашней обстановке. Это нашему отделу от такого альбома было бы мало проку: наши клиенты меняются, а у них в основном старые знакомые.— Но и фотографии стареют.— Значит, не так быстро, если они не отказались от альбома. Никто ведь не ищет себе лишней работы, альбом — их личное дело. Шеф им никогда его не навязывал. Я помню, как он пожимал плечами, а Саша сердито настаивал. Где мы найдем Зелигмана?— Я знаю. Это недалеко, возле Привокзальной площади.Не прошло и часа, а мы уже сидим в стекольной мастерской, за кулисами. Такое сравнение я вспомнил потому, что приемная, — заказчики дальше нее не проникают, — светлое, чистое и аккуратное помещение. Тут, наверно, ни одной пылинки не сыщешь. За столом сидит красивая женщина, вся в накрахмаленном, с пачкой квитанций, проложенных листами копировки, на стене — образцы рамок и реек, в витрине — полки с образцами гравировки, которую здесь также можно заказать на стеклах для книжной полки или секции. Только секция, мне кажется, не очень подходящее слово для мебели: очень напоминает о морге и паталогоанатомах.Дальше — два помещения, которые с первым не имеют ничего общего, так же как в театре темная кладовая для реквизита не имеет ничего общего с яркой сценой. В большем помещении слышен плеск воды, в квадратных ящиках, сколоченных из простых планок, вращаются шлифовальные камни, похожие на мельничные жернова. Раздается скрип и скрежет, переходящий иногда в пронзительный визг, словно кто-то острым ножом режет живое тело, тут работают мужчины в длинных прорезиненных фартуках, и везде — к ящикам с точильными камнями, к ножкам столов и просто к стене — прислонены стекла разных размеров. Уже обработанные или еще только ожидающие обработки. Непонятно и удивительно, как ловко мужчины обходят их — ведь своими длинными фартуками они могут задеть стекла и те со звоном разобьются на мелкие кусочки.Второе помещение занимает очень длинный и широкий стол, обтянутый зеленым сукном. На нем мастер Зелигман режет большие листы стекла на куски нужного размера. Со стороны кажется, что это чрезвычайно просто: колесико с алмазом скользит как по маслу, лист переламывается точно по линии; в отходы идут лишь узкие полоски, которые мастер ломает руками и бросает в специальный ящик.Пока мы и двое понятых из клиентов рассматриваем необыкновенную обстановку мастерской, мастер Зелигман, позевывая, перелистывает Сашин альбом. Как настоящий мастер, он уселся на стол и, не доставая ногами до пола, раскачивает ими. Очки сдвинул на лоб, альбом положил на колени.Фотографий не очень много — штук пятьдесят, может, чуть больше. Вначале мы хотели отобрать из них только юношей лет до двадцати, но махнули рукой: таких, кто возрастом постарше, было совсем немного, да и те все — рецидивисты.— Этот! — Зелигман вдруг перестал листать. — Гарантирую!Я заметил, что мастер воскликнул это сразу, как только перевернул страницу. Это можно считать хорошим признаком, очевидно, сходство на фотографии большое. Во всяком случае, было бы гораздо хуже, если бы он разглядывал долго и лишь потом сказал: «Он!» С одной стороны, это, конечно, свидетельствовало бы о его серьезном подходе к заданию, но с другой — он мог сказать так и наудачу. Многие люди, к сожалению, считают, что упрятать кого-нибудь без вины за решетку, — зло гораздо меньшее, чем оставить виновного на свободе. Это какой-то непонятный рефлекс самозащиты, в основе которого, наверно, убежденность, что невиновных не бывает, что все воруют, грабят и обманывают, только не всегда можно доказать виновность в преступлении. Другого объяснения я не нахожу. А вот когда речь заходит об убийстве, то такое отношение наблюдать не приходится — тогда свидетельские показания люди дают после более тщательного обдумывания, тогда никто не указывает на более или менее похожего — скорее наоборот. Факт смерти накладывает печать особой сознательности. Шестая заповедь второй книги Моисея гласит: «Не убий!» Сообщая или свидетельствуя по поводу убийства, человек берет на себя часть ответственности за будущий приговор суда. Современный человек может не знать, что такое заповедь, что такое Книга Моисея, может не знать даже, что такое Библия, но он должен знать и помнить — «не убий!».На фотографии юноша во весь рост, одетый по-летнему — в спортивной рубашке с короткими рукавами. Рядом другая фотография, увеличенная с первой. Только лицо. Милый, симпатичный, хорошо воспитанный мальчик. Из тех, кто умеет поклониться, шаркнув ножкой, у кого и в будни «спасибо» и «пожалуйста» — наиболее употребляемые слова. Смуглое лицо, густые темные волосы и большие карие глаза. Вспомнилось, как сказал Зелигман, «изюм в шоколаде». Сколько ему может быть лет? Четырнадцать? Пятнадцать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33